Иван Толстой: Гость пражской студии – историк, исследователь русско-итальянских культурных связей Михаил Талалай. Правда, Михаил Григорьевич появился у нас в студии в некоторой маске, и сегодня он эту маску с себя снимет. Желающие могут приурочить нашу беседу к Всемирному дню агента 007 – 5 октября, даже если эта дата и не общепринятая.

Михаил Талалай: Мне показалось, что пришло время устроить некое саморазоблачение, как я называю сегодняшний акт, потому что моя литературная деятельность началась с переводов, и первое большое произведение, которое я перевел и опубликовал, это роман Яна Флеминга "Из России с любовью". Роман этот вышел под именем переводчика Николая Пищулина, и до сих пор он переиздается как перевод Пищулина. И пришло время, наконец, сказать, что за этими именем и фамилией скрываюсь я, Михаил Талалай.

Иван Толстой: Николай, расскажите, как было дело? Почему вы взялись? Какой был год на дворе и на что вы рассчитывали?

​Михаил Талалай: Это была середина 80-х годов. Я тогда познакомился с альтернативными литературными кругами, "Клуб-81" в Ленинграде, там была секция переводчиков. В основном, я уже тогда занимался историей Петербурга, белыми пятнами Петербурга – разрушенные храмы, топонимика, забытые биографии… Поэтому Джеймс Бонд совершенно случайно возник в тогдашней моей молодой жизни благодаря просьбе Дмитрия Волчека, который формировал редакторский портфель и обратился ко мне как к человеку, уже переводящему с английского. Я перевел несколько эссе Джорджа Оруэлла, такие малые формы, а тут – роман. И Дмитрий Волчек сказал: "Вот, Миша, держи эту книгу и переведи ее для моего "Митиного журнала". Я согласился. Все это было дело добровольное, никто от меня не ждал быстрой работы, сроков никаких не было, я осваивался, читал, проникался. Нельзя сказать, что я был в восхищении, все-таки от меня был далек этот жанр, такой детектив-триллер, да и сам герой, но меня заинтересовала сама интрига – русское присутствие, Россия – Европа, борьба двух миров, и возможность попробовать свои силы как переводчика.

И я начал потихонечку переводить. Дмитрий мне постоянно при встрече говорил: "Где "Из России с любовью"? Где перевод?" Но я все тянул и тянул, и это продолжалось пару лет (Дмитрий правильно сердился на меня) по нескольким причинам. Одна из причин – потому что в те годы, в середине 80-х, мы были хоть и свободны, но все-таки немножко напуганы. И когда в кругах "Клуба-81" я говорил, что у меня на письменном столе лежит роман Флеминга, мне говорили: "Михаил, будь осторожен, людей сейчас сажают и за более невинные вещи. From Russia With Love считается антисоветской книгой, если просекут, что ты ее переводишь, распространяешь и, тем самым, вредишь Советскому Союзу, у тебя будут неприятности". Не обязательно тюрьма, ссылка, каторга, но неприятности серьезные могут быть. Это меня несколько насторожило. Не то что я прекратил переводить, но с несколько меньшим энтузиазмом взялся за это дело.

Иван Толстой: Из России было, но уже без любви, с опаской.

Михаил Талалай: Да, с некоторым отстранением. Потом началась серия флеминговских, бондовских эпизодов, некоторые из которых я еще не могу расшифровать. Я в то время писал от руки, и мне нужно было перевести мою рукопись на машинку. И в тех же кругах, близких к самиздату, была одна девушка, которая, заинтересовавшись моим переводом, предложила бесплатно перепечатать. Она взяла мою рукопись, уже практически готовый текст, и исчезла. У меня был ее телефон, я ей звонил, девушка извинялась и говорила, что не успевает, она куда-то все время уезжала, перед Митей мне было страшно неудобно… В конце концов я прихожу по адресу, который у меня все-таки был, на Петроградскую сторону, а мне соседи по коммуналке говорят, что она уехала на месяц на картошку. Я даже выяснил, в какой совхоз она уехала, даже ездил туда, но там она так и не появилась, и девушку эту с тех пор я никогда не видел, не знаю, как ее зовут, и не знаю, чем закончилась судьба моего первого перевода романа, он исчез.

Иван Толстой: Вы отдали единственную рукопись?!

​Михаил Талалай: Я от руки все это писал и отдал незнакомому человеку, который согласился сделать такой доброхотный поступок. И я об этом как-то уже подзабыл, ну, погибло дело, и Митя устал меня просить. И в это время грянула перестройка, я стал уже официально участвовать в разного рода общественных движениях за сохранение и спасение старой петербургской культуры, в том числе стал писать в журнал "Аврора" – ежемесячно на последней страничке появлялись мои короткие очерки под названием, которое не я придумал, оно мне не нравилось, "Работают отряды культуры". Вот в этом "отряды культуры" мне чувствовалось что-то позднесоветское.

