Мария, супруга украинского поэта Владимира Сосюры, регулярно писала доносы о том, что происходило в его окружении, что говорят его знакомые и соседи по дому "Ролит", в котором жили известные украинские литераторы. При этом Данина – такой была кличка у Марии Сосюры – рассказала о своем сотрудничестве с органами госбезопасности не только мужу, но и любовнику, личному врачу и случайному знакомому. За разглашение государственной тайны ее осудили на десять лет лагерей. Дело впоследствии пересмотрели, а после возвращения из заключения поэт снова женился на ней.

Мария Данилова и Владимир Сосюра познакомились еще до того, как украинский поэт получил признание. Это произошло в Донецке (тогда – Сталино) после концерта по случаю дня рождения Тараса Шевченко. Мария была родом из Ленинграда, выпускницей балетной школы и на 12 лет младше Владимира Сосюры. В 1931 году они поженились, а через 10 лет ее завербовал НКВД – уже в России: то ли в Москве, то ли в Уфе, куда супругов эвакуировали из Украины. В украинских архивах доносов Марии Сосюры обнаружить не удалось, однако о том, что она их писала, стало известно благодаря делу, заведенному по обвинению в разглашении государственной тайны. Мария раскрыла себя – сначала супругу, а затем еще нескольким знакомым.

Но это вполне могло сойти ей с рук, если бы она не написала письмо главе Союза писателей УССР Александру Корнейчуку: "Сейчас, к съезду, я должна проработать несколько кандидатур, чтобы не было неприятностей на съезде. Но вокруг меня масса толков, я такая, сякая, разэтакая… Может быть я плохо конспирируюсь. Место моей явки: гостиница "Театральная" ком.26 и может быть кто-нибудь видел, как я входила и выходила из гостиницы… А для обывателя это пища… Но не верьте обо мне никому, что я безнравственная, развратная и т.д… Словом то, что я Вам открыла – это государственная тайна, за которую я могу поплатиться жизнью… Я дала клятву. Я вам доверила свою жизнь. Если я откроюсь – меня уничтожат националисты. Если Вы меня откроете – меня убьет Советская власть…"

Почему Мария Сосюра написала это письмо, из материалов дела непонятно. Непонятно и то, почему ее муж, с одной стороны, посвящал ей стихи, а когда ее отправили в заключение – развелся и женился на своей машинистке. Правда, когда Мария Сосюра вернулась из заключения, он женился на ней снова. Эдуард Андрющенко, изучавший это дело, хранящееся в архиве СБУ, говорит, что документов, свидетельствовавших о разводе супругов, ему обнаружить не удалось, хотя биографы поэта утверждают, что он был трижды женат. По словам Андрющенко, Владимир Сосюра писал просьбы освободить жену, но при жизни Сталина ничего не помогало. Только письмо Хрущеву возымело действие: в нем Мария Сосюра не просила снисхождения, а лишь о том, чтобы ее снова допросили. Суд снизил ей срок до трех лет заключения, а поскольку в то время она уже отсидела пять лет, ее отпустили на свободу.

Эдуард Андрющенко говорит, что, возможно, мы никогда не узнали бы, что Мария Сосюра сотрудничала с НКВД, а впоследствии с МГБ, если бы не ее неосторожность и последующее уголовное дело: "Если бы Мария отнеслась к сотрудничеству так, как этого добивались ее кураторы, то есть никому не рассказывала о нем, возможно, это так и осталось бы тайной. Она осталась бы на свободе, а историки не узнали бы даже тех скудных подробностей, которые есть".

– Почему нужно было приставлять к Владимиру Сосюре агента? Ведь он был абсолютно лояльным советской власти поэтом – получил Сталинскую премию, два ордена Ленина…

– Сосюру нельзя назвать абсолютно лояльным советской власти. В его биографии, с точки зрения режима, были темные пятна: например, он воевал в армии Украинской народной республики. Некоторые его произведения в разные годы считались идеологически невыдержанными (например, стихотворение "Любите Украину"), в прессе звучали обвинения в буржуазном национализме. Сосюра был вынужден оправдываться и время от времени доказывать свою лояльность режиму. Но, даже если не учитывать этого, на протяжении всей истории Советского Союза чекисты интересовались настроениями и взглядами в писательской среде. Нужно было держать руку на пульсе.

Все прекрасно понимали, что даже те деятели культуры и искусства, которые выступали с одами партии и Ленину и никак не декларировали оппозиционные взгляды, на самом деле в приватных беседах могли что-то крамольное, запрещенное высказывать. И это доходило до органов довольно часто благодаря агентам. Мы не можем однозначно сказать, почему так произошло, и Марию Сосюру заставили доносить на мужа, потому что ее агентурное дело, скорее всего, не сохранилось. Но можно предположить, что она должна была наблюдать за настроениями, разговорами не только мужа, но и всей писательской тусовки того времени. Потому что все друг с другом общались, все прекрасно знали, кто что сказал, кто каких взглядов придерживается. Более того, все заслуженные литераторы жили в Киеве в одном доме, все были соседями, то есть часто друг с другом пересекались.

– Есть ли в деле, которое вы изучили, ответ, почему она согласилась доносить на близкого человека – собственного мужа?

