"ВАРШАВЯНКА" ВМЕСТО РАХМАНИНОВА
"ОТ ИЗБЫ ДО ИЗБЫ ЗАШАГАЛИ СТОЛБЫ"
О ВСЕХ, ЗАБЫВШИХ РАДОСТЬ СВОЮ…
Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода - радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, и это новый выпуск программы "Культ личности", который вы также смотрите на телеканале "Настоящее время". Наша программа, как я всегда повторяю, не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.
Вновь мы начинаем нашу передачу на улице. Новая Басманная – несмотря на название, одна из самых старых и хорошо сохранившихся улиц Москвы. По ней ездил еще государь Петр Алексеевич, когда отправлялся на смотр своих полков в Преображенское: не любил он проторенных дорог, поэтому не ездил по старой дороге, Царской, а проложил себе новую. Отсюда и взялись Новая Басманная и Старая Басманная улицы. За моей спиной замечательной красоты и гармонии особняк: это часть городской усадьбы, построенной в конце позапрошлого века по заказу купца Ивана Карловича Прове. Потомки бежавших из Франции гугенотов, Прове в 30-е годы позапрошлого столетия перебрались из Германии в Россию. Ивану Карловичу в басманных окрестностях принадлежало несколько домов, он был едва ли не главным застройщиком и домовладельцем здешних мест. А этот дом он построил для своих детей, сына и дочери. Вскоре сам он умер – на свое счастье, потому что не увидел наступившего разора и того, как Октябрьская революция пустила его детей и внуков кого в распыл, как выражались в то время, кого по миру. На их долю выпали испытания почище той Варфоломеевской ночи, от которой сумели спастись их предки. А самому особняку в советское время не нашли лучшего применения, чем сделать в нем кожно-венерологический диспансер. Но, слава богу, теперь здесь после много лет длившейся реставрации нашел прибежище знаменитый хор Владимира Минина. И это глубоко символично.
Минин и его хор на протяжении всей своей без малого полувековой истории занимаются сохранением и возрождением русской музыкальной хоровой культуры. Вернее, это сейчас можно назвать сохранением, а в советские времена, на которые пришлись почти два десятилетия работы мининского хора, это было во многом спасение, извлечение из забвения тех традиций, которые никак не хотели погибать и пробивались сквозь многопудовую каменную толщу советских запретов, как вон те березки. К народному артисту Советского Союза, руководителю всемирного знаменитого Московского академического камерного хора мы сегодня и пришли в гости.
(Видеосюжет о Владимире Минине. Закадровый текст:
В январе будущего, 2019-го, года Владимиру Николаевичу Минину исполнится 90. Поверить в это не то, что трудно, а невозможно, глядя на этого энергичного, подвижного, с молодыми реакциями, человека.
И ведь нельзя сказать, чтобы Минин прожил беспечную, щадившую его жизнь баловня судьбы. В пять лет потерял маму, в 37-м лишился отца, правда, временно, из ГУЛАГа отцу удалось выбраться, но прожил он после этого недолго.
Всю жизнь он последовательно, упрямо шел к хору своей мечты – противоположному тому бравурному, ура-патриотическому, исполнявшему в основном пустозвонные песни, который пестовала Советская власть, загнав в подполье подлинную русскую хоровую культуру, связанную прежде всего с церковью и с духовными произведениями русских композиторов – Бортнянского, Танеева, Рахманинова. И, конечно, с русской народной песней, традиция которой в советское время тоже оказалась в сильной степени опрощена, олубочена и опошлена.
Их было двое таких, однокашников, оба ученики Александра Свешникова, – Александр Юрлов и Владимир Минин. Это они вернули России русский хор в его подлинном, первозданном звучании и смысле. Юрлов рано умер, словно надорвавшись после триумфальной премьеры "Царя Федора" в Малом театре – великого спектакля Бориса Равенских с изумительными духовными песнопениями, сочиненными Георгием Свиридовым и гениально исполненными Юрловской капеллой.
Минину бог даровал долгую жизнь, силу пробиться сквозь все запреты и счастье дожить до времени, когда запреты рухнули, и стало возможно творить, что называется, в свое удовольствие.
