Осень (как, впрочем, и другое время) изобильна на трагедии – что в России, что в других частях света. Террористические акты в Беслане, в Театральном центре на Дубровке, 11 сентября 2001 года в США с использованием гражданских самолетов… Лицо терроризма везде одинаково – инфернальное зло и беззащитность перед ним человека, безграничная боль за тех, кто погиб и пострадал. Но из года в год становится все заметнее: если западный мир говорит о былых трагедиях публично и громко, а в церемониях поминовения жертв и пострадавших обязательно принимают участие высшие должностные лица государства, то в России стало традицией обходить памятные дни молчанием. Молчат власть имущие, молчат государственные средства массовой информации, в лучшем случае сообщая о годовщинах трагедий мимоходом… Как будто то, что произошло, – исключительно личное дело жертв и их близких.
В России общественная память устроена таким образом, что вообще не принято вспоминать о трагедиях, катастрофах, поражениях, неудачах. Особенно на официальном уровне, особенно о тех ставших следствием терактов трагедиях, к которым, очевидно, имеет отношение государство, тем паче если государство несет за эти трагедии вину. Это как минимум постыдно. Российская история, если глядеть на нее из кремлевского окошка, вероятно, должна состоять исключительно из побед, причем неважно, истинных или мифических. Обобщенно это касается событий Великой Отечественной и Второй мировой войн, о которой сейчас пристало слагать исключительно героический эпос, приводящий сограждан в состояние эйфории.
Страна недалеко ушла от сталинского ГУЛАГа, ГУЛАГ все еще рядом с нами
Да что так далеко ходить за примерами! Все чаще аудитория государственных телеканалов при оценке относительно недавних исторических событий руководствуется не личными воспоминаниями, которые должны бы быть еще свежими, а тем, что вещает ТВ – например, о ставших жупелом 1990-х годах или о брежневском застое, который все чаще ностальгически называют "эпохой стабильности". Особенно меня поражают подобные мифы в устах представителей моего поколения, переживших те же 1990-е на моих глазах, и переживших относительно благополучно.
Конечно, в Европе взаимоотношения исторической травмы и исторических побед тоже складывались непросто. Широко известно, что, например, в ФРГ на протяжении 40 лет после окончания Второй мировой войны старались не вспоминать историю нацистской Германии. Однако затем в сознании общества произошел переворот, ситуация стала обратной: немцы стремятся осмыслить пережитое, сделать его неотъемлемой частью национальной исторической и культурной памяти.
А как формировалась и что представляет собой историческая память о государственном терроре в Советском Союзе? В период тех же 1990-х годов были предприняты серьезные (но, на мой взгляд, совершенно недостаточные) попытки осмысления. Колоссальную работу и сейчас выполняет общество "Мемориал", занимающееся возвращением имен погибших и репрессированных. Это – про личную и семейную историю каждого гражданина, чтобы ни одно имя не было забыто, чтобы каждый, кто погиб в ГУЛАГе, был назван. Но если говорить не о деятельности некоммерческих организаций (которые власти душат все новыми и новыми законами), а о государственном подходе, то складывается совсем иная картина. Теперь все чаще возникает все более отчетливое ощущение, что страна недалеко ушла от сталинского ГУЛАГа, что ГУЛАГ все еще рядом с нами. Мы наблюдаем чуть ли не войну памяти, войну между памятью жертв и памятью палачей, и исход этого противостояния будет иметь серьезные, далеко идущие последствия.
Недавно сообщалось о том, что мэрия Челябинска отказала в содействии гражданским активистам, которые добивались установки на здании МВД мемориальной доски в память о людях, расстрелянных в годы "Большого террора". Городские власти объяснили свой отказ тем, то текст на табличке может вызвать "безосновательные ассоциативные представления граждан о деятельности органов внутренних дел" и подорвать авторитет полиции в глазах населения. Выходит, по мнению правоохранителей, что "органы" дискредитируют не собственно бессудные расстрелы, а напоминание о них! В этом, на мой взгляд, и кроется суть проблемы. Немецкий историк и культуролог, профессор университета в Констанце Алейда Ассман в своей книге "Длинная тень прошлого: мемориальная культура и историческая политика" писала: если прошло – это не значит, что забыто. Но мы в России оказались в ситуации, когда главное – не осмысление, не проговаривание, не рефлексия. Главное – красивый фасад.
Одна из двух табличек, прикрепленных на стене бывшего здания карательных органов в Челябинске (ее чиновники отказались восстанавливать), гласила: "Памяти жертв политических репрессий 1930–1940 годов. Память о них сохранится, пока мы остаемся людьми".
Вера Васильева – журналист, ведущая проекта Радио Свобода "Свобода и Мемориал", лауреат премии Московской Хельсинкской группы в области защиты прав человека 2018 года
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