Иван Толстой: Штурмовое.

Михаил Талалай: Я писал на свои темы: возвращение исторических названий (Сенная площадь вместо площади Мира в 1989–90 годах казалась вызовом советскому пространству), о заброшенных усадьбах ленинградской области, о дворце в Ропше, где был убит император Петр III, и многие другие сюжеты, которые попадали в общее русло моей деятельности в рамках Фонда культуры, где я работал. И общаясь с редактором, который редактировал мои рукописи, покойным Александром Шарымовым, я обронил случайно, что перевел Яна Флеминга, но рукопись потеряна. Он загорелся: "Михаил, завтра же несите эту рукопись, мы ее тут же опубликуем".

Это 1989 год. Рукописи нет. Он даже заставил меня договор подписать, потому что я блефовал, сказал, что я переводчик. В отличие от "Митиного журнала", "Аврора" поставила жесткие условия, чтобы я скорее сдал хотя бы от руки написанное. У них там были машинистки, все на виду, и рукопись украсть было уже невозможно. Поэтому я уехал на дачу, у нас была дача в Псковской области, в городе Гдове, и там заперся месяца на два.

Иван Толстой: Там чудные пески и сосны!

Михаил Талалай: Я сидел просто в заточении, мама приносила мне яблоки с участка, цветы мне ставила на стол, я смотрел в окно на прекрасные псковские пейзажи и переводил эту злобную антирусскую книгу. Меня раздирали противоречивые чувства. Какие-то люди у меня там знакомые были, приезжали из Петербурга, люди той же сферы экологии культуры, и когда я им рассказывал, как Флеминг характеризует русский народ – варварский, некультурный, злобный, жестокий, – они страшно поражались, как я могу работать в Фонде культуры и одновременно заниматься такой (еще не было этого слова) русофобской книгой. Но отступать было поздно, и я второй раз от руки написал.

Я вовремя сдал эту рукопись, ее внутри редакции отпечатали, часть гонорара отдали машинистке, и в середине 1990-го года в трех журналах вышел текст "Из России с любовью". В тех же журналах на последних страницах печаталась мои корреспонденции "Работают отряды культуры", поэтому я внутренне не мог поставить "перевод Михаила Талалая". И, поговорив с Александром Шарымовым (а он не видел в этом никакого противоречия), я поставил "Николай Пищулин". Это девичья фамилия моей мамы, Галины Васильевны Пищулиной. Есть даже живой Николай Пищулин, ее двоюродный брат, мой дядя, которого я люблю, дай бог ему здоровья. Когда уже вышла книга, я ему подарил – "От "Николая Пищулина" Николаю Пищулину". Он покраснел от удовольствия, получив такой подарок.

Иван Толстой: А если бы этот перевод вышел в "Митином журнале", вы сохранили бы псевдоним или думали подписать собственным именем?

Михаил Талалай: Я в самиздате не подписывал свои публикации, материалы на краеведческие темы подписывал такой прозрачной аббревиатурой "М.Т." – какая-то опаска, боязнь существовала. И так как вокруг Джеймса Бонда и Флеминга какие-то флюиды антисоветские были, я сомневался идти с открытым забралом. Поэтому, возможно, остался бы Пищулин.

И некоторые сомнения были у Александра Шарымова. Когда он ознакомился с текстом, он сказал, что мы, конечно, будем публиковать, уже идет третий год перестройки, но надо придумать какой-то ход, чтобы себя обезопасить. И он придумал этот ход. Роман, как вы знаете, посвящен борьбе Джеймса Бонда со СМЕРШем, и он пригласил бывшего сотрудника СМЕРШа, который написал предисловие к моему переводу.

Это Василий Иванович Горбушин, уже покойный, который, подписавшись "генерал-майор в отставке" (чего именно – он не обозначил), на двух страничках написал такую преамбулу, благословение от СМЕРШа роману, посвященному борьбе со СМЕРШем. Он ознакомился с текстом, нашел явные проколы у Флеминга. У Флеминга действие романа происходит в 1955 году. Сам Флеминг и в преамбуле автора, и потом уже в тексте пишет, что СМЕРШ – это могучая советская организация, насчитывающая в своих рядах 40 тысяч членов, существующая поныне по такому-то адресу. И Василий Иванович Горбушин меланхолично пишет, что СМЕРШ существовал всего лишь три года, с 1943 по 1946 год. Поэтому, это первый прокол. Второе, и здесь уже подключается юмор Василия Ивановича, СМЕРШ, конечно, не мог ставить такую легкомысленную задачу своей сорокатысячной организации, как ликвидация английского шпиона. А роман строился на этом, что собирается СМЕРШ под началом разных противных и омерзительных персонажей, самый гнусный из которых – полковник Роза Клебб, ярая ненавистница Бонда, и они разрабатывают план, как убить Джеймса Бонда. Придумали убить и опозорить, потому что убить мало. Поэтому, как Василий Горбушин это обозначил, "легкомысленная" операция не могла увлечь такую серьезную организацию. Потом он в этом предисловии тоже иронично сказал, что у нас тоже были свои Джеймс Бонды, знаменитый майор Пронин, у которого, конечно, "облико морале" было намного выше, чем у донжуана Бонда, тем не менее, он так же лихо расправлялся со своими врагами.

