Далее в программе: стихи Юлия Гуголева (Москва); «Русский романс в Литве» и «Винный путешественник» Н. Карамзин.

Начнем с традиционной рубрики «Родной язык». Закарпатский писатель Андрей Любка родился в 1987 году. Изучал украинскую филологию в Ужгородском университете и балканистику в Варшавском университете. Живёт в Ужгороде. Автор романов«Карбід», «Твій погляд, Чіо-Чіо-сан», сборников «Спати з жінками», «Кімната для печалі», «Саудаде» и других. Переводит с польского и хорватского.

​Игорь Померанцев: Андрей, давайте представим себе языковую карту Украины. Вот Полтава, Полтавская область — это норма; восток Украины – мощное влияние русского языка. Вы выросли в Закарпатье. На этой языковой карте, каково место Закарпатья?

– Закарпатье — это очень интересный регион, потому что он показывает нам, каким был украинский язык в прошлом. Потому что закарпатский диалект очень архаичен, в нем очень много остатков от церковнославянской речи и от праславянских форм.

Нас, закарпатцев, если бы мы говорили на своем диалекте, мало где понимали бы. С этим связано пренебрежительное отношение людей из Галичины, например, из Львова, к закарпатцам, потому что мы же с южной стороны Карпат, у нас фрукты, виноград и клубника. Когда клубника уже спелая, много закарпатцев ездят во Львов продавать ее там. Это диалект, который сложно понять, который вобрал в себя черты разных языков, окружающих Закарпатье. Он настолько сложный, что может даже создаться впечатление, что это какой-то другой непонятный язык. Вся штука в том, что Закарпатье — это одна из наиболее малых областей и регионов Украины. Вся Украина имеет четыре границы с Евросоюзом, Закарпатье тоже имеет четыре границы со странами Евросоюза. У нас граница с Румынией, с Венгрией, со Словакией и с Польшей. Кроме того, у нас есть большая природная граница — это Карпаты. Если верить в лингвистическую теорию волн, как расходятся языки, то язык, который пришел из Карпат, спустился как волна вниз, отбивался уже внизу от других языков — от румынского, от венгерского, и возвращался назад к гряде гор.

– Вы говорите об особом закарпатском языке. Есть ли в рамках этого языка еще и диалекты?

– Да. Есть еще регионы в Юго-Восточной Европе. Например, в регионе Истрия в Хорватии, говорят, что у каждого села свой отдельный язык и понять его сложно. Так и в Закарпатье. Но есть четыре группы разных диалектов, которые находятся возле границ и в горах. Закарпатский говор, мы это называем говор — это все четыре группы диалектов, он упирается сверху в гуцульские диалекты, со стороны Польши – в лемковские диалекты, бойковские диалекты, и снизу он упирается в другие языки, но не просто другие языки. Потому что если, например, словацкий язык — это язык тоже славянский, но из другой группы, из западнославянских языков, то румынский и венгерский — это вообще другие языковые семьи. Вот, например, украинские сходы (лестница, - И.П.) — это «схiти», а у меня дома в Виноградове мы говорим «гарадичi». Это слово никто нигде не понимает, в том числе в Ужгороде. Потому что слово «гарадичi» используется здесь, на юге Закарпатья. На кукурузу мы говорим «мaлай», так говорят возле Тисы и возле румынской границы. Это слово тоже никто в Украине не поймет. Но уже в другой части Закарпатья это слово будет звучать как «тингериця». Часто люди из этих разных районов один другого не понимает, не говоря уже о том, чтобы их поняли в Полтаве или в Киеве.

Вообще это языковое своеобразие местного говора стало причиной для некоторых политических манипуляций. Потому что есть группа людей, которые пробуют провозгласить закарпатский говор отдельным языком, русинским языком, и даже говорят, что русины — это четвертая восточнославянская нация, а самым известным представителем этой нации был Энди Уорхол, Андрий Ворхола. Хотя родился он в Америке, но его родители родом из закарпатского села Микова в Словакии, потому что часть Закарпатья после Второй мировой войны, исторического Закарпатья и греко-католического Закарпатья, осталась в Словакии. В Словакии аж от Ужгорода до Прешева также простирается закарпатская земля, более-менее там говорят так же, как и у нас по эту сторону границу. Самопровозглашенный премьер-министр этой Карпатской Руси живет сейчас в России и дает оттуда интервью об оккупации украинцами Закарпатья.

