"Впервые рыдаю за несколько лет, и это какой-то безостановочный водопад, который с ночи не замолкает, и непонятно, когда иссякнет. Похоже, рыдается за всё необрыданное – за все потери последних лет пяти, прорвало за всё пережитое. Напали на "Платформу ТЮ", мой дом, мою крепость, мою семью. Единственный настоящий дом, который у меня есть, самый мой и самый родной", – пишет Диана Берг.

"Платформа ТЮ" – культурный центр, который Диана, бежавшая из захваченного Донецка, основала в 2016 году в Мариуполе. Здесь проходят концерты, литературные вечера, кинофестивали. 19 августа около 30 человек в балаклавах ворвались в центр, где заканчивался концерт группы oDemontaGo, стали избивать людей, распылили газ, ломали все на своем пути.

"У одного школьника сломан нос. Будут делать операцию. У другого – ребра. Несколько сотрясений. У всех шишки, синяки и ушибы. Девочек били по голове. Ногами и стульями. У многих ожоги от газа. Сломаны мебель, сцена, пол, техника и инструменты", – пишет Диана Берг.

Весной 2014 года Диана стала вдохновителем движения "Донецк – это Украина", жестоко подавленного пророссийскими боевиками. Вместе с подругой, Катей Костровой, она организовала несколько митингов против сепаратизма и российского вмешательства в дела Донбасса. Ее дом возле донецкого аэропорта был разрушен во время боев, а Диане пришлось покинуть родной город, когда там установилась власть "ДНР" – ее имя попало в черные списки боевиков. Она поселилась в освобожденном от отрядов сепаратистов Мариуполе и основала Центр ТЮ (это не аббревиатура, а многозначное украинское междометие). На первых порах ее связывала дружба со знаменитым батальоном "Азов", но отношения разладились после того, как во время празднования годовщины освобождения Мариуполя от "ДНР" Диана вышла на улицу с двумя флагами – украинским и радужным.

Смотри также

Три жизни Дианы Берг

Возникла парадоксальная ситуация: во время вооруженного конфликта с Россией одни патриоты Украины нападают на других – пытаются сорвать общественные акции (в первую очередь ЛГБТ) и культурные мероприятия. Радио Свобода рассказывало о том, как в 2017 году была разгромлена выставка Давида Чичкана. "О чем думают наши правые, когда действуют на руку Кремлю и создают картинку и информационный повод для российского телевидения?" – спрашивал тогда художник.

Смотри также

"Наши правые действуют на руку Кремлю"

В нападении на Центр ТЮ подозревают членов партии "Национальный корпус", вдохновленной "Азовом". Лидер организации отрицает причастность, однако свидетели говорят, что двое нападавших были в футболках НК "Азов". Главный редактор мариупольского интернет-портала Анна Романенко, рассматривая различные версии, приходит к выводу, что именно "Национальный корпус" стоит за погромом. Диана Берг в интервью Радио Свобода высказывает такое же мнение:

– Диана, ровно два года назад, летом 2016 года вы рассказывали мне, что открываете новый арт-проект. Теперь мы разговариваем после того, как ваш арт-проект разгромили, причем, по-видимому, люди, которых вы когда-то считали союзниками…

– Следствие не установило, кто эти люди. Но да, я считаю, что они имеют отношение к Национальному корпусу. Года три назад, когда он еще не стал партией, его глава в Мариуполе попросил меня с ним работать. Я им помогала, мы вместе делали проекты, но идеологически наши пути разошлись.

– После того, как вы пришли на митинг с радужным флагом?

​– Да, потому что до этого мы держали нейтралитет. Открывая платформу, мы отстаивали свободу человека, говорили о правах ЛГБТ-людей, транс-людей, людей с инвалидностью. Понятно было, что поддержки со стороны парамилитарных формирований не будет, мы идем разным путем. Мы соблюдали нейтралитет, но после того случая и нашего интервью два года назад возникло противостояние.

– Открывая "Платформу ТЮ", вы мечтали что-то изменить в городе искусством. Удалось?

​– Наши мероприятия саботировали, были угрозы, нам расписывали стены, стреляли в окна, на машинах царапали матерные слова. Но есть и много сторонников, за два года собралась активная молодежь, которая считает ТЮ своим домом. Молодежь разной степени неформальности: обычные студенты, ЛГБТ-люди, транс-люди собираются вместе с немолодыми патриотами. Образовалось такое сообщество, которое перестало удивляться безумным спектаклям Венедиктовой или панк-группам…

– Вы были там во время погрома?

– Нет, к сожалению. Конечно, я бы хотела быть рядом. Я потеряла свой дом в Донецке, ТЮ – это единственное место, которое я делала сама со своими друзьями, с командой. Единственный мой дом.

– Как они разгромили центр?

