Одним из ярчайших явлений блуждающей биеннале современного искусства Manifesta 12, осевшей в 2018 году в Палермо, оказался проект знаменитой российской арт-группы AES+F (Татьяна Арзамасова, Лев Евзович, Евгений Святский, Владимир Фридкес) Mare Mediterraneum ("Средиземное море"). Проект состоит из изящнейших фарфоровых статуэток, расположенных в Помпеянском зале Театра Массимо. Европейцы радушно встречают в пучине морской нелегальных мигрантов из Африки. Об этом полном иронии замысле художники из группы AES+F рассказали Радио Свобода.

​Татьяна Арзамасова: Для нас эта тема не новая, фарфор – чудесный материал, благодаря которому можно реализовывать любые, самые жесткие и серьезные вещи. Еще в самом начале своего существования европейский фарфор не раз показывал сюжеты неравной любви типа "кавалер и пастушка", "аристократ и простолюдинка", что само по себе уже тогда было социальной провокацией. Несколько лет назад мы сделали серию "Европа-Европа", показывавшая "старых" и "новых" европейцев в самых что ни на есть куртуазных позах, позициях и отношениях, что, естественно, было далековато от реальной жизни, но тем не менее, выглядело вполне явственной лирической мечтой и аллегорией: любовь как место взаимных противоречий и упреков. Так тема мигрантов оказалась для нас тоже "фарфоровой", особенно в традициях Capodimonte, неаполитанской Королевской фарфоровой мануфактуры XIX века, не очень старой по сравнению с Мейсеном и Нимфенбургом, но от того не менее известной. Нам было интересно почувствовать средиземноморский стиль, который был свойственен Каподимонте. Его мастера с не меньшим удовольствием играли образами аристократов и простолюдинов, персонажей античных мифов и любых религиозных сюжетов. Поэтому тема мигрантов для нас обрела себя именно в таком, неожиданном, отчасти, контексте.

Светлана Конеген: Во время официального открытия выставки ты, Таня, сказала, что этот проект, в первую очередь, о лицемерии. Что ты имела в виду?

Т.А.: Жанр фарфоровых статуэток традиционно ассоциируется с буржуазным комфортом, с благополучной европейской жизнью. В нашем проекте очевидная хрупкость материала подчеркивает серьезность проблемы миграции, которой живет сегодня Европа. Я использовала слово "лицемерие" так как проблема состоит в том, насколько при всей политкорректной риторике Европа готова пожертвовать частичкой своего комфорта ради спасения чужих жизней.

С. К.: Ты уверена, что речь идет именно о "частичке", а не о глобальном разрушении европейских культурных ценностей?

Т.А.: Политики, как всегда, активно играют подобными величинами. Особенно те, кто любит размахивать различными лозунгами, включая и ценности гуманизма.

​Лев Евзович: Мне кажется, лицемерие – одна из не самых больших тем нашего проекта. Фактически Европа поставлена не просто перед сложным этическим выбором, но перед абсолютной невозможностью его сделать. Ведь речь идет о европейской идентичности – если мы не помогаем мигрантам, мы эту идентичность теряем, с другой стороны, помогая им, мы теряем ее тоже. Такая невозможность выбора и есть тема нашего проекта.

С.К.: А какая из этих альтернативных версий "помогаем – не помогаем" тебе лично ближе?

Л.Е.: Как раз на примере себя самого я и ощущаю всю невозможность подобного выбора. Никак не могу присоединиться к правым, лишающим такой возможности беженцев, как не могу присоединиться и к левым, использующим эту больную тему для получения, к примеру, выборных должностей, когда за них голосуют вновь прибывшие, и так далее.

С.К.: Иными словами, как и меня, и многих других, тебя эта ситуация вводит в состояние внутренней смуты?

Л.Е.: Да, своего рода фрустрации. Единственное, внушающее здесь некоторую надежду, то, что сама Европа – такая система, которая в истории разрушалась уже неоднократно. Причем разрушалась почти полностью, как во время Второй мировой войны. Но все время потом регенерировалась на основе того чуда, которое и представляет собой феномен Европы.

С.К.: Значит, в данном случае ты готов верить такое в чудо?

