Виктор Шендерович: Сегодня мы выходим в эфир из Санкт-Петербурга. В гостях у нас кинорежиссер, сценарист Алексей Герман. Тут написано: Алексей Герман-старший. Как приятно появление такой приставки. Здравствуйте.
Алексей Герман: Здравствуйте. Самый старший, старейший. Совершенно нехорошо.
Виктор Шендерович: Тогда я начну, наверное, с вопроса, который пришел по электронной почте. Замечательно звучит вопрос: «Как вы оцениваете (как Алексей Герман оценивает) кинематограф своего сына?». Начну сразу с сына.
Алексей Герман: Это такая штука – довольно трудная. Я его кинематограф оцениваю чрезвычайно высоко.
Виктор Шендерович: Вот замечательно, не стал говорить – да вот…
Алексей Герман: Я с чрезвычайным уважением отношусь к его необыкновенной работоспособности и к тому, чего я уже лишен – любви к современному кино. Он его очень любит. Не все, у него свои проблемы и так далее. Но мы практически никогда речи об этом не ведем и никаких не то, что вторжений, подходов к его картинам с моей стороны не бывает. Более того – я их не смотрю.
Виктор Шендерович: Слушайте, как это? А почему?
Алексей Герман: Два режиссера в одной семье, два самостоятельных человека не могут ничего без просьбы со стороны подсказывать – это страшно раздражает.
Виктор Шендерович: А посмотреть и не посоветовать вы не сможете?
Алексей Герман: Нет. Я посмотрел первую его маленькую картину, она мне понравилась. Я долго думал, посоветовал, как ее можно подделать. Он посмотрел на меня так же, как я бы посмотрел, если бы вторглась в наш разговор Вера Холодная. Ничего не сделал. И тогда я подумал: правильно, что он ничего не сделал. Хотя и неправильно. Потому что если бы он ее сделал, то со своей картиной кувыркался бы где-то в Венеции. А этого не произошло. И я решил: любой вопрос самым подробным образом расскажу, помогу, если ко мне обратятся. А просто так я не хочу. И у нас замечательные творческие, человеческие отношения.
Виктор Шендерович: Это напоминает мне горинскую историю.
Алексей Герман: Я помню, как меня мучил папа (замечательный человек, которого я очень люблю), как он меня мучил, как надо и чтего не надо. А я в ужасе смотрел на него и думал: «Уйди ты, папа, займись ты своим делом».
Виктор Шендерович: Есть ощущение, что этот, условно говоря, 30-летний разрыв в возрасте абсолютно отрезает человека от новой эстетики. Нечего советовать?
Алексей Герман: Не знаю. Только что он посмотрел одну из картин ребят моего поколения, которую я ему горячо рекомендовал. Вышел и сказал: «Какая замечательная картина, какая замечательная картина».
Виктор Шендерович: Он посмотрел?
Алексей Герман: Да.
Виктор Шендерович: Слава богу, этот разрыв проходит не по поколениям. А когда вы прекратили свои педагогические усилия и поняли, что «что выросло, то выросло», как говорит моя дочь мне?
Алексей Герман: Это было года 23 ему, 22. Он же вообще, что называется, ушел из дому, он уехал из Ленинграда, он один жил в Москве, один учился во ВГИКе. Мы попрощались с ребеночком, а вернулся добрый молодец.
Виктор Шендерович: Хорошо, вернемся к кинорежиссеру Герману-старшему, как написано у меня в подсказке. Несколько вопросов. Разумеется, вопрос, с которого я намеревался начать, – про Стругацких, про «Трудно быть Богом». Когда мы это увидим? – спрашивают нетерпеливые наши радиослушатели.
Алексей Герман: Увидим. Вы понимаете, существует такая легенда, что на Западе снимают за два месяца картины, за три месяца. Да, некоторые снимают за два месяца, за три месяца. Я тоже, представьте себе, картину, допустим, «Лапшин» снял всю целиком с написанием режиссерской разработки за пять месяцев. Эта же картина начинала сниматься в разваленном государстве, где все раскрадено, нет реквизита: ни одной сабельки, ни одной кольчужки, хотя снимал Козинцев, снимал Райзман, снимали всякое Средневековье. Но ничего из реквизита не осталось, все надо было восстанавливать. ,Мухинское училище трудилось на нас не покладая рук все это дело выковывая. И не только это. Я не хотел работать ни с кем из современных известных артистов, кроме Ярмольника. Вот не хотел – они у меня вылезали, вываливались. Одного я себе мог позволить, но второго – нет. Значит, актера надо было найти и научить играть способом кинематографа – это тоже очень долго. И вообще, в мире существуют режиссеры, которые снимают десять лет – Стенли Кубрик – девять лет. 18 лет – рекорд.
Виктор Шендерович: Это чей рекорд, если не секрет?
Алексей Герман: Это Копполы.
Виктор Шендерович: Копполы? «Апокалипсис» небось?
Алексей Герман: Нет. Не помню, какая это картина Копполы, 18 лет потрачено. И Стенли Кубрик. В «Новой газете» была напечатана статья, где приводились эти режиссеры и их десятки. Одному нужно быстро и можно быстро, а другому нужно и можно снимать долго. В ином случае просто: пошел вон, и вместо тебя сидит какой-то бобик, который монтирует.
