- В общемировом рейтинге благотворительности Россия занимает 124-е место, но уже сегодня в добровольческое движение вовлечены как минимум 7 миллионов человек.
- Волонтеры бесплатно выполняют самую разную работу в больницах и социальных учреждениях, ищут пропавших людей, тушат лесные пожары, помогают бездомным людям и животным.
- Депутаты ГД приняли закон о волонтерстве, и государство фактически получило возможность использовать труд добровольцев для решения собственных задач.
- Волонтерское движение в России активно развивается: люди поняли, что любой, даже самый маленький вклад в общее дело важен, значим и эффективен.
Марьяна Торочешникова: 2018 год в России объявлен Годом добровольца и волонтера. По этому случаю депутаты приняли специальный закон, и государство фактически получило возможность использовать труд добровольцев для решения собственных задач. В стране проходят тематические фестивали, а власть обещает выделять деньги на поддержку волонтерского движения.
В общемировом рейтинге благотворительности Россия занимает 124-е место, но уже сегодня в добровольческое движение вовлечены по меньшей мере семь миллионов человек. У нас в гостях Юрий Белановский, руководитель добровольческого движения "Даниловцы", и Павел Шишмарев, координатор волонтерского движения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры.
Видеоверсия программы
Марьяна Торочешникова: Кто такие волонтеры и добровольцы? Чем они занимаются?
Юрий Белановский: Это все, что человек делает бесплатно. Спектр полностью открыт – собирание листвы на улицах, помощь животным, сбор мусора, помощь людям, акции любой направленности, в том числе и политической. Если человек дарит себя какому-то общественно-полезному делу или помогает человеку, который не является его близким, – это волонтерство.
Марьяна Торочешникова: Это альтруисты?
Юрий Белановский: Нет. Есть альтруизм: человек идет по улице, и какая-нибудь бабушка просит его донести до дома сумки. Да, он делает это бесплатно, бабушка ему никто, но это добросердечие, добрососедство. Это то, к чему все мы должны стремиться. Но если человек заранее распланировал свои действия: например, он выходит с патрулем для таких бабушек – тогда в моем понимании он волонтер. Он заранее осознал себя таковым и встроил себя в определенный график дел.
Марьяна Торочешникова: А как становятся волонтерами?
Павел Шишмарев: По-разному. Одни приходят от желания познать что-то новое, другие – по чисто альтруистическим соображениям, для кого-то это возможность не ходить и разглагольствовать, а прийти и что-то сделать.
Марьяна Торочешникова: Часто можно слышать разговоры о том, что есть правильные, а есть неправильные волонтеры. Те волонтеры, которые помогают бездомным людям, животным, экологам и так далее, – вот они настоящие. А те, кто просто ходит на какие-то конференции, раздает листовки, георгиевские ленточки, показывает, кому идти налево, а кому направо, – они какие-то ненастоящие.
Главный движущий мотив волонтера – это его личный свободный выбор
Юрий Белановский: Главный движущий мотив волонтера – это его личный свободный выбор. Кто-то выбрал эти ленточки, а кто-то выбрал помогать собакам. Это движение его сердца, и мы обязаны относиться к этому с уважением.
Марьяна Торочешникова: Насколько в России политизировано добровольческое движение?
Юрий Белановский: Минимально.
Павел Шишмарев: Волонтеры – это та среда, которая очень хорошо чувствует конъюнктуру. Когда появляются какие-то намеки на то, что это неким образом политизировано, люди как-то устраняются.
Юрий Белановский: Внутри волонтерства люди умеют дружить вопреки этому. Условно говоря, коммунист ты или человек полностью аполитичный – в данном случае эти вещи отступают на второй план. Но, безусловно, есть минимальный процент волонтеров, которые помогают на политических акциях, политическим партиям, даже оппозиционерам. Но по отношению к основной массе это очень маленькое число людей.
Павел Шишмарев: Политики тут, действительно, как таковой нет. Есть какие-то глобальные проблемы человеческого характера.
Марьяна Торочешникова: А есть ощущение, что государство стремится к тому, чтобы привлечь волонтеров к работе в своих интересах?
Юрий Белановский: Они могут хотеть сколько угодно, но это невозможно. Формальный мир государственной машины не может понять, что основным двигателем тут является свободный личный выбор. Здесь прячется вся сила, вся энергия, и это невозможно никуда встроить.
Павел Шишмарев: Здесь есть другой срез. Волонтеры – это самая активная часть населения.
Марьяна Торочешникова: То самое гражданское общество.