Л.Е.: Я верю в ту самую уникальную европейскую идентичность, позволяющую решать такие невозможные проблемы методами, отличающимися от методов всех прочих культур, окружающих Европу. И как этот феномен появился в истории человечества – просто удивительно! Сложилась некая сложно организованная культурная система, отличающаяся от очень примитивных отношений народа и власти, свойственных всем остальным.

​Евгений Святский: Европа действительно далеко не в первый раз переживает миграционные волны, так или иначе это относительно постоянный процесс. Только для нашей памяти нынешняя ситуация столь значительна и драматична. Да, то, что сейчас происходит, будет иметь какие-то исторические, этнографические, культурные и прочие последствия, какие имели и предыдущие подобные волны. Нравится это кому-то или не нравится, но в чем-то Европа изменится. Процесс начинался давно, хотя в ту пору он шел не столь интенсивно и резко, как в последние годы. По сути это – не большая новость для Европы. То, что в свое время та же Франция привезла сюда большое число арабского населения, и они все разом стали европейцами, причем полноценными и полноправными, а вовсе не беженцами, уже фактически почти забылось. Понятно, что нынешние блюстители культурной чистоты (а под " культурой" подразумевается и быт, и образ жизни, и образ мышления) нынешние события переживают очень остро. Да, все сейчас подвергается испытанию. Но для европейцев, в массе своей привязанных к гуманистическим ценностям, сложно отказать в убежище тем, кто столь остро в нем нуждается. Но наступающий вслед за этим кризис привычного образа жизни неизбежен.

Л.Е.: Тут я, пожалуй, перебью. Мне кажется, мы должны обсуждать эту тему исключительно в рамках нашего художественного проекта. Иначе мы рискуем наговорить тут кучу банальностей, которыми сейчас переполнены все СМИ. А проект наш представляет собой очаровательные фарфоровые статуэтки, эротического, почти порнографического содержания, и как раз говорит о чисто эротико-культурной радости соединения двух берегов Средиземного моря. А они, между прочим, в эпоху эллинизма были одним государством, объединявшим самые разные культуры. Потом север стал богаче, южане обнищали, так что в каком-то смысле мы эту ситуацию возвращаем к ее утраченному эталону, идеалу, в том числе и эротическому. Ведь Средиземное море в западной культуре – это еще и символ гедонизма. И мы сейчас находимся на Сицилии, в Палермо, где все это очень чувствуется – и в температуре, еде, напитках, и по общей атмосфере, нас окружающей. Так что сегодняшний наш проект про то, что идеальный выход из сложившейся ситуации с наплывом миграции просто невозможен. Хотя мы, как художники, его пытаемся предложить.

С.К.: К тому же нельзя забывать, что вы первыми, как минимум из российских художников, начали обсуждать тему тесных взаимоотношений христианского и мусульманского миров.

​Л.Е.: Да, в 1996 году мы выпустили "Исламский проект", показывавший полную исламизацию Европы как в некоем радикальном виде (разрушенные города и т.п.), так и чисто эстетически, в соединении разных культур. К примеру, музей Гуггенхайма выглядел как прекрасная мечеть с куполом из Бухары. Но эта тема прослеживалась и в очень многих наших последующих проектах. К примеру, в "Пире Трималхиона", показанном в рамках параллельной программы Венецианской биеннале 2009 года. Там мы рассказываем про некий шестизвездочный роскошный отель, его гостей и обслуживающий персонал. Причем гости из так называемого "золотого миллиарда", а обслуживающий персонал из "третьего мира", хотя сейчас эти термины уже немножко утратили свой смысл, все давно уже вступили в более сложные взаимодействия. Там, как это случалось в Древнем Риме, мы обыгрывали праздник Сатурналий, когда патриции и рабы менялись местами. В фарфоровом проекте "Европа-Европа" 2008 года, про который упоминала Таня, в идеальном эротическом виде представлены персонажи "старой" и "новой" Европы с парадоксальной любовью таких антагонистов, как, например, девушка-скинхедка, обнимающая ортодоксального еврея, или турчанка, слившаяся с берлинским неонацистом. Словом, "идеальные" сцены любви. Нас всегда интересовала не только тема миграции, но культурного смешения в целом, тема антагонистических культурных парадоксов. В том числе и в Allegoria Sacra 2011 года, где мы работали с темой международного аэропорта, в котором встречаются разные персонажи прошлого и настоящего, включая каннибальские племена, до сих пор живущие на островах Новой Гвинеи, с представителями будущего – стюардессами из фильма Стэнли Кубрика "Космическая Одиссея 2001". Этим мы хотели подчеркнуть, что живем не только в эпоху разных культур, но и разных времен, объединенных в одном пространстве. В том, что ассоциируется с прошлым и одновременно с будущим. В этом смысле как раз совсем непонятно, что же именно нас ожидает в будущем. Возможно, именно то, что мы сейчас видим на примере целого ряда стран и культур, неожиданно оказавшихся сейчас скорее в прошлом, чем в будущем, каким мы его наивно видели лет десять назад.