Виктор Шендерович: Ну, в общем да.
Алексей Герман: Я хотел последнюю свою картину снять хорошо, вот и все.
Виктор Шендерович: У нас звонок из Петербурга. Александр Селинский, здравствуйте. Вы в эфире, Александр.
Слушатель: Александр Селинский, 38 лет – это значит, что я застал еще рассказы Юрия Германа. Но у меня два вопроса к Алексею Юрьевичу, это важно для меня. Вопросы прикладного значения, но тем не менее. Первый вопрос: настоящая фамилия нашего с вами земляка Даниила Гранина – Герман. Он приходится вам родственником (ближним, дальним) или просто однофамилец? И второй: ваш коллега, ныне уже покойный Семен Аранович поставил и не завершил фильм под названием «AgnusDei» («Агнец Божий»). Скажите, пожалуйста, есть ли среди ваших коллег или у вас самого желание этот фильм довести до ума? Я очень хочу, чтобы он был доснят и нашел своего зрителя.
Виктор Шендерович: Спасибо за вопросы. Первый про Германа – Гранина.
Алексей Герман: Первый вопрос о Гранине. Фамилия Герман в переводе обозначает «господин,человек» – это фамилия подкидышей, появлявшихся в разных семьях в разные века и вообще, в принципе. Поэтому ни партизан полковник Герман, герой Советского Союза, именем которого назван проспект в Ленинграде, , ни начальник горного института академик Герман, ни певица Анна Герман не являются моими родственниками. Этой фамилии не счесть. В том числе и Даниил Александрович. Я просто думаю, что когда он пришел в литературу, то счел, что в одном городе Ленинграде два Германа – это перебор.
Виктор Шендерович: Он пришел позже, конечно?
Алексей Герман: Он, конечно, позже пришел, потому что расцвет папы был до войны. Это, стало быть, первый вопрос, родственником он мне не является. Хороший писатель. И второй вопрос? По поводу Арановича.
Виктор Шендерович: По поводу Арановича, по поводу «AgnusDei».
Алексей Герман: Если б нашелся какой-то человек, который за другого человека попытался бы закончить кино (в данном случае за Семена Арановича), я пребывал бы в состоянии растерянности и неверия. Практически никогда не получается доснять за кого-то что-то и чтобы это осталось качественно. Пример, допустим, только что случившаяся история с картиной старшего Бондарчука. Я думаю, что у младшего были самые распрекрасные намерения закончить дело отца, уж тут что может быть больше. Не получилось. И, как правило, не получается, я много раз это наблюдал. Поэтому я не советовал бы никому, кроме человека, который скажет: «Вот мне это дано, я попробую», за подобное браться. Прекрасный режиссер Мамин за режиссера Аристова, своего друга, пытался закончить картину. На мой взгляд, ничего не вышло.
Виктор Шендерович: Бродский говорил, известная его мысль, что можно разделить пиршество, ложе и женщину, но нельзя разделить стихотворение. Видимо, к настоящему кинематографу это тоже относится. У нас звонок из Москвы. Артур, здравствуйте, вы в эфире.
Слушатель: Здравствуйте. Бесконечно рад слышать Алексея Германа в прямом эфире. Это, конечно, такая редкая возможность поговорить с вами. Я обожаю ваши фильмы. Вы говорите что-то невероятно важное о нашей жизни, о русской жизни, о советской. Но у меня такой вопрос: как вы считаете, известно, что один избранный народ сорок лет шел в Землю обетованную. И мы находимся где-то на этом пути. Но нам мешает жутко рабская психология, которая имеет самые разные идеологические оболочки, в том числе антикоммунистические, либеральные. Как вы считаете, долго ли нам еще идти? И, может быть, только следующие поколения смогут наконец освободиться от рабского духа идеологии, от рабства?
Виктор Шендерович: Спасибо, Артур, вопрос понятен.
Алексей Герман: Большое спасибо. Я бы только на секундочку хотел закончить тот вопрос доделки картины и потом уже перейти к этому. Потому что тот мне ясен, а про этот будем вместе беседовать. Хочу сказать, есть замечательная английская поговорка: привидение не увидишь вдвоем. Ничего лучше не сделаешь. Работа в искусстве, работа в кино…
Виктор Шендерович: Это работа с приведением.
Алексей Герман: Работа стихотворца – это работа с приведением. Ты должен изловить это приведение и посадить на бумагу. Но у каждого приведение – свое и поэтому, как это получиться может, я не знаю. Допустим, были Ильф и Петров – это было что-то единое. Оно распалось, но это не значит, что все писал Ильф – это неправда. (Отец мой, допустим, близко дружил с Петровым.) Но перестал существовать этот…
Виктор Шендерович: Писатель Ильф и Петров.