–Есть такие понятия: «русификация», «украинизация». Чаще всего этими понятиями пользуются как раз политики, а не языковеды. У Закарпатья очень богатая история. Можно ли говорить о «мадьяризации» или «чехизации»?

– Каких-то инвестиций со стороны венгерской власти почти не было. Например, на Буковине или в Галиции есть ностальгия по Австро-Венгрии, там говорят о «бабушке Австрии». Закарпатье же почти 8 столетий было частью Венгерской короны. Кому-то в Австро-Венгрии досталась Австрия, а нам, к сожалению, Венгрия. У закарпатцев есть ностальгия, но ностальгия по чехословацкому периоду, это всего 20 лет между мировыми войнами. Тогда строили дороги, больницы, электростанции, Чехословакия принесла сюда современность. В венгерский период шла мадьяризация в разных сферах. Например, мало кто знает, что в Украине есть две грекокатолические церкви, УГКЦ, Украинская греко-католическая церковь, и Мукачевская греко-католическая епархия. Это вообще отдельная церковь, которая не состоит в диалоге с УГКЦ и напрямую подчиняется Папе римскому. Это последствие Ужгородской унии, отдельной унии. Целью этого процесса было переподчинить себе местное население, местных христиан, утвердить венгерское влияние в церкви. Что касается школ и гимназий, то если кто-то хотел получить образование, то он мог его получить только на венгерском языке. Эти процессы мадьяризации были настолько сильны, что даже один из самых известных закарпатцев, культовый в свое время художник Адальберт Эрдели взял себе псевдоним «Эрдели». Это венгерское слово, которое как раз означает Закарпатье, хотя его натоящая фамилия Грыць. Он сделал это добровольно, потому что насаждалось видение, что если ты хочешь быть культурным человеком, развиваться, делать карьеру, то ты должен мадьяризироваться. Эту ситуацию, к счастью, изменил чехословацкий период, потому что чехи позволили открыть украинские школы, дали деньги, не просто позволили печатать, потому что если бы они просто позволили, то у местного населения, бедного и затурканного, не было бы возможности печатать свои газеты и книги, но они дали на это деньги, на развитие культуры. Чешская академия наук проанализировала закарпатские диалекты, есть этот документ, решение, что Чешская академия наук считает, что это диалекты украинского языка. Чехословакия позволила функционировать культурно-этнографическим коллективам, в том числе «Просвиты» («Просвещения» - И.П.). И это закончилось, к сожалению, изменой. Потому что, когда перед Второй мировой войной Чехословакию раздирали, в этом принимали участие и закарпатцы. Наш краевой региональный правительственный орган, местные украинцы, хотели провозгласить Карпатскую Украину, но без чехов в Карпатской Украине этого ренессанса украинского духа, появления тонкой, но все равно прослойки интеллектуального, культурного населения не было бы.

–Рельеф местности, ландшафт, горы влияют, по-вашему, на своеобразный закарпатский украинский язык?

–Конечно. Потому что именно горы сделали его таким быстрым. Мы знаем, например, что когда мы слушаем фольклор, какие-то песни или мелодии народные, то в степной местности это будет очень медлительная музыка, медленный ритм, тогда как в горах это всегда быстрое. Из-за гор стиль общения закарпатцев очень быстрый, темпераментный. Может сложиться впечатление, что у человека, который говорит на закарпатском диалекте, полон рот орехов, какие-то звуки доносятся, но они перемалываются во рту, в полости рта, и выходит какая-то абракадабра со стуками и бряцаньем, поэтому это сложно понять.

– Вы прежде всего украинский писатель, но можно ли вас назвать украинско-закарпатским писателем?

– Конечно, потому что я пишу о Закарпатье. Хотя в своем творчестве я почти не использую местный диалект. Хотя есть поэты, которые сделали из диалекта высокое искусство. Например, в Закарпатье живет поэт, лауреат Шевченковской премии Петро Мидянка — это поэт, который пишет на диалекте, используя очень много разных местных, локальных, сельских даже, из его села в горах Широкий Луг, топонимов. Поэтому понять, о чем он пишет, вообще невозможно. Я из Закарпатья, но когда я читаю его стихи, мне кажется, что там нет содержания, потому что содержание этой поэзии и магия его творчества – в звуках. Поэзия вырастает из глубины веков, из шаманских каких-то словосочетаний, из звукосочетаний вокруг костра, когда ты не различаешь слов, не понимаешь, о чем речь, но чувствуешь магию и музыку. Петро Мидянка сделал из этого высокое искусство, доказал, что с этим можно играть в творчестве.