Вот это удовольствие творчества, счастье слышать и видеть ту волшебную музыкально-голосовую нить, которую он прядет из множества звучаний на наших глазах в буквальном смысле слова своими дирижерскими руками, и сохраняет, видимо, 90-летнему Владимиру Минину молодость. Не пришлось прибегнуть ни к каким фаустовским сделкам с дьяволом. Музыка, тем более, хоровая, тем более в исполнении мининского хора, – это разговор с богом).
Леонид Велехов: Здравствуйте, Владимир Николаевич! Мы очень рады вашему приглашению. Просто счастливы, я бы так сказал!
Владимир Минин: Спасибо!
Леонид Велехов: Я хочу начать с вещей вполне серьезных и фундаментальных. Хор – это все-таки такая штука, как мне кажется, во многом мистическая. Понятна человеческая потребность петь, чтобы выразить эмоции ярче, чем можно это сделать в слове прозаическом, бытовом. Но что это за потребность петь хором? Чего в ней больше: социального начала, нравственно-религиозного или поиска самовыражения? Что тут собралось?
Владимир Минин: Вы затронули глубокую и обширную тему. Мне кажется, что в вашем вопросе есть частично ответ. В каждом человеке заложено обязательно творческое начало. Но не каждый его может выразить в одиночку. Поэтому, когда люди поют вместе, это, конечно, компенсация: я не могу один, но мы вместе, и у меня тогда вырастают крылья! Есть другое: костер – пионерский, туристический, неважно, какой хотите. И мы вместе поем, но я не сопрягаю себя с соседями. Я получаю удовольствие сам от того, что пою. А есть хор, который ищет некого изыска, если хотите, изыска звучания. Потому что вместе громко – это не суть, не цель. Цель – это когда поющееся слово проникает в душу слушателя. А для этого нужно что-то другое, чем просто вместе и просто громко.
Леонид Велехов: У хорового пения, у этой традиции есть какая-то такая национальная детерминанта? Не говоря уже о России, мы знаем, как эстонцы обожают хоровое пение. Эти их колоссальные хоры на Певческом поле… Много еще можно привести примеров. А у каких-то народов, может быть, этого нет? Или это все-таки общечеловеческое?
Владимир Минин: Конечно, есть народы, у которых нет многоголосья, а есть монодия. Допустим, если нашу страну взять, то это якуты, у них монодия. Буряты, у них монодия. Я, например, не слышал египетских хоров. А рядом, в какой-нибудь Южно-Африканской республике, изумительные хоры, ну, просто потрясающие! (Звучит хор). Я думаю – почему? Там же они обряды совершают, у них танец и пение совмещаются.
Леонид Велехов: А с афроамериканской традицией это никак не связано, с госпелами, к примеру?
Владимир Минин: Я боюсь сказать, уходят ли сюда корни. Но когда госпел, допустим, поют негритянские хоры, которые я слушал в Америке, ну, знаете… заслушаешься!
Леонид Велехов: С ума сойти, да!
Владимир Минин: Заслушаешься! Вообще, почему они поют замечательно? Потому что есть детское музыкальное воспитание, – то, чего у нас нет или почти нет. Потому что по статистике, в 1970-е годы только два процента детей было охвачено музыкальным образованием в Советском Союзе. Что это такое? Это капля в море! В Америке, в Германии – поголовно! В Древней Греции считалось, что, если человек не умеет петь, он не может быть отнесен к слою интеллигенции.
Леонид Велехов: Серьезно?!
Владимир Минин: Да! Помимо Олимпийских игр, там же были Дельфийские игры, где были рапсоды, соревновались в пении, в сочинении гимнов, стихов…
Леонид Велехов: И потом вспомним античный театральный хор…
Владимир Минин: Конечно! Он пел, он двигался, он был комментатором событий. Он был моралистом событий. Он был судьей. Мы были как-то на гастролях в Японии. Это было совсем недавно, в 2013 году. Я посвятил целый день телевизору. Знаете, почему? Потому что там был конкурс детских хоров школьных. Я получил наслаждение, с таким увлечением, с такой отдачей, с такой страстью это делается! И потом был заключительный концерт. Съемка сама, операторская работа, режиссерская, постановочная – ну, все это было изумительно! Я сидел и белой завистью исходил, думал: "Вот такое бы у нас!" Мечты, мечты. У нас министр образования забыл, что был такой педагог, академик Ушинский, который сказал, что человек должен воспитываться буквой, цифрой и нотой. Это должно было быть так! Но, к сожалению, у нас есть нефть и больше ничего не надо.
