На границе Вологодской и Архангельской областей последние дни доживает некогда крупный лесопромышленный центр – поселок Совза. Уцелевшие деревянные дома сжигают сборщики металлолома: в сгоревшем здании металл проще искать. В конце XX века в Совзе находились две колонии примерно на 1500 заключенных, а также “вольная” часть, с которой у местных жителей связаны самые светлые воспоминания.

Доехать до Совзы во времена ее расцвета не представляло труда. Вокруг лагеря была сеть хороших дорог, по которым возили лес, заготовленный заключенными. Зэки нередко сами и перевозили лес: в Совзе активно практиковалось бесконвойное содержание тех из них, кто доказал свою “благонадежность”. От лесных дорог, которыми активно пользовались и жители соседних деревень, сейчас не осталось практически ничего. С бетонки, протянувшейся на три десятка километров, местные мужики сняли почти все плиты, чтобы продать вологодским строителям. Подготовленные к вывозу плиты сложены по обочинам крест-накрест: чтобы зимой (а это единственное время, когда здесь может пройти грузовик) они не слипались друг с другом.

Наш проводник, водитель уазика, житель небольшой соседней деревни Коротец Алексей Галямичев каждый раз усердно крестится перед тем, как заехать на деревянные мостки, наведенные через небольшие местные речки. Потерять управление на таком мосту – проще простого.

​– Вон кузов лежит в кустах, – тычет рукой в грязное стекло водитель. – Это грузовик с металлом пытался мост проехать, свалился, прямо на сваи деревянные насел. Не могли никак достать, пришлось его на металл пилить, а кузов деревянный – кому он нужен? Так тут и оставили.

После пересечения последнего моста на телефон с вологодской сим-картой приходит СМС: “Добро пожаловать в Архангельскую область!”, а спустя 10 минут: “Добро пожаловать домой!” Географически граница регионов, как вспоминают местные жители, проходила прямо по центру поселка, теперь о ней напоминают пересекающиеся зоны покрытия вышек мобильных операторов. Вскоре связь пропадает вовсе.

Первые бригады металлоломщиков здесь появились в начале 2000-х, после закрытия колоний и начала исхода населения Совзы. Кто-то узнавал о “золотой жиле” случайно, некоторые были так или иначе связаны с колонией. Так, семья металлоломщика Андрея из Вытегорского раньше торговала в Совзе одеждой.

– С 2005 года ездим сюда за металлом, – признается Андрей, который сейчас работает “на Совзе” с женой и сыном. – Раньше домов брошенных было больше. Тут горело все сильно два года назад. Я здешний, с Вытегры. Зону закрыли, сначала липиноборские тут резали, потом мы. Да ходишь вот металл с земли собираешь, нет ничего! Но работы нету, приходится как-то жить. Только на питание нам хватает. Вся семья собирает. На два-три дня приедем, потом, может, через месяц. Лет пять еще – и ничего тут не будет. Мосты все уже развалены, мы подложили там доски, но одна сторона уже пала. Мы знаем, какой бок пал, поэтому и проезжаем. Я заскакиваю – и газу, чтобы быстрее проскочить.

​– Не вырвать тебе руками, ломиком давай! Вот тут тоже! Ну-ка сюда, Сережа! – прерывает разговор крик Натальи, которая отдает распоряжения своему сыну.

– А вот тут!? Тут тоже пиликает! – берет она металлоискатель.

– Да он везде пиликает! – огрызается подросток.

– Не везде, а где железо толстое только! – кричит мать.

Набор инструментов сборщиков железа невелик: металлоискатель, лопата и бензорез. Лом грузят в старую “буханку”. “Специалисты” более низкой квалификации вместо металлоискателя используют специальные вилы: насаженные на черенок штыри, образующие треугольник. Ими сборщики лома планомерно тычут в землю, вручную проверяя сотни квадратных метров.

​Лагерным районом, а заодно и крупным экономическим центром эта местность стала в 1937 году. Железная дорога широкой колеи – невиданная по тем временам роскошь – связывала Совзу с поселком Ерцево, на месте которого и появилась первая “зона” Каргопольского ИТЛ. Участок железной дороги вдоль берега озера Воже, предположительно, был открыт в конце 1940-х либо в начале 1950-х годов. Примерно в десяти километрах от берега озера и появился крупный лагерный пункт – Совза.

По данным на 1970-е годы, в Совзе содержалось около двух тысяч заключенных, местные жители утверждают, что позже контингент сократился до 1500 и оставался на таком уровне до 90-х годов. Гражданское население насчитывало несколько сотен человек: все они работали на зоне или железной дороге. Пассажирские поезда на линии Ерцево – Совза ходили каждый день. Проезд в них посторонних был запрещен: помимо билета требовался пропуск “Учреждения П-233”.