– Из других подобных дел, воспоминаний мы понимаем, что вербовка проходила не так, что вот первый раз встретились, и сразу же ей говорят, что надо сообщать о муже. Это могла быть долгая беседа, с заходом издалека. К тому же вербовка произошла во время войны. Как она сама говорит, изначально все делалось ради работы в тылу врага, на оккупированных территориях, ее должны были отправить в Киев. Но эта версия не подтвержденная, это только ее слова. Тем не менее могли сыграть и на этом, дескать, сейчас война… а потом стали интересоваться в большей степени происходящим в среде литераторов. К тому же убеждать умели, вполне могли звучать такие формулировки: "Вы поможете своему мужу. Он, возможно, в какие-то моменты может поддаться влиянию своего окружения... Среди писателей много националистов, ваш муж с ними общается, и это может его погубить. Соблюдая бдительность, внимательно присматриваясь к тому, кто с ним общается, вы можете, наоборот, его спасти". В тех условиях это звучало естественно, и она могла не считать себя предательницей, которая "стучит" на мужа. Я думаю, что те люди, которые соглашались на сотрудничество, могли искренне верить, что это для блага их родных и близких.

– Вы говорите, что те доносы, которые она писала в НКВД, не сохранились, но из той информации, которую вам удалось обнаружить, понятно, что она рассказывала о муже, о его окружении?

– Мы достоверно знаем о двух эпизодах. Информация о них есть в этом деле. Первый произошел в Москве: во время войны, в разговоре с мужем и их общим знакомым – литературным критиком, Мария Сосюра произнесла фразу в духе "Скорее бы немцы победили, надо переходить на их сторону". Поэт возмутился, сказал, что "фашистам нет места на земле". В судебном деле это назвали провокационным методом работы, то есть они эту ее инициативу не одобрили. Это не было заданием кураторов, она эту фразу обронила намеренно.

Второй случай был уже после войны. К ним стал приходить в гости молодой человек, она называет его имя – Микола Гербий, он из Львова. Якобы он говорил, что является большим поклонником творчества Сосюры, делал какие-то националистические заявления, и, как Мария Сосюра пересказывает, говорил о том, что "молодые бандеровцы" уважают Сосюру, его жену, и если те захотят убежать за границу, куда-то на Запад, то есть с точки зрения Советского Союза стать предателями родины, то бандеровцы им в этом помогут и за границей их приютят. Этот молодой человек приходил к ним с такими разговорами на протяжении лета 1947 года, заходил и к соседям-писателям, которые жили рядом. Мария об этом сообщила чекистам. Она прямым текстом не рассказывает, что было дальше, но можно предположить, что парня задержали. Я проверял по архивным картотекам, и досье такого человека среди арестованных не было. Может быть потому, что эта информация не сохранилась, а возможно, человека с таким именем вообще не существовало и это была провокация спецслужб. Они могли проверять как поэта, так и своего агента – Марию Сосюру – как она поведет себя в такой ситуации, выдаст ли этого человека. Мы не можем однозначно сделать вывод, какая из этих версий верна.

Смотри также

720 тысяч имен

– В какой-то момент Владимир Сосюра узнал о том, что его супруга является сотрудником спецслужб, и он тем не менее не развелся с ней и никак на это, я так понимаю, не отреагировал. С чем это может быть связано? Он боялся?

– Вполне возможно. Хотя, может быть, он ее так сильно любил, что нашел в себе силы простить. Это одна из тайн этого дела. Во-первых, нет достоверной и четко зафиксированной в источниках информации о том, где и когда, при каких обстоятельствах Владимир Сосюра обо всем узнал. Мы можем предположить, что Мария могла просто во время обычной беседы признаться ему – в порыве чувств. А мы знаем совершенно точно, что она не умела хранить тайны, и в какие-то моменты, когда ее охватывали эмоции, могла все рассказать. Возможно, поэт был благодарен ей за то, что она ему призналась. А может, он боялся, потому что оба понимали, что развод в любом случае заинтересует чекистов, и тогда они вдвоем могут попасть под удар.

– Можно сказать, что Мария Сосюра была никудышным агентом? Судя по материалам ее дела, она совсем не скрывала, что сотрудничает с органами госбезопасности. Наверное, нечасто завербованные агенты так себя вели?

– Такое нечасто происходило. Это, скорее, исключительный случай, потому что это разглашение государственной тайны человеком, который давал подписку о неразглашении. В том, что она так поступила, не было каких-то особых серьезных мотивов. На допросах она рассказывает, что раскрывала себя просто так, во время разговоров "по душам": "Мы гуляли по Киеву, шли долго, разговаривали на разные темы, и вот тут я решила признаться человеку". То есть каких-то конкретных целей у нее не было. Более того, Мария Сосюра написала об этом в письме, и это вообще было очень глупо, потому что сообщать обо всем Корнейчуку, который возглавлял украинский Союз писателей, было особенно неосмотрительно. Корнейчук, так же как и ее муж, находился под пристальным вниманием спецслужб, и в любой момент, боясь за себя, мог просто ее выдать, что он и сделал. Но ее стремление развеять слухи, которые о ней ходили, в какой-то момент, видимо, перевесило необходимость быть осторожной.