Леонид Велехов: Что вас лично втянуло в хор?
Владимир Минин: Я любил петь очень с детства. Я поступил в обычную нормальную среднюю школу в Ленинграде. Но на мое счастье уроками пения занималась тогда выпускница Смольного института благородных девиц в Смольном. Я пел с таким увлечением в хоре, что, видимо, выделялся как-то. И она пригласила мою бабушку и сказала: "Отведите вашего внука к Свешникову. Он сейчас делает набор в детскую хоровую школу мальчиков". Ну, и бабушка отвела меня. Меня приняли.
Леонид Велехов: А это правда, что цыганка вашей маме нагадала ее смерть?
Владимир Минин: Да.
Леонид Велехов: Фантастические все-таки вещи бывают!
Владимир Минин: Фантастическая вещь, да. Для меня это до сих пор загадка, каким же образом можно было по руке узнать судьбу?! Об этом мне рассказывала моя бабушка, я не был свидетелем. Они вместе с моей мамой пошли на рынок: и там цыганка, посмотрев мамину руку, сказала: "ты погибнешь от воды". Мама рассмеялась, потому что она в это время занималась в секции плавания. Я смотрел, как она ныряет, как плавает, мне было пять лет, я был в восторге о ттого, как она это делает! У нее были длинные волосы, до талии. В тот раз мы уже выкупались и собрались идти домой. А мама говорит: "Я хочу еще раз окунуться". Она нырнула… и все. Оказалось, что она попала в водоворот, ее затянуло, а волосы за корягу зацепились. И она не смогла вынырнуть.
Леонид Велехов: Господи!
Владимир Минин: И как это цыганка могла увидеть?
Звучит Мининский хор, Лакримозо из "Реквиема" Моцарта
"ВАРШАВЯНКА" ВМЕСТО РАХМАНИНОВА
Леонид Велехов: А как вообще Советская власть смирилась с существованием хоров? Ведь все-таки они в первую очередь были связаны с церковью, с религией. Столько было уничтожено всего, а хоры как-то выжили.
Владимир Минин: Да, до революции хоры в основном пели музыку церковную. Большевики это запретили, но хоры оставили. Весь пыл ленинской идеи сводился к тому, что хоры должны петь «Интернационал» и «Варшавянку», стать пропагандистами идей партии. Но это не предназначение хора. Хор в России всегда был средоточием нравственного начала.
Леонид Велехов: А, скажите мне, кто все-таки первым из вас, я имею в виду вас и вашего однокашника, замечательного хорового дирижера Юрлова, обратился к возрождению традиции, связанной с духовными песнопениями? Кому первому пришло в голову пойти наперекор конъюнктуре и идеологии?
Владимир Минин: Справедливости ради, самым первым это сделал Свешников. Правда, не в открытом концерте. Он записал на пластинку "Всенощную" Рахманинова, потому что власти нужна была валюта. И эта пластинка продавалась за валюту за границей и по спискам здесь, внутри Союза. Потом эту эстафету перехватил Юрлов, который вышел в открытый концерт, начиная с конца 60-х годов. В открытом концерте Свешников тоже пел концерты Бортнянского, но с текстами Машистова. Был такой известный звукооператор в советском кино, с консерваторским образованием, Алексей Иванович Машистов, он писал какие-то вирши, чтобы подставить их вместо оригинальных текстов песнопений. Это было смехотворно, конечно, но все-таки это дало возможность вывести большую хоровую музыку на открытую эстраду. А я создал свой коллектив в 1972 году, и мы сразу стали петь эту музыку в первозданном виде.
Леонид Велехов: Не могу не вспомнить свое личное впечатление – это постановка "Царя Федора", работа Бориса Ивановича Равенских в Малом театре. Это 1973 год. Это был шок, это была сенсация театральная во всех смыслах, и один из главных смыслов, составлявших эту сенсацию, были хоровые песнопения в обработке Георгия Васильевича Свиридова и в звучании Юрловской капеллы.
Владимир Минин: Совершенно верно! Только я вас поправлю, это не обработка, а сочинение на тему Знаменного распева. "Любовь святая"…
Леонид Велехов: "Богородице Дево, радуйся"…
Владимир Минин: Да, да, да. Замечательный был у Юрлова хор! Ну, и Свиридов, что вы хотите! Он один такой!