Алексей Герман: Писатель Ильф и Петров. Так же, как, на мой взгляд (сердится, не сердится), в общем-то перестал существовать кинорежиссер Алов и Наумов. То есть, существует Наумов, и вполне достойно, но, так сказать, режиссер номер один не существует. Это по этому поводу. Теперь по поводу сорока лет. Большое спасибо за всякие добрые слова про меня. Чем я никак не могу быть – это ворожеей. Иногда я просыпаюсь и думаю, что скоро все будет хорошо. Вот-вот возьмемся еще, как у меня в одной картине: братишки, давай, давай, давай, сейчас выедем. Иногда мне кажется, что дело не в том, что воры правители или вор начальник энергетики, или вор начальник нефти, совсем дело не в этом. Народ настолько задурен на протяжении правления царя (мама моя становилась на колени, когда проезжал царь по Невскому проспекту). А царь последний был глупый, что бы там ни говорили, , зато следующий после негоКеренский был еще глупее. Потом появился умный.
Виктор Шендерович: Такой умный, что стало страшно.
Алексей Герман: Такой умный, что стало страшно. Потом появился умнейший, хитрейший. Потом появился поглупее. Но так за это время бедный народ раскрутили и так плотно в нем установилась связь между тем, что чем на тракторе работать, его лучше украсть и сдать в железный лом. Это насколько выгоднее, удобнее, прекраснее и короче путь к богатству. Вот поскольку это все произошло, сейчас и трудно что бы то ни было сделать. Дело упирается не в неверные шаги правительства, хотя в них тоже упирается. А другое правительство придет, все сделает наоборот, но результат будет абсолютно такой же. Речь идет о перевоспитании народа. А как его перевоспитать, когда один получает две тысячи рублей, а другой получает два миллиона?
Виктор Шендерович: У меня есть предложение, как перевоспитать.
Алексей Герман: Ну, как?
Виктор Шендерович: Исходя из того, что один получает две тысячи, а другой – два миллиона, надо попытаться сделать так, чтобы более работоспособный, честный и талантливый получал два миллиона, а более вороватый, бездарный и ленивый получал две тысячи. Чтобы никто не получал два рубля, чтобы каждый мог прожить, но чтобы была такая пропорция (а не то, что тот, кто продал трактор, только уже не трактор, а условно говоря, нефтянку всю, был в порядке в отличие от того, кто пытается работать).
Алексей Герман: Я даже удивился. Мы с вами познакомились, подружились немножко, вы мне казались весьма умным человеком.
Виктор Шендерович: А вот разочаровываю.
Алексей Герман: В результате такой вздор. Ну что вы?
Виктор Шендерович: Есть страны, где это пытаются делать.
Алексей Герман: Есть страны, где пытаются делать. Но прежде всего – народ... У Солженицына есть замечательная фраза: «Они очень любили слово «народ», но их всегда раздражало население». Так вот, когда население почувствует уважение к самому себе за то, что они – божьи существа на этой земле…
Виктор Шендерович: С какой стати они это почувствуют?
Алексей Герман: Я не знаю, с какой. Вот в эту секунду все у нас пойдет. Американец прежде всего, даже глупый американец, а их много – глупых американцев, они отличаются от нас выражением лица. У нас у большинства людей, я как режиссер это утверждаю, напуганные глаза. Либо наглые – сейчас ударю, зарежу.
Виктор Шендерович: Может, меньше пугать?
Алексей Герман: Может быть, меньше пугать. А меньше пугать – все растащат. Я не знаю. Я потому в режиссеры и пошел, а не в начальники, что я не знаю. Может быть, сорок лет, может, одно поколение, может, два поколения. Может быть, придет какой-то Рузвельт, который сделает все еще быстрее. Я думаю, что наши неудачи заложены не в тех или иных плохих правителях, а в нас самих, прежде всего в наших каких-то, черт их знает, страхах, раздражительности, жадности, неумении.
Виктор Шендерович: Вы сейчас называете в том числе, что называется, смертные грехи.
Алексей Герман: К сожалению, они существуют и у англичанина.
Виктор Шендерович: Они, так или иначе, просто присущи человеку.
Алексей Герман: Они существуют. Это все не факт – райские страны, где все замечательно, где навстречу тебе идут доброжелательные люди, где нет жуликов. Я думаю, что на квадратный метр в Америке примерно столько же жуликов...
Виктор Шендерович: Но мера безобразия другая.
Алексей Герман: Мера безобразия из-за того, что законы какие-то другие приняли, другая. Поэтому я не могу вам ответить. Я со своей картиной (я бы сказал – мы, потому здесь находится мой сценарист Светлана Кармалита), мы с картиной этой, если хотите знать, мечемся все время. Нам то кажется, что вот должно получиться, и тогда картина разворачивается в одну сторону, то мы видим – ничего не получится, и лучше всего героя убить, и поворачиваемся в другую сторону.
Виктор Шендерович: То есть, ваше приведение…
Алексей Герман: Наше приведение нестойкое. Оно то улыбнется улыбкой Джоконды, то вдруг покажет задницу старухи, я бы сказал так.
Виктор Шендерович: Слушайте, дождаться бы вашего приведения. У нас звонок из Петербурга.
Алексей Герман: А это будет долго, пока я буду жив, меня не торопят.
Виктор Шендерович: Наденьте наушники Алексей Юрьевич, сейчас у нас будет звонок. Пожалуйста, вы в эфире.