Пенсионерка Любовь Никитичева, которая сейчас живет в Белозерске в Вологодской области, помнит, как создавалась Совза. В то время она жила в соседнем поселке со схожим названием – Солза.

– Приехали инженеры, геодезисты, а весной привезли бригаду бесконвойников. Все наши очень боялись: “Зэки, зэки!”, – вспоминает Любовь Никитичева. – В 1960–1961 году открылся поселок. В 1970-х я вернулась после учебы и познакомилась с будущим мужем. Он работал военным на 23-й “лесной” зоне, это заготовка леса, а еще была “промышленная” 25-я зона – это обработка дерева. Мы жили в Совзе в Вологодской области, клуб тоже был в Вологодской области, а магазин уже в Архангельской. Я устроилась продавцом в ларек для осужденных. Они зарабатывали деньги на карточку. Кто хорошо работал, тем давали премию. После освобождения зэки имели право получить наличные, многие уезжали с хорошими деньгами. Один у нас получил 3000 рублей – можно было “Запорожец” купить по тем временам! Но деньги эти они тратить не умели. Некоторые зэки по пять раз на Совзу возвращались. Я ему говорю: “Вася, прощай!”, а он мне: “До свидания!” А через три месяца снова уж в магазин заходит. Вася этот любую технику мог разобрать и собрать, все наше начальство хотело, чтобы он на зоне задержался. Он освободился, три дня пил, пошел за водкой. Продавец в магазине отказала, а он трактор угнал, да магазин спихнул им: взял водки, сколько нужно! Такое чудило!

По словам местных жителей, в “вольной” части поселка соседства с тюрьмой никто не боялся: двери в дома не закрывали, дети гуляли по улицам. При этом отдельные узники имели право днем выходить в гражданскую часть: зэки, например, обслуживали кочегарки. Коммунальная инфраструктура в Совзе была построена для того времени по последнему слову техники: поселок имел даже центральное отопление.

– Это где-то [в другом месте] они кулаками махали, а здесь они жили и ничего такого не делали, – продолжает Любовь Никитичева. – На воле все совершалось же по пьянке. Кто по 20 лет получит, а многие и домой уже не хотели. Тут накормят, напоят, в баню сводят. Они намеренно обратно шли, так и говорили: “А, выйду, ларек подломлю и вернусь!” На работу их все равно не брали с судимостью. Был тут такой [заключенный по прозвищу] Полковник, мы его встретили, когда уезжали из Совзы. 25 лет у него срок. Тюрьма уж закрылась, а он сидит!

Муж Любови Никитичевой Александр отслужил прапорщиком в Совзе 24 года:

– Он очень честный был, ночью ходил один бараки проверять. Так и говорил: “Я не боюсь, что мне болт ткнут”. Все знали, что если он изъял чего у осужденного, то все до копейки сдаст. Зэки его “дядя Саша” называли, ему это не очень нравилось, все ругался: “Половина зоны у меня племянники!” О работе он особо со мной не говорил. Были там и бунты, и всякое… Но что случилось на зоне, то оставалось на зоне.

Супруги Никитичевы уехали из поселка в 2000 году, когда им дали квартиру в Белозерске. В поселке на тот момент оставалось около двухсот человек.

​Но все-таки есть кому вспомнить и о неприятных инцидентах с зэками.

– Соседства особо не боялись, но всякое бывало, – рассказывает житель Смоленской области Александр Самсонов, который вместе с братом и сестрой изредка приезжает в родительский дом в деревне Березово за девять километров от Совзы. – У моего двоюродного дядюшки племянница приехала из города, раздетая сидела на окне, загорала. Заключенный, бесконвойник, увидел, стал подбираться, схватил ее. Та кричать: “Дядя Егор!” Тот выскочил с ружьем, а зэк – дурак – ему бы бежать, а он схватил полено и полез на него. Егор – бах, с первого раза его уложил. Приехало начальство с поселка, записали адрес, сказали ему: неделю никуда не уезжай. Даже ружье не забрали. Все и кончилось, никому ничего не было. У зэков не было права заходить в населенные пункты.

Заключенные периодически пытались залезать в дома в поисках водки и денег, иногда им это удавалось. Но так как местные жители поголовно имели ружья, шансов совершить серьезные преступления у заключенных не было. Так, в одной из деревень местная жительница дробью выстрелила в пьяного зэка, который напился браги (ею часто угощали деревенские пенсионерки за мелкие подработки) и на трелевочном тракторе пытался сломать деревянный дом. Милиционеры пять километров несли раненого на носилках до дороги. Заключенный выжил, у жительницы изъяли ружье.