Далее в программе:

«Радиоантология современной русской поэзии».

Стихи Юлия Гуголева (Москва).

* * *
И не скажешь, а скажешь…, - бухтит Александра Михална, -
Юлик, здравствуй! Как сам? – Здрасьте, здрасьте…, - во, думаю, влип-то.
Разумеется, я на беседы с лифтёршей чихал, но
иногда избежать их не мог в ожидании лифта.

И не скажешь, а скажешь… С запевки такой постоянно я
слушать должен был разное, часто хотелось мне выть уже,
например, что хожу целый день, голова, вот, как пьяная,
что погоды такой никакие сосуды не выдержат…

…а на прошлом дежурстве средь ночи меня разбудили…
дверь оставили настежь… вот я потому и простыла…
…приходил кто? не знаю… мудила какой-то, му-ди-ла…
а к кому приходил? да к такому ж, наверно, мудиле…

…и так дорого всё! Юлик, так всё теперь стало дорого!!
Чуть зайдёшь в магазин, и, считай, уже нету полтыщи…
…я вот им говорю, вы ж мне дали одну пачку творога,
а не две… А они две смеются, блядищи…"

А ещё в телефонную трубку Александра Михална нередко,
нет, не то, чтоб молчала, а как бы вздыхала, однако
сразу я понимал, - обсуждается чья-то соседка,
и уже предвкушал тот момент, как вздохнёт она "да- -'а".

…да- -'а… ангельским надо терпением … как испытание…
…это ж надо, такие соседи… сплошное мучение…
…паразитку такую бы, сволочь такую при Сталине
расстреляли б, собаку… да- -'а… ангельским надо терпением…

…я вот помню, другой год и холодно было, и снегу было,
помню, ветер был сильный, ой, сильный-то ветер какой был,
а вот всё-т'ки погоды такой, я смотрю, раньше не было, -
и не скажешь, а скажешь… А то всё вам Сталин плохой был…

…А ещё я сегодня с утра у подъезда упала.
Раньше чем посыпали? – песком; а теперь посыпают песком? – нет!
Юлик, видел у нас у подъезда – песок? Это ж я посыпала…
А то так вот помрёшь, - не одна же собака не вспомнит…

…Александра Михална, клянусь, что я Вас до могилы…
…а на прошлом дежурстве – ей-богу, ведь мы не специально…
…а посмотришь вокруг, - ведь и вправду, какий-то мудилы…
И не скажешь, а скажешь…, - бухтит Александра Михална.

Всё бухтит и бухтит. Пелена ей глаза застилает.
Пелена застилает глаза, и она засыпает.
А собаки уже вспоминают кого-то, - всё воют да лают.
А погоды стоят, и ветра их песком засыпают.

Русский романс в Литве.

Рассказывают и поют вильнюсские музыканты Ирэна и Николай Захаровы.

Красное сухое.

Радиоэссе «Винный путешественник» Н. Карамзин

Братья, рюмки наливайте!
Лейся через край вино!
Всё до капли выпивайте!
Осушайте в рюмках дно!

Н.М. Карамзин,
«Весёлый час» (1791)

Винный туризм вошел в моду несколько десятилетий назад и, судя по бесчисленным винным маршрутам в Старом и Новом Свете, выходить из нее не намерен. Миллионы туристов ежегодно припадают к «винным источникам»: дегустируют вина в специальных залах и энотеках, посещают винодельни, фестивали каберне, шардоне, мерло. В прежние времена – 200–300 лет тому – в европейской моде был другой туризм, так называемое «большое путешествие» (фр. Grand Tour). Его совершали молодые люди из знатных и зажиточных семей. Путешествие могло длиться два-три года. В дороге молодые люди обретали зрелость, расширяли кругозор, знакомились с нравами и культурой чужеземцев, совершенствовали знание чужих языков. Самое знаменитое в России описание подобного путешествия – это книга Н.М. Карамзина «Письма русского путешественника».