Леонид Велехов: А Юрлов в том же году и умер ведь, в 1973-м.
Владимир Минин: Он был не только великий музыкант, он еще был человек, имевший государственный ум. Он знал эту машину, где надо нажать, чтобы получилось то, что он хочет. (Смех).
Леонид Велехов: А вы не знаете? Или все-таки с годами научились?
Владимир Минин: Нет, я, конечно, научился. Но старался поменьше общаться с властями предержащими. Я думал, что, если ты хорошо делаешь какое-то дело, то оно как бы должно само за себя говорить. Но оказалось не так. (Смех) Я думал, что, как в детстве: в футбольную команду берут того, кто хорошо играет, а не у того, у кого папа босс.
Леонид Велехов: Теперь, видите, и в футболе по-другому. У нас Ротенберг играет.
Владимир Минин: (Смех). Да.
Леонид Велехов: Возвращаясь к хору. Вместе с тем, какие-то вещи, наверное, после революции безвозвратно погибли? Я в ваших воспоминаниях читал, что ваши первые музыкальные впечатления – это крестьянское пение в деревне, где вы жили на даче…
Владимир Минин: В той деревне, в которой мы с женой отдыхали, петь уже было некому: остались считанные единицы домов. Пели только застольные песни после стаканчика. А так, конечно, ну что вы?! Как раньше шли с покоса! Деревня звучала. Помимо того, что куры, гуси кричат, собаки лают, но еще было и звонкое пение, посиделки…
Леонид Велехов: Как странно: ведь с покоса шли, то есть усталые!
Владимир Минин: Усталые, а песня-то бодрила!
Леонид Велехов: Конечно! Вспомним аналогию: откуда взялись все эти знаменитые афроамериканские пляски и пение? Это же рабы после тяжелейшего рабочего дня до упаду плясали! Видимо, это вбрасывало какой-то адреналин дополнительный!
Владимир Минин: Безусловно!
Леонид Велехов: В России это ушло и уже не возродить?
Владимир Минин: Я боюсь, что нет. Для этого должны прийти во власть люди, которые понимают, что такое пение, для чего оно. Я вам приведу пример, опять японский. Мы были на гастролях в Японии в первый раз. И мне дали перед поездкой план наших выступлений. Я обратил внимание, что мы выступаем в трех школах. Ну, вы можете себе представить мое состояние, когда я читаю "школа". Значит, сразу ассоциация с нашей советской школой. Ну, что ж ты там будешь делать, когда…
Леонид Велехов: Сидят и запускают голубей или дергают девочек на косички.
Владимир Минин: И вот мы приезжаем в Токио в такую школу. Во-первых, ничего общего с нашей школой нет. Концертный зал этой школы – это наш Большой зал Консерватории по объему, ну, чуть меньше. Замечательно оборудованная сцена, без каких бы то ни было тряпок. И приходит тысяча человек учащихся: гвалт, шум. Выходит на сцену хор. Полная тишина! В полной тишине мы отпели концерт. И я потом к директору школы обращаюсь и спрашиваю у него: "Я поражен вашими учащимися, с каким вниманием и с каким пониманием они слушают музыку!" Он говорит: "Ну, что вы удивляетесь, ваш концерт в этом сезоне шестнадцатый по нашему музыкальному абонементу!" Затем я обращаюсь к президенту компании, которая привезла нас в Японию. Я говорю: "Скажите, пожалуйста, а вам-то зачем это нужно?!" И он мне ответил, я запомнил это на всю жизнь: "Видите ли, в Японии очень сильны семейные традиции, почитание младшими старших. В Японии сильны традиции дисциплины. Но нам не хватает творческого начала. Поэтому мы приглашаем со всего мира лучшие коллективы и посылаем их в школу, для того чтобы развивать у детей творческое начало".
Леонид Велехов: Причем именно, как я понимаю, творческое начало в целом, которое приложится не обязательно к музыке, а вообще к какому-нибудь креативному образу жизни дальнейшей!
Владимир Минин: Конечно! Это государству обходится в копейки. Ничего же не надо – голос! Он дан каждому ребенку.