С.К.: В связи с этим напрашивается пример современной России, парадоксальным образом оказавшейся сейчас фактически в нескольких временах. В дремучем Средневековье, возможно, куда больше, чем в настоящем.

​Л.Е.: Многие сейчас оценивают российскую ситуацию, как очевидно выбивающуюся из некоего общего мирового тренда, учитывая ее изоляционизм, антизападничество, антиамериканизм, новое Средневековье в смысле крайней степени клерикализма, антипросвещенчества и т. д., и т. п. Но мне кажется, напротив, что Россия тут оказывается в общем тренде и в чем-то даже впереди него, являя собой некое гротескное его выражение. Про пародию мы тут говорить не можем, потому что это совсем не смешно, но про гротеск можем. В целом же, да, это общий тренд, представляющий собою реакцию на 1990-е годы, очень успешные во всем мире в области глобализма, всеобщей коммуникации (я имею в виду всеобщий интернет). Правда, не обошлось и без парадоксальных моментов: все рассчитывали, что интернет объединит все "прогрессивное", а оказалось, что он скорее место коммуникации как раз всего реакционного. Так же, как пресловутая демократия во всем мире превращается скорее в охлократию, следуя логике Аристотеля. Обращаясь к тому же Аристотелю – "демократия-охлократия" и "тиран – просвещенный монарх". Все эти дуализмы сейчас, к сожалению, только обостряются. Но эта реакция вполне понятна, и Россия тут вполне в тренде.

​Е.С.: Я бы хотел несколько дополнить Льва. Интернет, как и многие проекты внутри него самого, рассчитанные на "изысканную" и "высококультурную" публику, в действительности показывают нам сейчас все прямо противоположное – преобладание охлоса, царство усредненного, если не сказать "низкого" вкуса. В реальности люди именно такие. С другой стороны, говоря о России, нельзя не заметить, что она имеет бенефиты всякой догоняющей страны – быстрее, чем высокоразвитые страны, принимает многие технологические новинки (здесь и интернет работает лучше и быстрее, в большем количестве мест есть публичный WI-FI и т.п.). Происходит бурное строительство новых культурных институций и заметен рост их аудитории. Это нас очень радует, на все наши лекции, которые мы читаем в Москве, собираются очень большие залы. Но наряду с этим присутствует некий морок искусственного торможения, разворота страны "задом наперед", который людей с другими ожиданиями не может не приводить в изумление и даже отчаяние. Непонятно, что же с этим теперь делать...

Т.А.: Можно исключительно удивляться и поражаться сложившейся в России ситуации, но у нее пока не наблюдается некоей фиксированной точки. Она имеет тенденцию углубляться, развиваться, и это касается не только нашей страны, а некоей мировой, интернациональной ситуации. Она не приходит ни к какому разумному равновесию.

С.К.: Иными словами, отсутствие равновесия в настоящем и будущем заставляет нас жить в тревоге и страхе. Но в таком случае бояться надо не только в России, но и везде.

Т.А.: Не надо бояться, ни в России, ни где бы то ни было. Когда есть время, я всякий раз с удовольствием перечитываю "Записки на табличках Апронении Авиции" Паскаля Киньяра – записки выдуманной героини времен принятия христианства Римской империей. В них – вся жизнь со всей ее обыденностью во время крушения великой системы, замена одной идеологии на другую. И вот, эта уже пожилая женщина, ведущая хозяйство, встречающая бывших мужей и любовников – стойкий резистент, сопротивляющийся приходу новой официальной системы. Это – та самая личность посреди глобальных изменений, охвативших весь мир, которой нужна стойкость наряду с необходимостью ясно видеть реальность, какой бы она ни была.