В Москве его знают как просто Нику. И знают, кажется, все. Это не удивительно, ведь он – модный ресторатор, организатор многочисленных концертов и благотворительных акций. Как, впрочем, и вся его семья – брат Митя и две сестры, Мария и Анна. Легкий, доброжелательный, открытый. Нет типичного российского испуга в глазах, вечного подозрительного напряжения, неверия в будущее, да и в реальность настоящего тоже. Он верит. Во что и почему – об этом Николай Борисов и рассказал корреспонденту Радио Свобода.

– Начнем с того момента, когда ты вернулся в Россию из Штатов. Когда это, кстати, случилось?

​– Я вернулся в 2004 году. Когда уехал в США в 2002-м, мне было всего 22 года. Стало быть, вот уже 14 лет живу в России. Правда, на пару лет я уезжал в Лондон, но уже почти три года как оттуда вернулся. Из Штатов уехал, потому что закончился мой двухлетний контракт на преподавание русского языка в университете штата Орегона, где я исправно получал стипендию. У меня тогда стоял однозначный выбор – либо армия, либо Америка. Здесь, в Москве, я заканчивал Международный университет по специальности "Лингвистика, межкультурная коммуникация, преподавание русского языка как иностранного, переводчик". Изучал различные методы преподавания языка. Занятия были с 9.30 утра до половины второго, где все шло на английском языке, а после обеда – на русском. А потом уехал в Америку. Затем, конечно же, мог поступить в аспирантуру, защитить докторскую и работать в любом университете, но понял, что уже 17 лет учусь, сил больше нет, не такой уж я академический человек и никакого прорыва в науке не совершу. А эмигрировать просто ради эмиграции не хотел. Я вообще никогда не уезжал окончательно. Все-таки Советский Союз распался в 1991 году, когда мне было всего 11 лет, у людей моего поколения уже не было ощущения, что они уезжают навсегда. Возможность остаться была, но обстоятельства сложились так, что я вернулся. Да и вообще, в 2004 году казалось, что вот сейчас мы всех победим, вскроем, выведем на чистую воду. "Ведомости", куда я поступил на работу внештатным переводчиком, была главной газетой со звездным составом – Ирина Резник, Татьяна Лысова, Екатерина Дербилова, Елизавета Осетинская, Юлия Бушуева. Потом еще два года я проработал в журнале Forbеs, после чего остались всего две нефтяные компании, которые не перестали со мной общаться. Писать стало практически не о чем, и я ушел на полгода в глянец, но понял, что и это не совсем мое. Мне было уже почти тридцать, я никогда не хотел быть главным редактором, не рвался делать карьеру в журналистике. Мне нравилось оставаться корреспондентом, ездить куда-нибудь в Южно-Сахалинск, брать интервью, поджидая там в 7 утра какого-нибудь чиновника…

– Иными словами, для повышения по карьерной лестнице в журналистике ты был слишком любопытен?

– Нет, просто главный редактор должен уметь редактировать, а я и писал-то неважно. И тут мне позвонила сестра, занимавшаяся клубами-ресторанами, и сказала, что они нашли помещение, где им предлагают открыть второй ресторан "Квартира 44", но рук у них не хватает. Я пошел туда работать, был официантом, барменом, ассистентом менеджера, а потом потихонечку мы стали открывать уже новые места вместе как партнеры.

– С тех пор атмосфера в России очень изменилась. Как лично ты это ощущаешь и как поменялась ментальность ваших клиентов?

​– За это время сменилось практически целое поколение. И если, как ты помнишь, 10–15 лет назад мы сами "безбашенно" отплясывали в "Маяке", то сейчас нас там сменили наши дети. Недавно я заглянул туда и ужаснулся, подумав, как это мы там все не остались. Тогда, кстати, можно было еще курить в заведениях, чем мы все и занимались, дым стоял топором, и здоровья в нас, похоже, было тогда немало. А что касается взглядов, то непосредственно наши с тобой друзья как были, так и остались при своих прежних либеральных привязанностях.