Мне кажется, что дописывал уже Шарымов, потому что в момент составления предисловия Василию Горбушину было восемьдесят лет, а последний абзац звучит очень легкомысленно в устах бывшего сотрудника СМЕРШа. Почему мы сейчас можем читать этот роман? Потому что мы сейчас входим в Европу, в общий дом, и на книжных полках общего дома существует эта книга. И на момент вхождения России в европейский общий дом пришел момент ознакомиться, что же они читают, и быть готовым даже к таким проявлениям к нашей стране, к нашей культуре и истории. На этом заканчивает свою преамбулу Василий Горбушин.

Кстати, именно Василий Горбушин командовал операцией по идентификации трупа Гитлера. Тогда, будучи полковником СМЕРШа, он получил задание возглавить группу по поиску как живых, так и мертвых лидеров Третьего рейха. Он опубликовал свои записки. Это именно он обнаружил обгоревший труп Гитлера, именно он подумал, что, может быть, по зубам можно вычислить, и он пишет, как он в Берлине ездил к стоматологу Гитлера, брал папку, фотографии и писал, что у фюрера зубы были дрянные, чиненые-перечиненые. И с этими фотографиями они потом сличали обугленный труп Адольфа и Евы. Так что человек был незаурядный, раз он получил такое задание. В итоге теперь Горбушин и Пищулин соседствуют на одних страницах.

Иван Толстой: Какие серьезные люди пишут сопроводительные тексты к вашим переводам, Николай!

Михаил Талалай: Потому что публикация была серьезная. "Митин журнал" выходил тиражом не больше сорока экземпляров, а "Аврора" опубликовала мой перевод тиражом журнальным, миллион сто тысяч, поэтому вся страна была завалена этим Флемингом.

Иван Толстой: Были ли какие-нибудь отзывы на эту книгу? Приветствовали ли вас толпы в аэропортах и зарождающихся супермаркетах?

Михаил Талалай: В том-то и дело, что, скрывшись под псевдонимом, я утратил тем самым возможность отслеживать возможный резонанс. Сначала несколько слов скажу о тонкостях перевода. В книге этой действительно ряд моментов, которые меня раздражали как человека, занимающегося русской культурой. Поэтому, чтобы снять сопротивление переводчика, я избрал метод дословного перевода, который мне позволял одновременно иронизировать над самим текстом, потому что я не воспринимал это как высокую, серьезную литературу, как того же Конан Дойла, любимого в детстве.

Пример, который вспомнился. Главная бонд-гел, девушка, которая влюбляется в Бонда, – сотрудница СМЕРШа Татьяна Романова. Автор пишет, что "входит Татьяна Романова, капрал госбезопасности". И я оставляю этого "капрала", пишу сноску от переводчика, что "капрал" – это существовавшее с петровской эпохи, но исчезнувшее в середины 19-го века воинское звание и, возможно, автор имел в виду ефрейтора или сержанта. Если он пишет, что в 1955 году Берия "уже был послан на виселицу", я ставлю звездочку, что Берию расстреляли. То есть какой-то элемент отстранения и иронии, которая не могла не возникнуть у русского человека.

Я уже понимал, что этот роман, благодаря таким деталям, никогда не станет массовым чтением русского народа, как это произошло на Западе, где он, благодаря фильму и музыке, стал достоянием массовой культуры. Действительно, несмотря на переиздания, этот роман не вошел в число культовых книг. Даже читатель, не знакомый с реалиями русской истории, будет настороженно относиться к антирусским проявлениям и очень дальнему знакомству даже с советской действительностью, на которую нападает автор. В частности, главная героиня, красавица Татьяна Романова, она приманка со стороны СМЕРШа, на которую надо поймать, убить и опорочить Джеймса Бонда. В Англии секретная служба и сам Джеймс Бонд размышляют: у нее фамилия Романова, возможно, она принадлежит к Дому Романовых, возможно, она менее "просоветчена" и легче пойдет на искренний контакт, возможно, это не ловушка и девушка с фамилией Романова реально захочет бороться против Советского Союза и убийц ее пращуров. Понятно, что такие вещи я оставил без комментариев. Бонд рассматривает фотографию и размышляет: какая красивая девушка! Она действительно похожа на "принцесс" из Дома Романовых. Я так и оставляю – "принцесс", чтобы еще более усугубить мой прием дословного перевода.