"ОТ ИЗБЫ ДО ИЗБЫ ЗАШАГАЛИ СТОЛБЫ"
Леонид Велехов: Возвращаясь в наши палестины. Я обратил внимание, что и в мемуарах ваших, и в интервью, говоря о хоре, рассуждая об истории хорового искусства, вы никогда не упоминается цыганский хор. А ведь это был какой-то особый феномен русской культуры! Все-таки соколовский хор у "Яра" был когда-то знаменит…
Владимир Минин: Конечно! Как вам не покажется странным, однажды, по-моему, я был еще аспирантом, меня пригласили в театр "Ромэн". И я отказался. Потому что я ничего не понимаю в цыганском хоре.
Леонид Велехов: Это отдельная вещь совсем?
Владимир Минин: Да, конечно! Я думаю, что там, я бы сказал так, моя ученость была бы не нужна. (Смех)
Леонид Велехов: Я просто очень люблю цыганское пение.
Владимир Минин: Ну, что вы! Конечно, начиная с Феденьки Протасова, "Живой труп"… Это же классика!
Леонид Велехов: И такая спаянность этой культуры с русской душой, с русским характером.
Владимир Минин: Да! Услышать и умереть!
Леонид Велехов: (Смех) И еще одно. Никогда вы не упоминаете и хор Пятницкого. Вот этот тип хора, поющего чисто русские народные мелодии, не взорлил в советское время?
Владимир Минин: Я обожаю народные хоры, потому что там такое всегда искреннее, такое всегда страстное пение, которого академические хоры, пожалуй, дать не могут. Но именно хор Пятницкого в советское время… Я был еще мальчиком и помню эту песню, по-моему, слова Козьмина, музыка Захарова – "Загудели, заиграли от избы и до избы". У меня это никак не сопрягалось с настоящим народным пением, которое я слышал в жизни. Вот когда с покоса шли и пели, они пели другое. Они пели народную песню, а здесь было что-то советское, придуманное.
Леонид Велехов: Хотя начиналось-то все с чего-то истинного, да?
Владимир Минин: Ну, конечно! Митрофан Евгеньевич Пятницкий собирал подлинные народные песни. И когда это были подлинные народные песни, у меня это вызывало восторг. А когда вот "от избы до избы зашагали столбы"… Как-то это не находило отзвук в моей душе, скажем так. Но когда хор Пятницкого поет "Степь да степь кругом", я с удовольствием это слушаю.
Леонид Велехов: Но ваш хор ведь тоже поет русские народные песни…
Владимир Минин: Конечно! Но вот, допустим, хор Захарченко, Кубанский казачий хор: он выдерживает два концерта в Кремлевском дворце. Народ это любит больше, чем академическое пение.
Леонид Велехов: То есть все-таки ваш хор и то направление, которое вы исповедуете и осуществляете, – для ценителей, для более утонченного восприятия?
Владимир Минин: Я бы сказал, что это для человека, у которого мало-мальски разбуженная душа.
Леонид Велехов: Замечательно!
Звучт в исполнении хора Минина русская народная песня "Порушка-пораня"
О ВСЕХ, ЗАБЫВШИХ РАДОСТЬ СВОЮ…
Леонид Велехов: Если музыка это самое абстрактное из искусств, то хоровое пение это, наверное, самое в чистом виде духовное начало музыки, духовное именно в первоначальном смысле слова, то есть приближенное к религии, и к церкви. Столько лет, вся жизнь, отданная хоровому искусству и хоровому пению, наверное, должны были вас привести и к вере, и к церкви? Тут есть какая-то закономерность?
Владимир Минин: Закономерности здесь нет. Наш хор поет русские песни, поет русскую классику, поет западную классику, и в том числе какие-то сочинения, написанные для церкви. В церкви тоже есть разная музыка. Есть обиход, который не представляет художественного интереса, а есть какие-то замечательные сочинения, которые, действительно, имеют художественную ценность.
Что касается моего прихода к религиозным воззрениям, то это жизнь привела. Когда тебе небо кажется с овчинку, то… Вы же прекрасно понимаете, куда идешь. Туда, где можешь получить какую-то поддержку. Елена Васильевна Образцова, царство ей небесное, познакомила меня с владыкой Антонием Ленинградским, изумительным и тонким человеком. У него была коллекция пластинок примерно около трех тысяч. Это был человек широких взглядов. Потом замечательный был владыка Филарет в Минске. Потрясающий! Не могу не вспомнить владыку Феодосия в Смоленске. Это люди, которые поддержали меня духовно. И я им очень благодарен.