– Они же и потянули их на дно глубокой депрессии…

– Нет, не всех. Конечно, бывали кризисы, о которых та же наша подруга, телеведущая Татьяна Лазарева, говорила недавно в своем публичном интервью: очень больно, когда лишают профессии, не остается больше никаких возможностей, а тебе уже 50…

– За это время помимо Татьяны из осмысленных телевизионных лиц из журналистики ушли практически все.

– И тем не менее, Андрей Лошак снимает свои документальные фильмы, Алексей Пивоваров работает на RTVI, Леонид Парфенов запустил свой YouTube-канал… А ведь количество просмотров в интернете и на каких-нибудь госканалах даже не сравнить. Меньше чем за неделю интервью с Настей Ивлеевой об оральном сексе и рэпере Элджее посмотрело около 11 миллионов человек. Программе "Спокойной ночи, малыши!" на Первом до такого рейтинга еще расти и расти. Самое большое разочарование постигло нас после протестов 2012–2014 годов и последовавших за ними многочисленных судов, после которых стало опасно выходить даже на согласованные митинги. Тогда уже вместо многотысячных толп на улицы выходило человек 700, из которых 400 были твоими друзьями, а остальные 300 – так или иначе связанными в соцсетях. Конечно, протестный энтузиазм тогда очень упал.

В свое время я нечто подобное объяснял своим студентам в Америке. У них же тоже существовала тогда своего рода пропаганда в адрес "Империи зла". И был популярен какой-то мультик, в котором главными злодеями оказались Борис и Наташа. Я пытался показывать студентам какие-то фильмы, вел русский клуб, мы ставили спектакли, "Недоросль" Фонвизина, что-то по Хармсу и т.д. Но при этом я старался до них донести, что даже на фоне жуткого советского режима у нас тогда была какая-то своя, вполне человеческая жизнь. Да, все давали по талонам, часами тянулись мучительные очереди, но люди ходили в школу, влюблялись, женились-разводились, ездили на море, сочиняли песни, стихи, писали книги, играли музыку, танцевали – в общем, через весь этот советский ужас упрямо пробивалась жизнь. Вот ты же, к примеру, не думала повеситься из-за того, что Леонид Ильич получил свой 28-й орден?​

– Да нет, скорее был лишний повод поржать и махнуть стакан плодово-выгодного!

– Вот и сейчас, возможно, похожая ситуация. Как говорила одна моя подруга, "наш народ переживает биполярное расстройство": с одной стороны, у нас не совсем тоталитарный режим, границы открыты, тотальная, удушающая слежка вроде пока отсутствует, в Москве присутствуют еще пока многие западные бренды, и ты живешь вполне себе умеренно по-человечески. С другой стороны, в стране отсутствует национальная свободная политическая пресса, нет телевидения, выборов. Такова наша сегодняшняя реальность. Каждый живет в ней по-разному. Кто-то уходит во внутреннюю иммиграцию, старается ничего не смотреть и не слышать. Представить себе лет 15 назад, что фонд "Подари жизнь" станет общенациональным, было попросту невозможно. Помню, как Чулпан Хаматова пёрла по лестнице в клуб "Маяк" сама, на своем горбу, первый скромный самодельный транспарантик этого фонда, с помощью которого мы собирали деньги на помощь детям. Кто бы тогда знал, что в этот процесс окажется вовлеченным столько миллионов людей! С тех пор благотворительность сделала огромный шаг вперед, люди откровенно уходят в некую гражданскую историю. К примеру, сейчас развернулась огромная кампания против пыток.

– Иными словами, в обществе (или в какой-то его малой части) начинает проявляться гуманистическая доминанта?

