Архивный проект "Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад". Самое интересное и значительное из архива Радио Свобода двадцатилетней давности. Незавершенная история. Еще живые надежды. Могла ли Россия пойти другим путем?
История Петербурга, Николай Анциферов, писавший о Петербурге, и ежегодная премия его имени современным исследователям, что угрожает городу сегодня. Рассказывает Юрий Овсянников - один из самых известных петербургских краеведов. Автор и ведущий Иван Толстой. Впервые в эфире 28 мая 1998.
Иван Толстой: Гость Праги - историк Петербурга Юрий Овсянников. 26 мая ему присуждена Анциферовская премия - ею отмечают лучшие работы по истории Петербурга, выпущенные в последнее время. Юрий Максимилианович Овсянников - автор биографии Растрелли, Трезини, Росси и других создателей облика северной столицы. 26 мая, накануне Дня города, Юрию Овсянникову присуждена ежегодная Анциферовская премия. Юрий Максимилианович, прежде всего, позвольте вас поздравить, вы - новоиспеченный лауреат.
Юрий Овсянников: Мне позвонили друзья из Питера и сообщили мне об этом. В Аничковом дворце в Питере состоялось присуждение и вручение премий имени Анциферова. Анциферов был один из величайших историков Петербурга, лучший в ХХ веке, написавший немало прекрасных книг об истории Петербурга, о душе Петербурга. Потом был, естественно, арестован, был на Соловках, отбывал свой срок на строительстве Беломорско-Балтийского канала, выжил, к счастью, вернулся, скитался, мучился, но написал великолепные воспоминания, которые были изданы три года назад. И вот как раз в прошлом году Общество охраны Петербурга создало Фонд Анциферовской премии, который награждает лучших исследователей, популяризаторов, ученых, создающих книги и научные труды о Питере, истории Питера. В этом году было второе присуждение, и ваш покорный слуга был удостоен этой очень высокой чести.
Иван Толстой: Ведь были, насколько я понимаю, и несколько градаций, несколько видов работ, за которые присуждается премия?
Юрий Овсянников: Есть три номинации. Первая – научно-популярная литература об истории Петербурга или отдельных его периодов. Вторая номинация - научные исследования. И третья номинация - лучшие зарубежные авторы, писавшие о Петербурге и петербуржской эпохе России. Претендентов было достаточно много. Возглавлял комиссию по отбору претендентов академик Сигурд Оттович Шмидт, один из прекраснейших наших историков, москвич и, тем не менее, он возглавлял эту петербургскую комиссию. Что стояло за скрытыми баталиями на очередной комиссии, которая проходила 25 числа, я не знаю и поведать вам, к сожалению, не могу, но в этом году были присуждены следующие премии. По первой номинации – научно-популярная литература - первую премию получил ваш покорный слуга. Вторую премию - за научные исследования - получил Юрий Михайлович Беспятых, у него вышла великолепная книжка "Петербург Анны Иоанновны", где масса ранее неизвестных архивных документов, деталей, раскрывающих жизнь Петербурга 30-х годов XVIII столетия. Это необычайно интересно. И по третьей номинации первую премию получил профессор Кембриджа Энтони Кросс, который занимается очень много историей России XVIII века, опубликовал целый ряд статей о жизни Петербурга, выпускает в Кембридже сборник, посвящённый русской истории XVIII века. Человек, который свободно владеет не только русской историей XVIII века, но и русским языком, что особенно приятно. В такой компании, как Энтони Кросс и Беспятов, конечно, для меня очень приятно оказаться.
"Анциферов был один из величайших историков Петербурга, лучший в ХХ веке, написавший немало прекрасных книг об истории Петербурга, о душе Петербурга. Потом был, естественно, арестован, был на Соловках, отбывал свой срок на строительстве Беломорско-Балтийского канала, выжил, к счастью, вернулся, скитался, мучился, но написал великолепные воспоминания..."
Иван Толстой: Юрий Максимилианович, как эпоха Пушкина, как, может быть, биография Пушкина, история Петербурга изучена вдоль и поперек. Или, может быть, это дилетантское мнение? Что может быть еще неизвестно о Петербурге?