Слушатель: Добрый день. Низкий поклон Алексею Герману от меня и от моего круга. Действительно, режиссер номер один – это бесспорно – сейчас в России. Даже не обсуждается. Поэтому я не хотел задавать кинематографический вопрос, хотел задать более жесткий вопрос Алексею Герману. Потому что его выступления, его статьи мне крайне интересны, я знаю его отношение к фашизму, к антисемитизму. Тем не менее, мы вчера на кухне очень долго с другом моим, евреем по крови, но русским по духу, обсуждали проблему антисемитизма и почему антисемитизм растет. Все-таки, как мне кажется, опять-таки не хотелось бы... Смысл такой: не повинны ли сами евреи в антисемитизме? Я поясню. Вот то, что сейчас евреи называют гордостью нации – олигархов, в частности, следовало бы назвать позором нации.
Виктор Шендерович: Ваш вопрос понятен. У нас примерно две минуты на ответ.
Алексей Герман: Я не думаю, что евреи виноваты. Все дело в том, что я работал в Казахстане, там зоологически русские не любили казахов и звали их «звери». То же самое было в других среднеазиатских республиках. Там, где существует меньшинство, большинство, разные страны, малокультурье и неблагополучие в жизни, там всегда будет национализм любой: антиеврейский – антиеврейский, антирусский – антирусский, антиказахский – антиказахский. Антикитайский – какие страшные погромы происходили в Индонезии, допустим. Это будет существовать всегда. Американцы проделывали опыт: они взяли 15 человек, допустим, американцев, которые никогда худо не отзывались о японцах, и 15 человек японцев, поселили их на каком-то определенном острове и стали искусственно создавать проблемы с водой, с едой... Через три месяца огромное большинство американцев были настроены ярко против японцев, терпеть их не могли, а японцы не выносили американцев всех вообще. На этом всегда еще играют силы такие или сякие (так как в каждой национальности есть уроды и гады – среди русских есть уроды и гады, среди евреев). И еще замечательно сказал Черчилль: «У нас никогда не было антисемитизма в Англии, – сказал он, – потому что англичане никогда не считали евреев умнее себя».
Виктор Шендерович: Неплохая формулировка.
Алексей Герман: Так что это тоже такая формула.
Виктор Шендерович: Я только хочу заметить звонившему, я, к сожалению, не записал его имени, что когда он говорит, кого евреи сами считают своей элитой... Какие евреи? Евреев еще довольно много даже в России. Кто-то, может быть, считает Абрамовича и Фридмана элитой, а кто-то, допустим, не считает. Поэтому тут, я думаю, не стоит обобщать. Вообще тот эксперимент, который специально проводили американцы, в наших условиях поставлен блистательно и дает совершенно аналогичные результаты.
Алексей Герман: Я должен сказать, что мне не нравятся ни Абрамович, ни Фридман, ни…
Виктор Шендерович: Это перечисление очень длинное.
Алексей Герман: Я могу перечислять сколько угодно. Но я точно так же могу вспомнить Васюточкина, который у нас украл все доски и так далее.
Виктор Шендерович: Вот еще из «нам пишут», как говорится: «Читал ли Герман «Руссологию» и что он о ней думает? Нужна ли такая наука о России и русских? Или по-прежнему будем ограничиваться простым: «Умом Россию не понять…» и прочим? Можно ли жить, себя самих не понимая?». Спрашивает Северянин из города Москвы – это либо такая замечательная фамилия, либо псевдоним.
Алексей Герман: Не читал, даже не слышал. Писать об этом можно и нужно сколько угодно, потому что у каждого народа свой менталитет и, в общем, разобраться в этом хорошо бы. Перспектив реальных я в этом деле не вижу.
Виктор Шендерович: Разобраться?
Алексей Герман: Да, разобраться. Потому что никто не может понять, что такое англичанин, что такое американец, что такое русский, что такое индус. В этом разобраться нельзя. Допустим, приходит в голову вдруг, где-то я прочел, что по опросу счастливых людей больше всего в Индии, а глубоко несчастных людей больше всего в Скандинавии, где хорошо едят, где ездят на лыжах, носят свитера.
Виктор Шендерович: У меня есть объяснение, версия, по крайней мере. Дело в том, что когда у тебя нет вопроса о том, что ты наденешь, как ты согреешься, и чем ты прокормишься, и где ляжешь спать, у тебя есть время почувствовать себя глубоко несчастным, у тебя есть время осознать трагизм человеческого существования, смертность свою и так далее. У тебя есть время. У Стриндберга есть возможность быть трагичным. А человек, который добыл еду – был голоден и поел, был в холоде и согрелся, он счастлив. Каждый из нас это знает по себе. В этот момент он счастлив, и до такого стриндбергского трагизма он, конечно, не доживает.
Алексей Герман: Я так и думал, что вы позовете нас к гиббонам, к их жизни. Что-то украл, сидит себе на ветке, счастливее его существа нет.
Виктор Шендерович: Я не зову, я пытаюсь объяснить.
Алексей Герман: Но мы говорим про непонятное в нас. Вдруг может быть необыкновенная жестокость, вдруг может быть необыкновенная доброта. Конечно, как-то разбираться и исследовать нужно. Но если глубоко копнуть, то с русским народом не всё так благополучно обстоит.
Виктор Шендерович: Даже глубоко не надо копать.