Павел Шишмарев: Да. Вся теоретическая выкладка, и зарубежная, и наша, говорит о том, что чем лучше этот социальный лифт, тем лучше государство обустроено в социальном формате. Это помогает развиваться экономике, нести какую-то нормальную внутреннюю культуру.
Юрий Белановский: Волонтерскую силу можно использовать. Но этот способ – как мозаика из живых камней, где каждый из камешков – это та или иная активность группы людей. В Москве нас много. Государство может предложить нам разделить с ним ответственность за какую-то сферу. В частности, это произошло с детскими домами для умственно отсталых детей в Москве, когда Центру лечебной педагогики, другим благотворительным организациям и нам предложили включиться в эту сферу. Но мы здесь – помощники, а Центр лечебной педагогики – профессионалы и, по сути, им делегировали эту историю. И вместе с коллегами-профессионалами они изменили систему в Москве. Если раньше это были мини-тюрьмы с колючей проволокой, то сейчас это совершенно другой мир: красивые помещения, очень открытая система. Вы можете туда прийти, поговорить с директором, вас могут пустить играть с этими детьми. Так действуют волонтерские организации. Это единственный путь, другого не получится.
Марьяна Торочешникова: Если государство не справляется с какими-то своими обязанностями, оно привлекает профессионалов из среды волонтеров и спихивает все это на них?
Юрий Белановский: Это не сработает. Они не такие профессионалы. Предположим, не хватает врачей – вы не найдете армию бесплатных врачей, потому что людям надо на что-то жить. Скорее, государство разделяет ответственность в той сфере, которая дополняет эту работу. В случае с больницами понятно, что врачи лечат, а сфера досуга детей или взрослых остается закрытой.
Марьяна Торочешникова: Или ежедневный уход.
Юрий Белановский: Например, те же самые психоневрологические интернаты, детские дома для умственно отсталых – формально государство закрывает все ставки. Но даже если по всем нашим нормам 7 нянечек на 60 лежачих детей, то эти дети не будут гулять. Соответственно, волонтеры могут это компенсировать, но только в той области, где нет профессионализма. Чиновники это понимают и скорбят.
Марьяна Торочешникова: Например, в Школе волонтеров Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры люди должны заниматься своим делом вполне профессионально.
Павел Шишмарев: Здесь такая же ситуация. Есть профессионалы – реставраторы, искусствоведы, культурологи, у которых профильное образование. И тут бессмысленно говорить о какой-то подмене, это невозможно.
Марьяна Торочешникова: Волонтеры приходят к вам на подхват?
Павел Шишмарев: Скорее всего – да. Но здесь все зависит от тех, кто руководит этим процессом. Человек может взять кисточку и покрасить какую-то площадь, его можно научить, но это одно действие из двухсот, связанных, например, с фасадом здания.
Юрий Белановский: Ошибочно смотреть на волонтеров как на тех, кто решает производственную задачу, и на этом ставится точка. Например, олимпиады во всем мире привлекают волонтеров, и все эти отборы – очень дорогостоящая история, уровень безопасности очень высокий. Понятно, что волонтер работает меньше, чем сотрудник, их надо чаще сменять, нужно где-то поселить, кормить и так далее. В сумме это большие деньги, соизмеримые с зарплатой сотрудников. Встает вопрос – а почему волонтеры? А потому, что любая страна хочет показать гостеприимство: улыбающийся волонтер, скажем, из города Саратова будет возить какого-нибудь бегуна-француза по Сочи и рассказывать, как он любит Россию.
В этом смысле, говоря о социальном волонтерстве, мы не можем сказать: "Давайте измерим КПД скормленных пачек питания или КПД поменянных памперсов". Нет! Это очень сложная история, куда включена, прежде всего, молодежь, а КПД отнесен во времени, потому что те люди, которые отдали год своей жизни на то, чтобы еженедельно приходить в больницу, уже никогда не будут прежними. И мы понимаем, что для страны эти люди более ценны: они обрели уникальный опыт человечности, отношений, служения кому-то. Оценивать волонтерство с точки зрения чиновников не получается. Люди, которые приобщены к своей истории, к своему городу, влюблены в свой город, – как еще им это проявить? Дело же не в покрашенных стенах.
Каждый пятый француз участвовал в работах по сохранению каких-либо объектов. У них это развивается уже 50 лет
Павел Шишмарев: У нас есть партнеры в Европе – крупные ассоциации, и мы видим, как это происходит. Возьмем Францию: каждый пятый француз участвовал в работах по сохранению каких-либо объектов. Он не просто знает о наследии, в котором он живет, он его трогал и понимает его ценность. Одно дело – слышать, видеть, читать, а другое дело – прийти и попробовать почистить. У них это развивается уже 50 лет. Это большой блок, который связан не только с сохранением какого-то здания или объекта, это вовлечение в историю свой страны, в профессию. Это подготовка будущих кадров. Люди, которые приходили несколько лет тому назад волонтерить на объекты, сейчас пришли в профессию.