В путешествие он отправился в 1789 году, 22-летним, и вернулся на родину спустя полтора года. В ту пору он чувствовал себя «рыцарем веселого образа». Вино – вовсе не главный и даже не второстепенный персонаж его «Писем», но оно буквально пропитывает каждый день его путешествия. На глазок он выпил в пути не меньше 100 литров вина и примерно столько же закупил для «постиллонов» (форейторов). К этому располагал постой в трактирах и тряские большаки.

Кажется, впервые слово «вино» появляется на странице, посвященной пребыванию в Мемеле (ныне Клайпеда). В этом немецком, с ганзейскими традициями, порту Карамзин ест «живую вкусную рыбу» и запасается вином. В ту пору Мемель хоть и был немецком городом, но веселым духом и самыми разнообразными товарами был обязан французским, шотландским, голландским купцам и матросам. Из Мемеля путь Карамзина лежит в Пруссию, а «прусские корчмы очень бедны». Потому Карамзин запасается в Мемеле «хорошим хлебом и вином». Сейчас ему не пришлось бы этого делать: даже в Калининграде (Кенигсберге) выбор вин немалый, не говоря уже о немецких городах.

После посещения Сан-Суси, дворца Фридриха Великого, утомленный дворцовой роскошью Карамзин по дороге в Берлин пьет в придорожном трактире вино с водой. Эта традиция смешивать вино с водой в Германии и Австрии не перевелась.

Под Франкфуртом с Карамзиным произошла забавная история. Проезжая маленькое местечко, он велит постиллону остановиться близ трактира. Хозяин встречает путешественника низким поклоном. Карамзин заходит в помещение, просит принести воду и бутылку рейнвейна, садится и в охотку пьет вино, нахваливая его хозяину. После спрашивает, сколько надобно заплатить за угощение. Хозяин с поклоном отвечает: «Ничего, вы не в трактире, а в гостях у честного мещанина, который очень рад, что вам полюбился его рейнвейн». Нравы, конечно, с тех пор изменились, да и рейнское пережило немало потрясений. При национал-социалистах вино в Германии стало языческим символом идеологии крови и почвы, прибавило в сахаре, потеряло – и так никогда и не восстановило – репутацию на мировом рынке.

Сколько вина выпивал Карамзин за день? По настроению. Обычно бутылку-две. Под Майнцем он попросил трактирщика принести бутылку гохгеймского, одного из лучших рейнских вин, «равно приятного для вкуса и обоняния». Мысль, что он пьет рейнвейн на берегу Рейна, чрезвычайно веселила Карамзина: «Я наливал, пенил, любовался светлостью вина, потчевал сидевших подле меня и был доволен, как царь». Но когда трактирщик предложил принести еще одну бутылку «прекрасного костгеймского», русский путешественник поблагодарил его и пошел к себе в комнату. Гохгеймское вино, к чести тамошних виноделов, до сих пор считается одним из лучших в Германии, а в самом Гохгейме (Хохгайме) каждый год проходит фестиваль местного вина. Костгеймский рислинг тоже выжил, и в любой винной лавке близ Майнца его можно купить за 10–12 евро.
В Швейцарии Карамзину понравилось домашнее красное вино. Он пил его на берегу Цюрихского озера. К вину подали «прекрасные абрикосы». По дороге из Берна в Лозанну путешественнику бросились в глаза нарядные поселяне. Они пили пенистое вино. У меня другие швейцарские предпочтения: летом я пью столовое вино из винограда фендан (кантон Вале) или легкое мерло из италоязычного кантона Тичино.

Любопытно наблюдение Карамзина, сделанное в бургонском (бургундском) городе Макон. Здесь он пил густое, темного цвета вино, «совсем непохожее на то, что у нас в России называется бургонским». Почему Карамзин не узнал вина, хорошо знакомого по московским дружеским пирушкам? Думаю, в маконском трактире разливали туземное вино, сделанное для «внутреннего пользования». В Россию же бургундское везли бочками или бутылками и добавляли в него серу, чтобы оно выдержало дорогу.
Историк культуры и литературы Юрий Лотман писал, что Карамзин создавал русской культуре образцы Писателя и Человека, которые входили в сознание поколения. Думаю, что сознание – это не только психическая жизнь человека. Чувственная жизнь не менее богата. Об этом напоминает душе вино. Об этом напоминает русскому читателю Н.М. Карамзин в каждой главе своих «Писем».