– По крайней мере среди тех, кому не все равно. Недавно, например, моя подруга Вера Шенгелия, крестная моей дочки, делала замечательный праздник, где мы играли, танцевали, пели, лепили вместе с детьми из этих ужасных диспансеров для инвалидов, где те лежат годами, десятилетиями, и ими никто вообще не занимается. А там они прекрасно танцевали и улыбались, был отличный "дискач", до которого они, оказывается, просто не знали, что можно танцевать, им просто музыку никто никогда не ставил. А потом в детском лагере они, наконец, поняли, что можно купаться. Но не знали, как надеть купальник, потому что никогда его раньше в жизни не видели. А тут им показали, и все, через три дня уже многие сами одевались без помощи волонтеров. Иными словами, в стране происходят какие-то положительные вещи параллельно всему мракобесию, творящемуся наверху. Люди вынуждены выбирать такие пути изменений, потому что как поменять политическую систему, я не очень понимаю. Может, как полагают некоторые, это действительно произойдет изнутри. Кто, к примеру, в 1987 году сказал бы, что рухнет Советский Союз? У моих родителей в этом году друзья еще в ссылке были. Более того, еще в 1991-м, когда случился ГКЧП, никто не знал, чем все обернется. Предсказывать здесь ничего нельзя. Остается выбор: или сдаться и умереть, или работать и жить, стараясь делать все, что ты можешь. При этом, наверное, лучше не попадать в тюрьму, а, напротив, стараться помочь детям, рождающимся на зоне.

– Но немало наших соотечественников делают иной выбор – уезжают на Запад. Многие просто от безысходности.

​– Довольно часто это состоятельные люди. У меня был такой друг в Лондоне, приехавший туда из провинции. Но жизнь там оказалась настолько дорогая, что он вернулся обратно в Россию буквально через полгода после меня. У него был какой-то бизнес, связанный с бытовой техникой. Конечно, мы не говорим сейчас о Чичваркине, имевшем миллиардный бизнес в России, который у него отжали, навесив вместо этого угрозу посадки и жизни. Я несколько раз с Евгением общался, да и сам он не единожды говорил об этом в своих интервью – у него просто не было выбора. Но в целом уехали довольно многие. Я часто смотрю, кого позвать на какое-то мероприятие, концерт или открытие-закрытие сезона, и понимаю: эти в Берлине, другие в Израиле, те в Лондоне, иные во Франции. Кого ж звать-то?! Сказать, что никто не думает об отъезде, было бы неправдой. Думают об этом все. Как говорилось в старом анекдоте: "последний, выключите свет в Шереметьево". Но ведь я жил в Америке и в Лондоне…

Смотри также

"У нас очень вкусная треска"

– Расскажи, кстати, в связи с чем ты оказался в Лондоне.

– Туда меня позвали наемным сотрудником, менеджером. Компании не удавалось найти помещение, а я там много бывал, у меня немало друзей, но после окончания проекта уехал обратно. Жизнь в Лондоне во много раз дороже, чем в Москве. Но я и не рассчитывал жить там долго. У меня вообще ни разу не возникало чувства: все, я уезжаю. Наверное, если принимать серьезное решение об иммиграции, то уезжать надо в Новую Зеландию или в Австралию, начав там все с начала – новый мир, новая жизнь. Так буквально и поступил мой бывший тренер в спортклубе, уехавший в Австралию, открывший там свой клуб, сейчас вполне процветающий. Я иногда вижу его фотографии: молодой парень, не курит, не пьет, живет на берегу океана… В то же время многие мои друзья не уезжают из-за того, что не очень понимают, как там зарабатывать деньги. К примеру, я понимаю, что не умру от голода, могу работать барменом, официантом, но в сорок лет начинать с нуля как-то тоскливо. Понятно, что, если передо мной или моей семьей будет стоять угроза тюрьмы, выбор окажется другим.

– Кстати, насчет угроз. Мы прекрасно помним, что в 1990-х в Москве была бурная жизнь, относительная свобода и разнообразные клубы самых разных ориентаций, к которым власти относились вполне терпимо, словом, нравы царили вполне вегетарианские. Сейчас ситуация изменилась. Появилось ли у тебя ощущение страха, социального напряжения?