​– В конце мероприятия – как только ушел фотограф, который фотографировал событие, – ворвались 30 человек в балаклавах, все в черном, в перчатках, с газовыми баллончиками, круша все на своем пути, направились на сцену, по пути забрызгивая газом. Взяли в качестве орудия наши столы и стулья, все, что попадалось под руку, били людей, громили инструменты на сцене. Как будто отрепетировано: ровно минута, невозможно даже достать телефон, записать на камеру. Тупо спланированная акция устрашения.​

– Это не связано с группой oDemontaGo, выступавшей в тот день, не против нее направлено?

​– Ребята из этой группы, школьники, нас давно просили провести концерт. Мы всегда поддерживаем такие инициативы, потому что из Мариуполя молодежь либо уезжает, либо идет в парамилитарные спортивные клубы. Естественно, мы согласились. Сказать, что атакующие хотели протест выразить этой группе, нельзя. У них нет даже репертуара, никто не знает, что они поют. Они в гараже где-то собирались, не было никаких причин на них лично нападать. Мне кажется, давно хотели такую акцию устрашения сделать, и концерт стал хорошим поводом. Когда мы проводим акцию в поддержку Сенцова или безобидный кинофестиваль, было бы глупо громить. Но тут они увидели, что будет концерт группы, которая выступает против правой идеологии – это уже повод.

– Для Мариуполя такой погром – что-то из ряда вон выходящее или подобное происходило прежде?

​– Для Мариуполя – из ряда вон выходящее. Были случаи, когда Национальный корпус приходил в игровые заведения, они выступали против нелегальных ларьков или киосков с пивом. Пару раз такое было, но они это делали открыто, и люди их поддерживали. Но такой погром в культурной институции, нападение на школьников – это, конечно, из ряда вон. Какая-то фантасмагория. Не знаю, что делать.

Смотри также

Экскурсия в "Азов". Один день с украинским полком спецназначения

– Как "Национальный корпус" связан с полком "Азов"?

– "Азов" – люди, которые были на фронте. Пару лет назад они создали гражданское молодежное крыло, назвали его "Гражданский корпус". Гражданский корпус объединял людей, которые хотели быть поближе к "Азову", но при этом действовать в гражданском поле. Набирали себе малышей, я их называю "продленка", то лавочки покрасят, то еще что-то. Потом, когда создалась партия "Национальный корпус", "Гражданский корпус", который был крылом "Азова", фактически стал этой партией. Недавно еще одно крыло появилось – "Национальные дружины", тоже инициированные "азовским" движением. К военным у меня претензий нет, я знаю этих людей, я была в Широкино с ними, была у них на базах, я с ними дружила, помогала. Я уверена, что ребята из полка не имеют к этому отношения, а вот "продленка" – да.

– Я часто слышу от людей, занимающихся культурой в Украине, что противостояние левых и крайне правых дошло до опасного размаха и правые побеждают на всех фронтах. Это не преувеличение?

​– Здесь в самой постановке вопроса ошибка. Кого мы называем правыми и левыми? Если взять условных правых радикалов, я вполне уверена, что половина из них считает: нужно все взять и поделить. Почему я левая вдруг? Потому что они меня назвали левой, а себя правыми. Но да, вы правы, противостояние на самом деле сейчас на пике. По всей Украине идут акции устрашения активистов. Катю Гандзюк облили кислотой, нападают на тех, кто имеет отношение к ЛГБТ-активизму, к транс-активизму, нападают на феминисток. И я не знаю, что с этим делать. Получается, что радикал всегда прав. А у нас нет силового движения, которое могло бы дать отпор людям, нападающим на нас. Они сильные, а мы умные. Я не знаю, как быть. Собирать свою дружину из художников и дизайнеров?

– И размахивать мольбертами...

​– И кисточками. Мы не можем дать силовой отпор, можем только к диалогу приглашать. Я готова. 8 марта, когда мы проводили марш, на нас уже нападали ультрасы, нас полиция охраняла, никто не пострадал. После этого я очень хотела поговорить с представителями "Национального корпуса": да, у нас разная идеология, вы не поддерживаете феминизм или ЛГБТ-людей, мы не поддерживаем зигование и свастику. У нас разные идеологии, давайте не пересекаться, будем нейтралитет соблюдать. Вот к этому хотела призвать, но не получилось. Затаили на меня злобу, решили показать, что они сильнее. Очень странная ситуация. Нападения на активистов идут по всей стране и остаются нерасследованными. Что мы должны делать? Нанимать охрану? Купить себе пистолет? Я не хочу, чтобы агрессия порождала ответную агрессию, ответную ненависть. Должна быть полиция, которая находит всех этих нападающих и по закону их наказывает. Но монополия на насилие теперь не у государства, теперь есть какие-то ответвления, которые считают себя вправе цензурировать культурные события, рассказывать, что хорошо, что плохо в искусстве или в активизме. А то, что им не нравится, просто отменять. Могут позвонить и сказать: мы, типа, на вас нападать собираемся, у вас там какая-то тема острая, нам не нравится. И все, выставку отменяют люди. Так это было с выставкой, посвященной женскому оргазму. Тем не менее, они отменили. Это какой-то абсолютный треш. Я не знаю, что делать. По крайней мере, нам не нужно бояться. Я уверена, что бояться нельзя, нужно противостоять так, что в наших силах. Я так этого не оставлю. Приходить бить детей, моих гостей, которые знают, что ТЮ – это свободное пространство, где люди могут быть самими собой и не бояться ничего?!