Марьяна Торочешникова: Волонтеры бесплатно и добровольно выполняют самую разнообразную работу в больницах и социальных учреждениях, помогают найти пропавших людей, оказывают посильную помощь пострадавшим в стихийных бедствиях, тушат лесные пожары, восстанавливают памятники архитектуры, устанавливают личности погибших солдат, помогают бездомным людям и животным.
Как в России развивается волонтерское движение? Я слышала, по меньшей мере, три версии. Согласно одной, движение возникло на волне стихийных бедствий, лесных пожаров в 2010 году, страшного наводнения в Крымске: люди со всей страны поехали ликвидировать последствия, собирали деньги. Вторая версия: волонтерское движение возникло благодаря деятельности религиозных организаций, которые считают, что надо просто помогать людям, бескорыстно отдавать себя. И третья история: волонтерское движение в России возникло как ответ на попытку государства создать свое якобы волонтерское движение "Наши".
Юрий Белановский: В церкви был очень мощный старт в начале 90-х (например, фонд "Подари жизнь" своими корнями уходит к отцу Александру Меню). Но в силу вертикализации структуры, в силу разных внутренних причин к нулевым годам все это уже сдулось. К огромному сожалению, я не могу сказать, что общественная часть русского православия внесла серьезный вклад в развитие добровольцев. Все-таки добровольчество – это системное явление.
Что касается противопоставления, это, конечно, ерунда. Вы что, думаете: давайте-ка я в противовес "Нашим" буду кормить собаку или тушить пожары?
На рубеже 2008–2011 годов произошло много событий. В частности, фонд "Подари жизнь" и вся российская благотворительность, зародившаяся после советского времени, показала, что маленькое дело человека, маленький рубль значимы, результативны, востребованы. Наводнение в Крымске, Олимпиада, мощнейшая рекламная кампания, начавшаяся уже за четыре года до нее, – безусловно, все это внесло вклад. И к моменту Олимпиады мы уже можем говорить о состоявшемся волонтерском движении в России.
Павел Шишмарев: Где-то в системе закручиваются гайки, и людям нужен глоток свободы – это их собственный выбор. И, действительно, беды, стихийные бедствия сплачивают людей.
Марьяна Торочешникова: Вместе с тем началось бурное обсуждение закона о волонтерах, который в этом году наконец приняли. Нужен ли этот закон, на ваш взгляд, и для чего? Что он в итоге изменил?
Юрий Белановский: По сути, он узаконил слово "волонтер". И это хорошо с формальной точки зрения, потому что еще несколько лет назад в регионах можно было встретить целые семинары о том, чем волонтер отличается от добровольца. Этот абсурд был снят. И, главное, этот закон сказал: волонтерские и государственные организации – это уже партнерский мир, давайте выстраивать партнерские отношения. И теперь все ждут самого ценного по отношению к этому закону – подзаконных актов, нормативных документов, которые регламентируют отношения общественных и государственных организаций. Очень важно понять – не волонтеров! Любой из нас может прийти в любую больницу или еще куда-то и сказать: "Я – доброволец. Давайте я буду мыть у вас полы, красить здание". И уже директор может принять решение – да или нет. Любой из нас имеет право быть волонтером.
Марьяна Торочешникова: Не принадлежа ни к какой конкретной организации?
Юрий Белановский: Да. А в этом законе речь идет, прежде всего, об организациях, о том, чтобы выстроить эти партнерские отношения. Раньше многие чиновники снимали с себя ответственность, отказываясь от всего, уходили в полный игнор: "Вас нет в законах, вас нет в природе, вы никто, пустое место. Я не буду взаимодействовать с пустым местом". Теперь закон говорит: "Это не пустое место, это такой субъект действия, давайте-ка с ним взаимодействовать". Хотя, конечно, и раньше можно было это сделать, заключив договор.
Марьяна Торочешникова: Раньше все зависело от доброй воли чиновника.
Юрий Белановский: Сейчас модно говорить – посыл, сигнал. Вот теперь он дан!
Марьяна Торочешникова: Каково быть волонтером в России, где в последние несколько лет все развивается по принципу "больше трех не собираться"?