– Нет, ничуть. У нас и сейчас до фига этих клубов, трехэтажных, четырехэтажных, примерно как и во всем мире. Но они стали менее популярными из-за появления соцсетей. Ведь туда зачем раньше ходили? Познакомиться, пообщаться. А сейчас столько специальных приложений в интернете, что через пять минут ты находишь себе кого-то и встречаешься с ним в любом удобном заведении, пьешь кофе. Зачем же тащиться в 12 ночи черт знает куда, да еще платить деньги за вход? Да и вообще, мы столько уже отходили!.. Нет, есть тут одно очень популярное заведение, куда я захожу примерно раз в месяц на какую-нибудь вечеринку или чей-то день рождения. А эти социальные страхи… Мне скорее дадут на улице в рожу, потому что я – рыжий. Когда-то я много общался с моим товарищем Майком, работавшим в The New York Times, и тот спрашивал меня о моем участии в борьбе за права геев. Я ответил, что прежде, чем бороться за какие-то там права, я должен решить вопрос со своей мамой, к которой не могу без взятки в больницу попасть, в реанимацию. У нас здесь ни у кого нет прав – ни у женщин, ни у мужчин, ни у детей, ни у геев. Нам нужны для начала хотя бы общечеловеческие права, чтобы конституция соблюдалась, даже такая, как у нас, несовершенная. Но вот добились же, наконец, что теперь родных в реанимацию к больным пускают, сделали же. А сколько это заняло времени, усилий, лет!

– А сколько до этого людей умерло в реанимации в полном одиночестве!

– У меня мама умерла в одиночестве. Но вода камень точит. Я уж молчу про паллиативную помощь, про хосписы. Мои близкие боялись отдать безнадежно больную бабушку в хоспис, но я уговорил, и они меня потом очень благодарили. Все оказалось с достоинством и без боли. Родственники не мучились, и бабушка тоже. Значит, какие-то скромные изменения все же происходят в социальных вещах. С другой стороны, власть упорно не признает наличие эпидемии ВИЧ в России, делают идиотские рекламные кампании про то, что нужен постоянный партнер, и тогда будет все хорошо. Одновременно существует гигантская проблема наркомании, особенно в небольших городах, где никто ничего не делает, но через них проходит наркотрафик. Это проблема – душераздирающая. Еще одна беда – пытки. Словом, есть куча неполитических проблем, в которых ты как-то лично можешь участвовать, не призывая к свержению режима. Да, многое выглядит чудовищно, включая многие проблемы, связанные с медициной, но большинству-то уезжать просто некуда! А кто-то не уезжает, потому что у него пожилые родители. Или просто тупо не на что жить. Ну нет у него квартиры в Москве, чтобы ее продать. Кто-то язык не знает, совсем. Да и сама знаешь, каково сейчас с работой во Франции, в Испании, Италии. Кроме того, у тебя нет гражданства, ты беженец или политэмигрант, так кому и на что ты там сдался?! Есть другая точка зрения у некоторых из тех, кто уже уехал: вот, вы продолжаете там сидеть, значит вы – предатели и гады. В сетях подобная точка зрения тоже встречается довольно часто. Ты создаешь рестораны, устраиваешь концерты – значит, такие, как ты, поддерживают режим. А сам критик пишет при этом откуда-нибудь из Нью-Йорка. Я считаю, это – перебор. Мы живем как можем. К примеру, мои родители были диссидентами, но они, получается, тоже сотрудничали с советским режимом. Ведь мама получала от него пособие как многодетная мать, овощной заказ получала? – Получала. Прачка к нам на дом приезжала, когда вся семья круглосуточно пришивала эти ужасные метки на простыни и ползунки? – Приезжала. Значит, и моя мама сотрудничала с режимом. Вроде боролась с ним, но заказы-то получала.

И еще одно. Во время муниципальных выборов сколько реальных депутатов избрали? Того же Яшина. Можно по-разному к нему относиться, но будучи избранным, начал нормальную тихую, но важную социальную работу. Например, устроил тендер на социальное такси для пенсионеров, инвалидов, матерей-одиночек. Нужно тебе на рынок съездить или с ребенком в поликлинику, закажи его заранее, это обойдется тебе бесплатно. Понимаю, что все это – пресловутая "теория малых дел", но сам же я не смогу остановить томагавки в Сирии. Да и вообще, жизнь короткая, детей нужно воспитывать, еще влюбиться хочется… Хотя бы разочек.