Леонид Велехов: А вот что такое самое главное и существенное христианство, именно христианство, потому что хор все-таки, в первую очередь, связан с христианством, выражает через хор? И только через хор может это выразить? Что это: соборность, тема страдания, печали? Что тут самое важное?
Владимир Минин: Я думаю, что, наверное, каждый человек слышит в этом искусстве то, что ему близко. Одним важно сострадание, другим важны слезы, которые вызывает сюжет, а третьим важно то, что называется катарсис. В итоге слушания этой музыки они выходят, как бы приподнявшись над бытом.
Они снова опустятся в этот быт, но какое-то время они будут носить в своей душе ощущение чего-то высокого. Есть в жизни высокое, которое может питать жизнь человека на какое-то время.
Леонид Велехов: Хор все-таки – это, прежде всего, печаль, драматическое переживание жизни? Потому что я вспоминаю: "Девушка пела в церковном хоре//О всех, забывших радость свою".
Владимир Минин: Я думаю, что здесь дело даже не в хоре. Хору подвластно и то, и се, и пятое, и десятое. Но русский фольклор, как вы сами понимаете… Труд был тяжелый, и жизнь была нелегкая. Поэтому большинство протяжных песен минорные. Но уж если радость, то до отказа! Допустим, такая была песня "Барыня". Это же фольклор, это солдатский фольклор. Если радость, то раззудись, плечо, размахнись рука…
Леонид Велехов: Но доминанта…
Владимир Минин: 80 процентов фольклора – это минор. Тюремные песни, разбойничьи, каторжные песни – это же все минор.
Леонид Велехов: Главные композиторы в вашей биографии дирижера?
Владимир Минин: Я бы сказал, что это, конечно, русская классика, Мусоргский и Рахманинов, Свиридов и Гаврилин. Да, и еще я бы приплюсовал Рубина Владимира Ильича, потому что у нас с ним, конечно, большой кусок жизни пройден вместе.
Леонид Велехов: Очень большой композитор. Как-то он остался в тени, мне кажется, незаслуженно.
Владимир Минин: Я бы сказал, что немножечко рано родился. Потому что, когда рядом есть Свиридов, то всегда происходит какое-то сопоставление невольное. Чуточку рановато родился.
Леонид Велехов: Свиридов у вас, по-моему, был в самой первой вашей программе…
Владимир Минин: Да, с ним пройден значительный кусок жизни. Мы познакомились, когда он принес в хор Свешникова поэму "Памяти Есенина". А! Даже еще раньше! Он сочинил пять хоров на стихи русских поэтов. Вот тогда мы познакомились. Но самое близкое знакомство состоялось именно на "Памяти Есенина", 1956 год.
Леонид Велехов: Я имел счастье его знать. Так как я не музыкант, у меня не было с ним каких-то точек столкновения, но, я знаю, человек он был трудный, непростой, упрямый. И вы, насколько я знаю, человек бескомпромиссный…
Владимир Минин: Свиридов не мог не быть сложным человеком, авторитарным… Есть разные композиторы, не только авторитарные, но и такие, которые доверяют исполнителю, деликатно не вмешиваются ни во что. Таким был Гаврилин. У нас с ним сложились такие отношения, при которых он мне доверял. И когда я говорил: "Мне было бы лучше так", он отвечал: "Ну, если вы так считаете, хорошо, я разрешу, но только вам, а не для издания"…
Леонид Велехов: Но Свиридовым такой номер не проходил.
Владимир Минин: Со Свиридовым – нет! Музыка Свиридова связана в первую очередь со словом, а слово каждый чувствует по-своему. И Свиридов, чувствуя слово, ищет ту интонацию, которая ему слышится, а ты должен ее попытаться услышать тоже. И вот если ты эту интонацию находишь, тогда, конечно, тишь, гладь и божья благодать. А если не находишь, то приходится заключать компромисс. Не потому что ты упорствуешь, а потому что тебе кажется, что здесь все-таки лучше было бы так... Ну, это уже дело вкусовое.
В исполнении Хора Минина звучит "Мери" из «Пушкинского венка» Г. Свиридова
Конец 1-й части