Алексей Герман: Потому что смерть здесь объявилась, там приходили немцы, здесь приходили варяги, здесь приходили татары. Поэтому чисто русский народ в районе поморов, где-то там. И довольно трудно разобраться. Как, наверное, и с другими народами.
Виктор Шендерович: Нам позвонил Петр из Москвы. Здравствуйте, вы в эфире.
Слушатель: Добрый вечер, уважаемые господа. Уважаемый ведущий, с вашего разрешения можно ответить Александру из Санкт-Петербурга, он слушает наверняка?
Виктор Шендерович: Ну, давайте.
Слушатель: Я еврейскую тему не хочу так оставлять. Не прав был Черчилль, что англичане такие же умные, как евреи. Среди евреев 40% Нобелей в области экономики, 25% в области физики. А Фридман тут вообще ни при чем. Это тоже великий ученый.
Виктор Шендерович: Я про другого Фридмана говорил.
Слушатель: Если Путин и Пиночет следуют учению Фридмана, ну что поделаешь, мы и Карлу Марксу следовали так же истово. А по поводу того, что Николай Второй был глупый – это был тонкий, умный, интеллигентный человек, хотя и антисемит. Спасибо вам.
Виктор Шендерович: Вы застали, Петр? Уже нет в эфире Петра.
Алексей Герман: Пожалуйста. Видите, в чем дело – каждый исходит из своих знаний, из своей суммы знаний. Может быть, он был тонкий, может быть, он был деликатный человек. Вред, который он своим отречением причинил России, невероятен. А кроме того, я могу пользоваться только одним источником – я прочел его дневники.
Виктор Шендерович: Это не Монтень.
Алексей Герман: Я сделал после этого свои выводы. Если я кого-то обидел, то... И потом нет такого замечательного народа евреи и нет такого скверного народа, я не знаю, курды. Народы все по-своему прекрасны. Когда мы говорим: этот народ плохой и этот народ плохой – это товарищ Сталин. Давайте мы этот народ плохой выселим, этот народ мы уничтожим.
Виктор Шендерович: Штука в том, что за этими теоретическими изысканиями следует практика.
Алексей Герман: Получается что-то другое. Я, например, на четверть еврей, на три четверти русский. Я всегда говорю, что я еврей, потому что не хочу, чтобы мне подмигивали, вот это мне противно: ну да, ты устроился. У меня была прекрасная мама и у меня был прекрасный отец. Прекрасная мама наполовину еврейка и прекрасный отец чистый русский. И что?
Виктор Шендерович: Знаете, прекрасная мама и прекрасный отец – это такие дефиниции, которые не нуждаются уже в подробностях. Дальше уже неважно.
Алексей Герман: Достойнейший человек – вот что тут важно. А тут, конечно, где-то может появиться Рабинович, но прохвост и собака, и Иванов может появиться прохвост и собака. У нас в Сосново, например, никакого антисемитизма не было.
Виктор Шендерович: Сосново – это где?
Алексей Герман: Это под Ленинградом такое было местечко. Был такой Гриша, у него была еврейская фамилия, но он женился на женщине с фамилией Иванова и взял ее фамилию – Гриша Иванов. К нему очень хорошо относились, его даже любили, но этого не простили и всегда звали его одним словом Гришка-еврей-Иванов.
Виктор Шендерович: Это через черточку в одно слово.
Алексей Герман: Да, через черточку.
Виктор Шендерович: Поделом, наверное.
Алексей Герман: Но в принципе вы можете любить этот народ или его не любить – это уж ваше дело. Но когда это начинают использовать грязные политики для достижения грязных целей: вот давайте мы этот народ уберем и сразу мы вздохнем спокойно – это неприятно и на этом всегда кто-то делает свою политику.
Виктор Шендерович: Я бы даже сказал, что в этом случае даже неважно, какой народ. Вот когда такое говорится – уже неважны подробности, мерзкие неважные подробности. Сколько фильмов вы сняли и сколько сценариев вы написали? Как соотносятся эти числа? Вместе со Светланой.
Алексей Герман: Фильмов мы сняли штук пять или шесть, а сценариев мы написали превеликое множество. Эти сценарии мне не давали снимать, потому что я почти после каждого фильма был штрафной, или меня увольняли, или собирались увольнять.
Виктор Шендерович: А как выглядит штрафбат в кинематографе советском?
Алексей Герман: Штрафбат в кинематографе выглядит шикарно. Сначала министр или замминистра двумя кулаками бил по столу и кричал: «Вы антисоветчик, убирайтесь вон!» Честное слово.
Виктор Шендерович: Но кричал-то правду, что антисоветчик?
Алексей Герман: Нет. Понимаете, в чем фокус: мы были совсем другие. Мы считали, что принесем пользу своей родине и своему народу, рассказав об этом, и нам еще скажут спасибо. Мы никогда не верили, что это кончится тем, что меня выгонят с работы. Я думал, что на этого дурака всегда найдется умный, который его поправит и скажет: ну что же ты, Василий Иванович, творишь?
Виктор Шендерович: Находились умные? Находились, наверное.