Люди боятся, что здесь, в России, они ни от чего не застрахованы. Они не столько боятся власти как таковой, сколько боятся, к примеру, сесть не за что в тюрьму. Мы ведь даже не успеваем отслеживать стремительно меняющиеся новые законы и акты. И это действительно страшно: просто так под хвост попадешь какому-нибудь садисту – и пиши пропало. С другой стороны, когда высказывается крайняя точка зрения, что нужно начинать все с нуля и всех зачищать напалмом, тоже вызывает большие сомнения. Прекрасный пример недавнего чемпионата мира по футболу это вполне доказывает. Приказали всем нашим полицейским быть вежливыми, никого не наказывать и всем говорить по-английски, а не засовывать в жопу бутылки из-под шампанского, вот они себя так и вели. На этом примере мы понимаем, что, если давать им нормальные приказы, большая часть из них вынуждена вести себя более или менее нормально. Уверен, что если глава ФСИН впустит во все колонии общественные комиссии от Общественной палаты, от "Единой России", "Справедливой России" или даже от коммунистов, все это только поддержат. Ведь никто не хочет, чтобы его пытали. Или устроить несколько показательных процессов, посадив хоть часть из этих садистов, сумасшедших, маньяков, идущих в тюрьмы и колонии только для того, чтобы пытать людей.

Предыдущий год финансово и психологически был очень тяжелый, вдобавок – жуткая зима и полное отсутствие лета, а этот год оказался другим. И лето чудесное, и чемпионат, и погода… Люди воспряли. Мне говорят: посещаемость ваших ресторанов повысилась за счет туристов. Это не так, просто такая была атмосфера в городе, что людям каждый день хотелось праздника. Намного было страшнее, чем на чемпионате, работать на майские праздники. Такое набежало быдло, что до слез довело всех сотрудников ресторанов! Кстати, не задумывалась, почему у нас в метро так чисто? Потому что когда так чисто, всюду мрамор и нет урн, бутылку или упаковку от бургера бросить уже неловко. А если валяется гора мусора, добавить в нее еще что-то – самое милое дело. В Нью-Йорке эту психологическую работу с населением в неблагоприятных районах начал, по-моему, еще мэр Джулиани. Выходила армия мусорщиков, вылизывала все до идеальной чистоты, на следующий день делала то же самое. Разбитые окна чинили, все подкрашивали. И добились в итоге своего: через 5–7 лет эти районы стали вполне благополучными. А в России, в каком-то городке, хозяйка частной булочной раздавала бесплатный хлеб бедным. Так там поднялся дикий скандал, что и хлеб не свежий, и все не так. Но сейчас я читал, что ребята тоже в каком-то небольшом городке разбили газон по швейцарской технологии, плитку сами положили. Местные их поначалу спрашивали: "Зачем вам это надо?" А теперь и сами включились, начали привозить цветочки со своих садовых участков, превращая все постепенно в маленький европейский дворик.

Помню, как я работал журналистом. Приезжал после работы в ежедневной газете к сестрам в клуб "Апшу" на Третьяковской, весь кипел, рассказывая им о свежайших новостях. А они мне в ответ: мы вообще о таком не слышали! И вдруг я понял, что огромное количество людей живет совсем другими проблемами, им все равно, что "Газпром" купил это, а ЮКОС – то. Наша жизнь оказывается совершенно параллельной. У людей есть своя жизнь, весьма далекая от всего ужаса и кошмара, творящегося в стране. Политики и политические журналисты нередко об этом начисто забывают. Я не призываю совсем уже отключаться и уходить во внутреннюю иммиграцию, нет, конечно. Но просто есть еще и "просто жизнь", и обвинять людей за то, что они не идут ежедневно на амбразуру, мы совершенно не в праве.