– А как повела себя полиция после погрома?

​– Полиция завела уголовное дело, квалифицировала как хулиганство, хотя мы уверены, что нужно квалифицировать как преступление на почве ненависти. Но по крайней мере, дело заведено, есть потерпевшие, сняты побои. Полиция нам помогала, когда мы 8 марта проводили марш феминистической направленности. Они сами нам предложили помощь и были правы, потому что на нас собирались нападать. Очень жаль, что, когда расписали центр угрозами против ЛГБТ, дело замяли в итоге, хотя мы добивались, чтобы оно было заведено. Замяли дело, когда пришли зимой четыре "азовца", нападали на нашего спикера. Когда они расписывали нам машины матом, когда били окна – это все вообще никуда не ушло, никто никого не нашел, не обвинил, не наказал. Так что они чувствуют себя свободными. Я надеюсь, что полиция в этот раз сработает более ответственно. Вообще в Мариуполе я не ожидала нападений таких, потому что тут ближе к фронту, ближе к войне. Люди видят, что такое война, что такое взрывы, что такое трагедия потери и боль, знают, кто враг, с кем нужно бороться. Я надеялась, что таких ситуаций, как во Львове, Херсоне и Киеве, у нас не будет именно из-за близости к фронту, к войне. Меня поразило еще: Азаров написал у себя в фейсбуке пост о том, что он возмущается, что на мариупольский центр напали радикалы. Азаров в Ростове сидит и пишет про нападение на платформу. Я теперь понимаю, что это может играть кому-то на руку.

– Конечно, любое выступление правых радикалов в Украине немедленно раздувается российской пропагандой. Сознательно или бессознательно они работают на Россию – это факт.

– Безусловно. Не знаю, что хуже, если они работают сознательно или бессознательно – потому что обе версии, конечно, ужасные. Либо они очень умные с большими ресурсами, либо совсем тупые, если бессознательно работают на Россию.

– В Мариуполе много людей, которые сочувствуют ДНР? По-прежнему сильна "пятая колонна" России или она рассеялась за эти годы?

​– Она где-то размазалась. В моем поле видимости ее вообще нет. Само собой разумеется, что все, с кем можно общаться, за Украину. Однако знаю, что есть люди, которые не то чтобы поддерживают активно, потому что активных проявлений вообще нет, но просто ностальгируют по временам, когда колбаса была по 2,20. Пассивные сочувствующие советскому прошлому. А активных пророссийских проявлений я вообще не встречала за эти годы.

– Два года назад вы говорили, что у вас жуткая ностальгия по Донецку, вы мечтаете вернуться, все время думаете об этом городе. Ностальгия сохранилась?

– Нет у меня уже никакой ностальгии. Мне снится город, который я люблю, но он остался где-то там, сейчас его просто нет. Нужно теперь смотреть вперед, а не назад. Да, я люблю Донецк, который был. То, что сейчас там происходит, я не хочу вообще даже представлять, потому что это какая-то злая сказка.

– Возможность поехать на несколько дней отпадает – по-прежнему слишком опасно?

– К сожалению, да, это опасно. Я там в списках, мне нельзя туда ехать.

– Вы сейчас в Киеве. В столице этот подъем радикально правых заметен?

– Я в субботу накануне этого погрома пошла в Киеве с исследовательскими антропологическими целями на фестиваль "Повстанец". Это правый националистический концерт.

Я себя настроила так, что нужно нырнуть и принять, убрать снобизм и принимать все как есть. Собиралась написать колонку саркастичную, но после фестиваля передумала. Я увидела там нормальных людей. Да, с татуировками, да, сексистов, но с ними можно говорить. У них есть своя субкультура, которая точно не будет продана в Россию. Есть группы, да, они националистические, но они хотя бы что-то играют. У меня ленточка с этого фестиваля, я там познакомилась с кучей "правосеков", абсолютно нормально себя вела, и со мной нормально люди себя вели. У меня куча была мыслей после этого фестиваля. Я рефлексировала об этом, и тут произошел погром. Не успела я осмыслить какие-то важные для меня чувства, тут это случилось. Мы же дегуманизируем врага обычно. Когда каждую неделю я вижу эти новости о погромах, о том, что радикалы кого-то атаковали, и начинаю их ненавидеть. Для меня это монстры без лица, без личности. Вместе они могут собраться командой из 30 человек и убить меня, разгромить мой ТЮ. Но ненависть не ведет никуда. Я встретилась с ними, говорила, и это меня отрезвило. Нельзя забывать, что это люди, а не монстры. Я не хочу множить эту ненависть, иначе тоже стану радикалкой, а я этого не хочу.