Юрий Овсянников: Я не хочу пользоваться термином "дилетантское мнение", это немножко будет некорректно ко многим читателям и людям, интересующимся отечественной историей, я думаю, что просто жизнь сложилась так, что действительно в архивах России оказалось масса неизученных, неопубликованных документов. Например, дело Комиссии о Санкт-Петербургском строении насчитывает десятки томов по несколько тысяч листов. Ученые пользуются этим, но всегда неожиданно можно что-то открыть новое, целый ряд деталей интересных и фактов интересных. Представьте себе, допустим, Елизавета Петровна публикует указ, запрещающий развешивать белье перед домами, вытянувшимися вдоль Невского проспекта. Вот такой документ только недавно был опубликован. Целый ряд интереснейших документов в силу исторических причин, например, все царские архивы оказались закрытыми, после революции к ним было небрежительное отношение, многие из них не публиковались. Например, до сих пор лежат неопубликованные записные книжки Александра Первого, которые он вел на французском языке, они, правда, хранятся в Москве в архивах. И там есть одна необычайно интересная деталь. Под 17-м годом Александр пишет в своей записной книжке - новые здания, которые он хотел бы увидеть в Петербурге, превратив его в столицу Европы. Это здание Главного штаба, здание Министерства иностранных дел, здание Сената и Синода, которые потом строит Росси. Петербург - это особый город, который воплощался не только великими зодчими, но и самими правителями России, достаточно разумными. Если мы возьмем и Екатерину Великую, при которой основное строительство, город принял почти свой облик, и Александровскую эпоху, который придал городу торжественный, величавый вид, классицистический вид. Потом началась эпоха другая, когда появился Николай Первый и привлек, в общем, очень посредственного архитектора Тона, но это уже другой разговор. Так что массу интересных документов можно обнаружить, но это требует усидчивости, много времени и внимательного чтения документов, потому что на моей памяти был один случай, когда крупный историк один, пролистывая один документ, не обратил внимание на одну бумажку, которая много изменила в понимании судьбы архитектора Растрелли.
"Елизавета Петровна публикует указ, запрещающий развешивать белье перед домами, вытянувшимися вдоль Невского проспекта..."
Иван Толстой: Юрий Максимилианович, Петербург был задуман как город искусственный, то есть по некоему привнесенному плану, по привнесенной идее, со стороны задуман, не изнутри родился, а от внешнего толчка, от воли императорской. Все ли было в Петербурге осуществлено? Видим ли мы сейчас перед собой тот архитектурный ансамблевый пейзаж, который был в результате истории реализован или остались еще какие-то проекты? Мы же воспринимаем историю как столбовой путь. Может быть, она шла по какой-то боковой ветви?
Юрий Овсянников: Петербург в этом отношении удивительный, особый, интересный город. Петр Первый, создавая Петербург, сначала задумал вообще центр города разбить на Васильевском острове, потом вдруг возникло желание на острове Котлин сделать столицу России. А город, вопреки желанию и настоянию Петра, рос на московской стороне, в сторону к России обращенный. Так что у города был свой характер, свой, как говорили римляне, genius loci, который направлял его путь, двигал и развивал его. Какие-то отдельные проекты, может быть, не осуществились, но они не испортили, не изменили бы лицо города. Например, замечательный проект колокольни Смольного монастыря, необычайной высоты и красоты. Это была бы, конечно, вертикаль, украшавшая этот плоский, регулярный, расчерченный Петром город. Но без него город столь же прекрасен. Может быть, деталь какая-то. Но вы знаете, красивая женщина, когда она лишится одной сережки или одного кольца на пальце, не становится хуже, ее красота остается такой же. Так же и Петербург.
Иван Толстой: Хотелось бы узнать ваше мнение вот по этому конкретному вопросу. Вы были бы "за", если бы от вашего решения что-то зависело, построить, реализовать вот эту колокольню?
Юрий Овсянников: Это был бы новодел, это было бы нечто другое уже. Каждый архитектор - это как скульптор, тем более – Растрелли. Посмотрите на все его дворцы, на все здания, они будто не сложены из камня, а вылеплены из размельчённого камня, и он застыл, и они приняли эту необычайную скульптурную объемную форму, поражающую наше воображение. Но вот сейчас мечтают некоторые москвичи возродить Сухареву башню. Ну, будет новодел, в нем не будет аромата прошлого, аромата истории, который пропитывает все стены, все своды, все детали архитектурные здания.
Иван Толстой: А, может быть, пройдет двести лет, и будет совершенно все равно?
Юрий Овсянников: Боже мой, боюсь, что если наша страна будет дальше развиваться в области культуры так, как сейчас, то действительно людям будет все равно.
Иван Толстой: Вы - автор многих книг о Петербурге и о петербургских архитекторах. А какая же из них была премирована на последней Анциферовской премии?
Юрий Овсянников: Во главе была поставлена одна из последних моих книг "Великие зодчие Санкт-Петербурга", куда вошло три книги сразу. Это Доменико Трезини - первый архитектор Петербурга, Франческо Растрелли - создатель пышного барокко (Екатерина Вторая, придя к власти, сказала, что стиль этот дик и безобразен) и Карло Росси, который создал тот классический Петербург, который мы называем "пушкинским". Конечно, мне бы очень хотелось добавить туда еще одного архитектора, великого Джакомо Кваренги, но, к сожалению, большая часть его архива была увезена сыном в Италию в 1817 году, издано почти все там. Увы, я итальянского языка не знаю, поэтому мне было бы очень трудно работать. А не знакомясь с тем архивом, нельзя писать об архитекторе – это преступление.
Иван Толстой: Человек, как вы, влюбленный в историю Петербурга, не может быть равнодушен к его ХХ веку. Что вы думаете?