Алексей Герман: Как в 85 году пришел Горбачев, так вдруг все поумнели и за то, за что прежде кричали «в прокуратуру», мне стали давать государственные премии. Светлане дали государственную премию, и мы обросли в один момент государственными премиями, как старший Михалков, просто в звоне их ходили.
Виктор Шендерович: Это предельная степень.
Алексей Герман: Это, должен сказать, гораздо приятнее, чем обратный процесс.
Виктор Шендерович: А сценарии?
Алексей Герман: Было очень много ненаписанных сценариев. То есть написанных сценариев, сданных, но… Мне было сказано, допустим: «Позвольте, вы выступаете как соавтор Светланы Кармалиты, почему вы это будете снимать?» Хотя мы точно договаривались: когда сроки, актеры, оператор и все. И таких сценариев было много. Или мне говорили: «Да что, он там будет коммунальные квартиры снимать, вы с ума сошли?» Хлоп – и на полку. И эти сценарии мы отдавали.
Виктор Шендерович: Это были исторические сценарии?
Алексей Герман: Допустим, сценарий довольно знаменитого фильма «Торпедоносцы». Но там был Семен Аранович, который был летчик профессиональный, и он даже был летчик-торпедоносец. Он затосковал глазами и захотел это поставить.
Виктор Шендерович: « Затосковал глазами» – замечательно.
Алексей Герман: Мы ему просто дали прочитать для того, чтобы понять, где мы ошиблись. Я же военный мальчик, я на Севере жил, на базе Северного флота, очень у меня детская память цепкая. И таких сценариев у нас набралось много, у нас набралось их 11, но два надо было переделать, и они были переделаны, над ними работал режиссер. А из архива они пропали. 9 сценариев – один из них поставили («Хрусталев, машину!»), а остальные – те, которые мы со Светланой писали для меня, а поставили их другие режиссеры, – вот их издали в книжке.
Виктор Шендерович: Они изданы?
Алексей Герман: Они изданы.
Виктор Шендерович: Как называется книжка?
Алексей Герман: Книжка называется «Что сказал табачник с Табачной улицы».
Виктор Шендерович: Это название одного из сценариев?
Алексей Герман: Это не название одного из сценариев – это одному из героев картины все говорили: поговори ты с этим, может, он подскажет, поговори ты с этим. А он так никогда и не поговорил.
Виктор Шендерович: Это я хотел, я начал уже задавать этот вопрос: за исключением последнего сценария, «Трудно быть Богом», который по определению фантастика, вы обычно работали с историческим материалом очень плотно. Те сценарии, которые не были реализованы, – это тоже такое плотное время?
Алексей Герман: Это, как бы вам сказать, достаточно остросюжетные сценарии, которые потом делались почему-то мне интереснее. Как-то ловчее получалась жизнь того времени, жизнь того полустанка, жизнь этой квартиры. И как-то я уходил от сюжета в картине, от острого слишком сюжета – и приходил к жизни. Что такое жизнь в 35-м году, 36-м году – это было мне интереснее. Но в сценариях сохранился первоначальный замысел, как хотелось. Я издавал не для того, чтобы заработать денег, мы, что называется, за них получили, за эти сценарии, мне просто хотелось, чтобы люди купили и прочитали.
Виктор Шендерович: Это, кроме того, просто интересно – посмотреть, как это выглядит как текст, как литература. Потому что в вашем случае (это не комплимент, а констатация) стиль настолько ясен – уже видели ваши фильмы, – что я думаю, когда будут читать сценарии, будут это видеть, представлять. Потому что рука узнаваема, писалось под себя, под собственный стиль. Я хотел спросить, я перебегу дорогу радиослушателю по праву ведущего: вот ваша вошедшая в легенды, с придыханием восторга или с ужасом повторяемая история про то, как вы тираните и требуете, чтобы на пятом плане «беломорина» была скручена тем самым образом, которым она была скручена на самом деле... Такая достоверная проработка глубины кадра, понятно, она основывается на предельном желании восстановить ощущение, даже в актере, может быть. Знаете ли вы, что идете по стопам или параллельно с Лукино Висконти, который требовал заменять платки, лежащие в ящике, который выдвигает герой. Их не видела камера, но он требовал, чтобы платки лежали такие, которые были в том ящике.
Алексей Герман: Алиса Фрейндлих, которая у меня пробовалась когда-то, потом она заболела, на фильме «Двадцать дней без войны» одела такие ботики того времени – 40–38-го года. Одела и вдруг сказала: «Бедная моя мамочка». Вот это…
Виктор Шендерович: Это то, что нужно.
Алексей Герман: Это то, что нужно. Мне просто неинтересно смотреть картину, где я вижу, что все не так. Самое интересное – это создать мир. Если меня наградил, я не знаю кто, бог, природа меня наградили какими-то способностями, – то это способность создавать мир. Ведь и в этой картине, которую я снимаю (действие происходит на другой планете), мне самое интересное – это создать мир другой планеты, чтобы вы поверили, что в этом мире живут люди.
Виктор Шендерович: Я хотел как раз про это спросить. Здесь вам приходится придумывать этот мир, не восстанавливать, а придумывать. У вас есть какие-то эмоциональные опоры, вы относите это место и время действия?..
Алексей Герман: Художники, репродукции картин которых мы взяли и изрезали на маленькие кусочки: здесь такой-то, здесь бочка, здесь это...