Юрий Белановский: Мы же не в вакууме. Мы заранее понимаем, кому и на каком основании помогаем. И что самое важное – мы не можем оказать помощь без содействия со стороны того, кому мы помогаем. Например, мы хотим помочь в больнице, но мы же не взламываем дверь. Естественно, мы со всеми договариваемся: и бабушка на больничной койке, и ребенок должны согласиться на помощь волонтеров. Это наш принцип.
Павел Шишмарев: Следующий этап – регламент. У каждого из нас в силу тонкого ощущения хрупкости объекта, жизни другого человека выстроен какой-то свой внутренний регламент. Та инициатива, которая есть среди нас, должна неким образом закрепиться в юридической форме, чтобы мы могли работать.
Марьяна Торочешникова: А сколько сейчас в России волонтеров? Называют разные цифры – не менее 7 миллионов человек, порядка 15...
Павел Шишмарев: Здесь путаница в определениях: что есть волонтеры, добровольцы и так далее. Если студенты выходят на какой-то субботник, это можно назвать волонтерством?
Марьяна Торочешникова: Конечно, если они выходят добровольно.
Павел Шишмарев: В принципе, да. Вот вам и цифры.
А если мы говорим о каких-то узких сегментах, о сложных моментах, то и те, кто занимается этим профессионально, простраивают вокруг себя людей, взаимодействие и с властью, и с другими некоммерческими организациями. Но, наверное, таких действительно не так уж и много. Все более-менее друг друга знают.
У кого-то нет времени, но есть буквально десять рублей в месяц, и в Томске это может быть серьезным вкладом в спасение чьей-то жизни
Юрий Белановский: Если взять, социальное волонтерство, где добровольцы помогают людям, прежде всего, в казенных учреждениях, то тут моя оценка очень проста. Могу по пальцам пересчитать наиболее значимые московские благотворительные организации, у которых есть свои волонтерские сообщества, включенные в постоянную деятельность. Раз в год принести ветеранам продуктовые наборы или провести концерт – это здорово, но волонтерство – это именно системная социальная помощь. Я оцениваю это в несколько десятков тысяч человек на всю Москву.
Марьяна Торочешникова: А как обстоят дела в регионах?
Юрий Белановский: Там хуже.
Марьяна Торочешникова: Там люди готовы этим заниматься? Ведь часто можно слышать от тех же чиновников, что волонтер – это человек, которому нечем заняться, у него полно свободного времени.
Юрий Белановский: Главврач одной больницы мне так и сказала: "Мы, вообще-то, тут делом заняты, а вам делать нечего". Мол, стройными рядами выполняйте все что ни попадя, в любое удобное мне время.
Павел Шишмарев: В европейском обществе все это развивалось десятилетиями. И там абсолютно нормально, что большое количество людей вовлечены в некую общественную деятельность.
Марьяна Торочешникова: А в России, получается, это работает только в крупных городах.
Юрий Белановский: Да, в миллионниках. Ну, представляете, город, в котором три школы и один колледж: естественно, вся активная молодежь уезжает в ближайший большой город, потому что там вузы. Зрелая часть населения работает на каком-то комбинате или в сфере обслуживания. Уровень жизни стариков, пенсионеров в малых городах настолько низок, что, наверное, подавляющее большинство просто выживают. И вот остаются школьники. А здесь уже напрямую действует критерий критической массы. Активных людей там – в пределах десяти процентов.
Марьяна Торочешникова: И часто их считают городскими сумасшедшими, которым больше всех надо.
Юрий Белановский: Я встречал и обратную ситуацию: многие как раз радеют об этом, но поскольку критическая масса маленькая, вырастить что-то там очень сложно.
Марьяна Торочешникова: Каковы перспективы добровольчества и волонтерства в России?
Павел Шишмарев: Динамика видна.
Марьяна Торочешникова: Это будет прибывать?
Павел Шишмарев: Я думаю, да. Этот процесс уже вряд ли пойдет в обратную сторону. От этого многие видят пользу. Я надеюсь, что не произойдет никаких таких пертурбаций, что все возьмут и порежут.
Юрий Белановский: Я считаю, что в данном случае будущее самое светлое, потому что люди наконец почувствовали, что каждый из нас что-то значит. У кого-то нет времени, но есть буквально десять рублей в месяц, и в Томске это может быть серьезным вкладом в спасение чьей-то жизни или в изменение городского пространства. Это значимо, это круто! У тебя есть два часа свободного времени, есть возможность и какая-то добрая мечта – давай мы эту добрую мечту соотнесем с реальностью. Глядишь, ты найдешь свою нишу и станешь живым камешком в этой мозаике, войдешь в нее и таким образом сложится целая картина. Люди это почувствовали!