– Я был лесником, нам давали в помощь заключенных. Там есть и нормальные ребята. По дурости попали, – продолжает Александр Самсонов. – Были, правда, потом и химики, и комсомольцы-наркоманы. Они лечились здесь, в лес их не отправить. Боялось начальство, что вдруг чего случится. А так все подряд сидели. Лес заключенные возили сами, сами за рулем. Тут никуда не денешься, да и на фиг ему этот побег? Год остался сидеть, а еще три за побег дадут, так зачем бежать?

Бывшие работники колонии утверждают, что иногда зэки прибегали к “фиктивным” побегам с целью получить еще одну судимость и перевестись в другую зону. Обычно на такие поступки подталкивал крупный проигрыш в карты.

Быт заключенных не отличался разнообразием. В автозаке, представлявшем собой запирающийся на замок железный “ящик” без окон, их привозили на делянки. (Говорят, в 70-х годах “автозак” упал с моста в реку, открыть дверь конвоиры не успели: погибло 12 заключенных). Из удобств – войлочная подстилка, чтобы подложить на металлические сиденья во время перевозки. Зимой сучкорезы раздевались до пояса – иначе замерзнешь. Кормили осужденных похлебкой и хлебом. Чуть лучше жилось бесконвойникам-трактористам. К трактору прилагалась будка с инвентарем, которую тракторист таскал за собой по делянкам.

Главным “развлечением” на зоне была водка. Достать ее было сложно, но в этом помогали жители деревень. Второй проблемой было донести спиртное до зоны. На мостах надзиратели устраивали засады, и зэки, попав в ловушку, частенько выбрасывали бутылки прямо в реку, чтобы алкоголь не достался никому. Говорят, все дно рек в районе мостов усыпано этими бутылками.

В 1950-е годы в Совзе отбывал наказание по “политической” статье известный этнограф Владимир Кабо. Вот как он описывает эти места:

– Не знаю, как теперь, – думаю, что на Руси свято место пусто не бывает, – а тогда здесь кипела жизнь. Лесоповал – вот главное, чем занимались невольные обитатели. На десятки, быть может, сотни километров от Ерцева тянулись нити железных дорог, а к ним, как бусины, были привязаны ОЛПы – отдельные лагпункты – обнесенные высокими заборами жилые зоны, с бараками для заключенных внутри. Это был тяжелый физический труд, больше ручной. Это и было типичным советским лагерем, и сотни таких лагерей, подобно сыпи, были разбросаны по всему лицу советской страны. Трудились в них рабы, труд их был рабским, и социально-экономическая система страны в значительной мере покоилась на рабском труде – на труде рабов-заключенных. Это было рабовладельческое общество, чем-то напоминающее рабовладельческие империи Древнего Востока.

Сегодня в деревне уцелело всего несколько домов, но и они постепенно ветшают. Попытки “дачников” подлатать что-либо оказываются безрезультатными: листы железа с крыш крадут, замки ломают, все ценное вытаскивают.

О том, что в Совзе скоро будет невозможно жить, ее жители впервые узнали в 90-х. Именно тогда поселок начал приходить в упадок. Начались сокращения сотрудников колонии и постепенная ликвидация лагеря. Вскоре – впервые за всю историю – Совзу “разморозили”: в декабре отключилось отопление.

– В домах лопались батареи, у нас отлетел кусок радиатора так, что он пробил дверцу шкафа, – вспоминает жительница Совзы Татьяна Паничева (сейчас живет в Калужской области). – Потом начались перебои со светом. Люди стали уезжать. Населению давали бесплатные грузовики, но их надо было очень долго ждать. Мы год стояли на очереди. Кто-то заказывал железнодорожные вагоны.

Металлоломщики разбирали поселок около 15 лет, начав с козловых кранов и рельсов и закончив арматурой, вросшей в землю.

– За день наберем килограмм 500, по 10 рублей за килограмм сдаем, – подсчитывает сборщик лома Андрей. – Бензина 43 литра уходит, бензин дорогой. Приезжают с Каргополя копать, с Вологды ребята приезжали. А чего нам делить-то с ними? Ничего нет уже.

Водитель “козелка” Алексей Галямичев утверждает, что бригады посерьезнее все лето заготавливают лом к зиме, чтобы потом вывезти его снегоходами.

– Сейчас везде такое, – кивает на вымершую Совзу Алексей Галямичев. – Я на выходных в Твери был: чуть город кончился, так сразу запустенье. Думали всё, что люди в России не кончатся: только по тюрьмам сажай да на войну отправляй. А они раз – и кончились. Посмотри – нет людей нигде!