Виктор Шендерович: Какие художники? Как зовут художников?
Алексей Герман: Больше всего Босх.
Виктор Шендерович: Босх, конечно.
Алексей Герман: Больше всего Босх, потому что это другая планета, с другой верой, со всем другим. И человек с Земли, и мы до сих пор не знаем, оставим его живым или убьем. Все это время у нас связано с нашей жизнью. Нам кажется, все будет хорошо, вот-вот, надо оставлять живым. И вот нам кажется, так все и будет.
Виктор Шендерович: Вы верите в обратную связь: что вы оставите его в живых, и на Земле, а не на той планете, все кончится как-то получше?
Алексей Герман: Нет уж, это больно сильно для художника – написал такое стихотворение, от которого вдруг, значит...
Виктор Шендерович: Почему? Заклинание – нормально.
Алексей Герман: Народы полюбили друг друга.
Виктор Шендерович: Нормальное индийское заклинание или молитва.
Алексей Герман: Нет, я в это не верю. Я просто, как бы вам сказать, мне все время надо говорить «мы», потому что я не работаю один, но мы все время как-то стараемся не жить параллелями: вот на Земле так, а у них так, это так, а это так. Но параллель невольно получается, потому что если заговор, если свергается власть, если приходят черные, то бишь…
Виктор Шендерович: На смену серым.
Алексей Герман: На смену серым. То, конечно, это напоминает чем-то Землю. И тут надо понять, у нас придут черные в России, в Европе придут черные?
Виктор Шендерович: Стругацкие утверждали, что после серых непременно придут.
Алексей Герман: На некоторое время придут черные. А у нас какое такое некоторое время? Придут так придут, пока их там выгонишь.
Виктор Шендерович: Дай бог Румате жизни. Петербург, Сергей, здравствуйте, вы в эфире.
Слушатель: Добрый вечер, господа. Я не могу не задать вопрос гостю: вот в этих упорных попытках питерских изуродовать город – это строительство трехсотметрового фаллоса в историческом центре города, китайцы двухсотметровую дуру возводят. Сейчас взялись за Музей военно-морского флота, выгонять будут оттуда, половина экспонатов – уникальны (по-моему, они не выдержат переезда). То, что происходит на Крестовском, Петровском островах.
Виктор Шендерович: Я думаю, вопрос понятен, Алексей Юрьевич?
Алексей Герман: Город наш настолько красив, что даже большевики всей своей силой и мощью испортили его красоту, историческую красоту только в одном месте – в районе крейсера «Аврора». Поэтому сейчас все прорабатывается, архитекторы за этим внимательно смотрят. Но если спросить меня, то я против трехсотметровой вышки разжиревшего газового гиганта, я против каких-то таких вещей. Сделали красиво, лучше не переделывайте. Мой папа, который был коммунистических взглядов, хотя и был прекрасный человек, как-то повез свою тетушку, которая всю жизнь прожила в Швеции, показывать ей Ленинград.
Виктор Шендерович: Как ему удалось – коммунист с тетушкой в Швеции?
Алексей Герман: Она же сюда приехала, и откуда-то с Пулково он ей стал показывать Ленинград. А тетушка была контра, она слушала-слушала и сказала: «Юра, а почему ты думаешь, что всего этого вам бы не построил царь? Он ведь вам другую половину города очень красиво построил, гораздо красивее, чем то, что ты мне показываешь».
Виктор Шендерович: Что ответил папа?
Алексей Герман: Папа пошел пятнами и не знал, что сказать. Потому что ему надо было объяснить, что такое хрущевки, что это спасение для людей, переселение их из ванков, в которых они жили, из подвалов и так далее. Но это он все сказать капиталистической тетке не мог. И еще я хохотал тут.
Виктор Шендерович: Это все при вас было?
Алексей Герман: Да, это все при мне произошло. Конечно, надо было беречь город, уж если он такой есть, конечно, надо беречь. Но только я хочу напомнить: Военно-морской музей не был до революции Военно-морским музеем. Надо, чтобы детали его перенесли бережно. Это совсем другой разговор, не строительство в центре города какой-то оглушительной вышки. Но одновременно я хочу сказать, что Золя хотел уехать из Парижа и даже уехал из Парижа, увидев Эйфелеву башню. А другие писатели садились спиной к окнам в ресторанах, чтобы не видеть это чудовище. И ничего.
Черт его знает, может, мы тоже попадаем в эту ситуацию.
Виктор Шендерович: Известна история с Мопассаном, который ровно в ресторане на Эйфелевой башне обедал, чтобы не видеть ее.
Алексей Герман: Это такие слезы были. Эйфелева башня довольно красивая оказалась. А уж что там построит Миллер с Газпромом, я не знаю. Боюсь, что испортят что-то.
Виктор Шендерович: У нас звонок. Михаил, здравствуйте, вы в эфире.
Слушатель: Господа, добрый вечер. Если можно, у меня пара вопросов. У меня есть подозрение, что у Стругацких есть серия рассказов о трех ребятах: как росли, как их воспитывал учитель, – что эта вся история навеяна «Стоянкой человека» Фазиля Искандера, там есть интересные пересечения. И второй вопрос такого толка: существует понятие «голландская болезнь». Вопрос: единственно ли она голландская и может ли она быть болезнью не только какой-то определенной группы людей, но страны в целом? Спасибо.