Было еще одно затруднение. Главный противник Бонда, злобный антигерой, с которым они долго сближаются и потом происходит смертная схватка в поезде, – завербованный СМЕРШем ирландец. Понятно, что у Флеминга такие антипатии родовые, коренные. И главный палач СМЕРШа – Донаван Грант, убийца, который сам бежал из Западного Берлина в Восточный, чтобы поступить на службу госбезопасности и исполнять самые грязные и отвратительные поручения, в том числе хотел убить именно англичанина. Итак, Донаван Грант, который получил смешное прозвище в органах СМЕРШа – Красногранитский или Гранит. Здесь такая тонкость, которую, может быть, я решил, а может быть, и нет. Когда он выходил на Бонда, ему дали липовые документы с фамилией Нэш. Это распространенная британская фамилия. Но там подключается Татьяна Романова, она знакомится с Нэшем, а потом говорит Бонду, что у нее есть подозрение (уже Татьяна Романова, благодаря зову крови, предала Советский Союз), что он агент секретных советских служб, потому что Нэш обозначает "наш". И вот тут я споткнулся. В итоге я везде стал писать его фамилию не "Нэш", а "Наш".

Не знаю, как решил это другой переводчик, потому что через года два после журнальной публикации и после того как вышла отдельно книга, вышел перевод некоего Почиталина. Бонд у меня уже ушел в другие сферы, я не стал сравнивать, поначалу мне казалось, что это просто с меня списали. Так что существует два перевода, но в основном публикуется и перепубликуется мой. Я посмотрел сводку: за последние годы вышло семь переизданий Николая Пищулина и три переиздания Почиталина. Бондовские истории стали разворачиваться после этой журнальной публикации. Первая книжная публикация Николая Пищулина вышла в Прибалтике, Литва первая отреагировала на роман с такой направленностью. Вышла первая книга в мягкой обложке. Это начало 90-х годов. Происходило это следующим образом. "Неудобно нам все это пересылать по почте, приедет из Литвы мужчина, в метро вы встретитесь, он передаст вам конверт". Действительно, приезжает мужчина, вручает мне конверт, в метро мне было неудобно деньги пересчитывать, а дома оказалась большая недостача. Кому звонить? Где протестовать?

Но вернусь к 1990 году. Когда я работал в Гдове над переводом, меня раздирали разные чувства. Я много общался с гдовским священником, уже покойным отцом Михаилом Женочиным, и рассказывал ему о своем творчестве переводчика. Он только покачивал головой. В итоге я нашел, как мне тогда казалось, выход, который мои угрызения совести снял. Я пожертвовал большую часть своего гонорара на восстановление гдовского собора. Я об этом тоже впервые рассказываю, потому что не полагается говорить о собственных жертвованиях. В тот момент в Гдове восстанавливали разрушенный во время Второй мировой войны собор. Это было уникальное предприятие – самое первое на территории Советского Союза восстановление погибшего храма. Тогда строились новые церкви на периферии больших городов, а вот в Гдове в конце 80-х решили восстановить погибший. Потом, в 90-е годы, это стало распространяться. Мы имели дачу в Гдове, очень сочувствовали этому проекту, который облагородил весь Гдов и старую крепость, где стоял этот собор, мы отдали туда наши старые иконы, рушники семейные для украшения икон, и я пожертвовал туда большую часть своего гонорара именно от Джеймса Бонда. А гонорар был приличный, один из самых больших в моей жизни. Таким образом какое-то противоречие было снято.

Прошло уже тридцать лет и, держа в руках первое издание, мне захотелось поведать о той давней истории, потому что занимаюсь я делами совсем другими, но это часть моей биографии творческой. Мой покойный отец когда-то любовно вырезал из журнала "Аврора" страницы с Джеймсом Бондом, и на первой странице написал: "Ян Флеминг. "Из России с любовью". Роман. Перевод Михаила Талалая (под псевдонимом Николай Пищулин). Так что это еще одно свидетельство того, что это одно и то же лицо. Мне очень приятно сейчас разглядывать отцовскими руками склеенную книжку, он даже здесь аккуратно склеил страницы, которые случайно вылезли из других статей журнальных, чтобы читающий Флеминга не отвлекался на какие-то вставки, и из одного журнала можно перетекать в другой, не отвлекаясь на другие авроровские публикации.