Юрий Овсянников: ХХ век - это несчастный век не только для Петербурга, это несчастный век для России. Я без всяких симпатий отношусь к Николаю Второму. Человек, который в январе 1905 года приказал расстреливать женщин и детей на площади Зимнего дворца, не может быть причислен к лику святых, на мой взгляд. Я убежден, что своим безволием и упрямством Николай довел Россию до страшных событий 1917 года. Дальше Петербургу, естественно, не повезло, потому что Сталин люто ненавидел Петербург. Это был не его город, он был слишком интеллигентен, слишком высокомерен для хитрого восточного тирана. Человек, который хотел перенести центр города в другое место и предать забвению старый Петербург, пушкинский Петербург, александровский Петербург… Можно представить, что стало бы потом с этим великим и великолепным городом. К счастью, Хрущев отменил все это и спас тем самым старый центр города.
"Сталин люто ненавидел Петербург. Это был не его город, он был слишком интеллигентен, слишком высокомерен для хитрого восточного тирана"
Иван Толстой: А куда хотел Сталин перенести центр?
Юрий Овсянников: На Московскую сторону, туда, где памятник Победы, там строили даже здание новое для горкома партии. Это был совершенно чудовищный проект. Поэтому Петербург несчастен. Можно очень громко и торжественно заявлять, что это культурная столица России, а потом отбирать у нее "Пятый канал" и не давать денег на развитие этой культуры, на развитие науки, на развитие исторической даже науки и сохранение великолепных дворцов и ансамблей Петербурга. Это все пустозвонство. Поэтому Петербург бедный, несчастный, ему не везет в ХХ веке. Но я надеюсь, что XXI век вернет славу Петербургу как действительно культурной столице.
Иван Толстой: Ну, а архитектура ХХ века, что вы о ней думаете? Вы ведь о ней не пишете. У вас не лежит сердце к ней?
Юрий Овсянников: Нет, почему, - есть немало интересных зданий. Если они умно поставлены, если они умно вписываются…
Иван Толстой: А какие умно вписаны?
Юрий Овсянников: На Западе я видел такие примеры, кроме Центра Помпиду. В Петербурге, к сожалению, таких примеров нет. В Москве появилось несколько таких примеров, когда новое современное, даже конструктивное здание удачно вписывается в ансамбль старых домов. Но в Петербурге есть масса окраин, Петербург же растет. Есть районы, где можно создавать очень интересные здания и очень интересную архитектуру, не разрушая старый классический центр. Опыт такого строительства есть – вспомните Париж с его Дефансом. Великолепная архитектура Дефанса не мешает центру старого Парижа. Это зависит от городских и государственных властей. А строить хорошую, даже современную архитектуру - это большие деньги, которые сегодня, к сожалению, никто не имеет.
Иван Толстой: А что, с вашей точки зрения, из строительства ХХ века в Петербурге хотя бы оправдано?
Юрий Овсянников: Памятники эпохи модерна великолепно ведь вписались в старый Петербург, и мы сегодня ими любуемся. И даже дом компании "Зингер", который стоит против Казанского классицистического собора, ведь не мешают они друг другу, они равноправные узловые точки на Невском проспекте. Смотрите, как удачно Шнейдер построил дворец Белосельских-Белозерских, который потом перешел к Великому князю Сергею Александровичу. Это как бы повтор варианта Строгановского дворца, но на новом этапе, на этапе эклектики. И они не мешают друг другу, они как бы замыкают Невский проспект как два четких центра, выделенных с двух сторон. Это зависит от искусства архитектора, от возможностей финансовых и, конечно, от вкуса заказчика. А когда в центре перед Московским вокзалом поставили какую-то безвкусную вертикаль – безвкусно! Памятник Александру Третьему там стоял и держался.
Иван Толстой: Вы - за возвращение туда памятника?
Юрий Овсянников: Да, за. Я ретроград, наверное, но я за, хотя уважаю и просто готов преклонить колени перед великим подвигом Ленинграда, вызванным опять бездарностью советских коммунистических руководителей. Но все-таки памятник там держался великолепно. А сейчас, стоящий перед входом в Мраморный дворец, он теряется. Для него тесно, узко для этой тяжеловесной композиции, он там и развернуться не может, он не смотрится там.
Иван Толстой: А вам не кажется, что в этом будет какой-то элемент переписывания истории? Не возникнет ли новой нелогичной ситуации – памятник Александру Третьему и – рядом - из церкви сделанное метро "Площадь восстания". А ее куда?
Юрий Овсянников: Тоже верно. Да, я за то, что иногда историю надо переписывать. Мы ее так искорежили, начиная с 20-х годов до середины 80-х, что иногда просто неприлично становится. Сейчас начинает возрождаться, наконец, наша историческая наука, мы возвращаем какие-то истины, уже известные ранее людям, и добавляются к ним новые истины. Но я иногда за то, чтобы истории вернуть ее правдивые и подлинные события, а не искаженные.
Иван Толстой: Памятники Ленина сносить?
Юрий Овсянников: Нет, некоторые я бы оставил. Это кусок истории, никуда не денешься. В Париже же стоит памятник Дантону, он же не мешает, это история страны. Есть же памятник Максимилиану Робеспьеру, жестокому, кровавому человеку. Но это - история. Я не за то, чтобы сносить все памятники Ленину, но некоторые из них безобразные. Потом уже доходило до того, что они были натыканы, однотипные, во всех уголках, где можно и нет. Нет, историю надо все-таки сохранять.