Алексей Герман: По первому вопросу я ничего не знаю, потому что этот сценарий мы написали давным-давно молодыми людьми. И в 1968 году в связи со вторжением наших войск в Чехословакию это было запрещено категорически. Когда пришел Горбачев, я написал кляузу – почему мне запретили, а ставит немец Швейман все это дело? Я поставлю не хуже. Что это такое? Мне разрешили, но мы не стали тогда ставить, потому что нам показалось, что все вопросы решены и вот-вот все будет так прекрасно, что тащиться(а я хотел пить)это не годится. И в паузах мы не работали, то есть тоже какой-то сценарий делали. Сейчас, когда кончаются мои дни, мы решили снять эту картину, с чего я начинал (это было первое, что мне разрешили самостоятельно снимать), этим и закончить. Что касается «голландской болезни», я не знаю, что это.
Виктор Шендерович: Вы знаете, образованные люди подсказывают версию, как в «Клубе знатоков», что это избыток денег. Я-то черт знает что подумал, ориентируясь на пушкинское, помните: «Голландский трехмачтовый, на нем мерзавцев сотни три, да модная болезнь, она недавно нам завезена». Но, видимо, все-таки образованный наш слушатель имел в виду вопрос экономический. Тут я ничего не могу комментировать про экономику, ни черта в этом не понимаю.
Алексей Герман: Я про экономику ничего не понимаю, но поверьте мне, много денег всегда лучше, чем когда их мало.
Виктор Шендерович: Лучше быть богатым и здоровым, как сказано. «Алексей Юрьевич, поясните, какие доски украл у вас господин Васюточкин?», – спрашивает Ефим Михайлович из Санкт-Петербурга.
Алексей Герман: Ну, я для примера взял администратора.
Виктор Шендерович: А это конкретная фамилия?
Алексей Герман: Да нет, конечно. Никакая не конкретная.
Виктор Шендерович: Я уже в предчувствии суда обрадовался.
Алексей Герман: Никакая не конкретная. Просто я сказал, что существуют воры среди евреев и существуют точно такие же воры среди русских.
Виктор Шендерович: Васюточкин – это альтернатива Рабиновича.
Алексей Герман: Я думаю, это пропорционально.
Виктор Шендерович: Все! Мы выяснили это.
Алексей Герман: Я думаю, что пропорционально получится примерно то же самое.
Виктор Шендерович: Ну что ж, у нас осталось совсем немного времени. Наш традиционный слушатель, без которого ни один эфир не проходит. Эмиль Викторович из Москвы, здравствуйте, вы в эфире.
Слушатель: Здравствуйте. Я хотел бы вот что сказать.
Виктор Шендерович: Эмиль Викторович, если можно, вопрос, потому что у нас просто три минуты осталось, чтобы Алексей Юрьевич успел ответить.
Слушатель: Вопрос? Понимаете, у меня мнение относительно заканчивания за другого человека. Такое, простите, очень редко, но возможно. Тому пример: Римский-Корсаков, который заканчивал и за Мусоргского, и за Бородина, и делал это блестяще. Но это скорее исключение. Благодарю вас.
Виктор Шендерович: Спасибо, Эмиль Викторович. Но есть мнение оперного режиссера Бертмана, что то, что сделал Римский-Корсаков, к Мусоргскому как раз имеет приблизительное отношение, все равно он сделал то, что он сделал. И тут я не большой специалист, но я ссылаюсь на мнение известного и очень сильного оперного режиссера. Да, наверное, у всякого правила свои исключения.
Алексей Герман: Наверное, бывают удачи, что же делать? Я не вижу человека, который мог бы за Семена Арановича сейчас взяться и закончить. И главное, что все будут гнать: ну давай, быстренько закончи. А ему для этого, может быть, понадобится несколько лет, – влезть в это дело, поймать раскадровку, поймать крупности, поймать многое, из чего состоит кинематограф и на что зритель не обращает внимание.
Виктор Шендерович: У нас последняя минута осталась эфира. Вот вопрос, пришедший нам на сайт: «Поскольку все империи мира распались, Алексей, пора бы и нашей. Изображать величайшую страну в экономике и военном отношении уже невозможно». Вас томит ностальгия по империи?
Алексей Герман: Меня томит ностальгия по империи.
Виктор Шендерович: Я спросил.
Алексей Герман: А я отвечаю: меня томит ностальгия. Мы выпутались, мы остались одни и выпутались. И все равно остались империей, только маленькой. Но меня томит то, что мне трудно поехать к грузинам друзьям и трудно поехать к азербайджанцам друзьям и что мы – иностранцы, меня это томит. Меня не томит, что мы такие большие и мощные, меня просто томит отсутствие контактов в искусстве с казахами с теми же самыми, очень талантливыми людьми.
Виктор Шендерович: Замечу только, что, мне кажется, наши трудности с этими поездками –свидетельство того, что империя еще не дораспалась. Потому что там, где она распалась, люди ездят вполне благополучно. Алексей Герман был на радио «Свобода».
