Архивный проект "Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад". Самое интересное и значительное из архива Радио Свобода двадцатилетней давности. Незавершенная история. Еще живые надежды. Могла ли Россия пойти другим путем?
Писательница Александра Маринина и ее литературный агент Натан Заблоцкис о секрете успеха и творческой, издательской кухне. Автор и ведущий Иван Толстой. Эфир 7 ноября 1998.
Иван Толстой: В цикле бесед с участниками и гостями самой большой книжной ярмарки в мире – Александра Маринина, автор, которого в России издают сейчас самыми большими тиражами. С недавних пор Александра Маринина завоевывает и западный рынок. Во Франкфурт-на-Майне она приехала для переговоров с издателями, для обсуждения возможных экранизаций своих книг и для интервью. Одно из них писательница дала программе "Поверх барьеров".
Как вы предпочитаете, чтобы к вам обращались?
Александра Маринина: Можете обращаться просто Марина, это имя записано в моем паспорте и так меня называют все близкие. Хотя близкие называют меня просто Машей. Но, если хотите, можете называть Александрой. Как вам удобно.
Иван Толстой: То есть к вам уже приросло и это литературное имя?
Александра Маринина: Оно приросло с очень многими модификациями – Александра Борисовна, Александра Анатольевна, даже Александра Алексеевна, не говоря уже о Марине Борисовне, которая вдруг откуда-то появилась.
Иван Толстой: А откуда так много отцов у вас в отчествах?
Александра Маринина: Когда-то давно, в соавторстве с моим коллегой, была написана повесть "Шестикрылый Серафим". Она не входит в сериал про мою основную героиню Анастасию Каменскую, но там действовала журналистка Александра Борисовна Маринина. И когда мои издатели, впервые издав меня в твердом переплете, написали сзади "Маринина Александра Борисовна", то все так и поняли, что я - Борисовна, хотя я - Марина Анатольевна.
Иван Толстой: Марина Анатольевна, вы в последние годы самый читаемый, как считается, автор в России. Есть у вас ощущение того, что вас знают все, что вы притча во языцех, что вы у всех на слуху? Комфортно ли это ощущение?
Александра Маринина: И да, и нет. Конечно, когда я прихожу в поликлинику или в магазин и меня узнают, мне улыбаются и меня обслуживают лучше, чем рядового гражданина, мне это доставляет некоторое удобство. А то, что в связи с моей популярностью проявляется пристальное внимание к каждому моему слову и телодвижению, это не очень комфортно. Но, в конце концов, я так мало выхожу из дома, что меня это не очень достает.
Иван Толстой: А соседи знают, что у них за стенкой живет писательница Маринина?
Александра Маринина: Знают. Причем, меня это страшно удивило. Мы только переехали в дом, где я сейчас живу, я всего год там живу, мой муж ставил машину в гараж и из соседнего гаража вышел мальчик и сказал отцу: "Пап, смотри, это муж Марининой!" Мы были абсолютно убеждены, что в этом доме нас никто не знает.
Иван Толстой: Слава за нами по свету как сумасшедший с бритвою в руке. Давайте о литературе поговорим. Сколько лет вы пишете?
Александра Маринина: С 1991 года, чуть меньше семи лет.
Иван Толстой: Сколько книжек вы написали?
Александра Маринина: Двадцать одно наименование, исключая ту первую книгу, о которой я сказала, она была написана в соавторстве, поэтому я ее не считаю. Лично мной написано двадцать.
Иван Толстой: Что вы делали всю жизнь до того, как начали писать?
Александра Маринина: Я всю жизнь работала криминологом в системе МВД, была офицером милиции, дослужилась честно до подполковника, занималась криминологией, разными ее отраслями и, по получении двадцати лет выслуги, честно вышла в отставку.
"Я всю жизнь работала криминологом... была офицером милиции..."
Иван Толстой: А чем конкретно вы занимались как криминолог?
Александра Маринина: Первые несколько лет - проблемами личности преступников с аномалиями психики или личностью преступников, совершающих рецидивные насильственные преступления. Я написала диссертацию по этой проблеме. А потом занималась анализом и прогнозированием преступности.
Иван Толстой: Свои профессиональные криминологические труды вы издавали?
Александра Маринина: Конечно. У меня есть даже монография, написанная на английском языке, "Преступность и ее предупреждение в Москве". Это была монография, написанная по заказу ООН, и ООН она же была и издана. А вообще, и в специальных журналах, и в не специальных, но юридических, типа "Советская юстиция", "Советское государство и право".
Иван Толстой: Но это все криминологические работы советского периода. Как мы знаем теперь, были определенные ограничения, не все можно было говорить. Как вы оцениваете сейчас, в смысле проникновения в суть дела, свои труды криминологические?
Александра Маринина: Должна вам сказать, что последние годы моей работы как криминолога попали уже не на советский период. Анализом и прогнозированием преступности я занималась с 1987 года, а с 1989 года фактически уже можно было писать все, в том числе и в докладных записках, и в научных и служебных документах. И мы писали все как есть, ничего не приукрашивали. Более того, у нас был совершенно замечательный начальник, который перед тем, как мы садились писать очередной документ, говорил: "Чем хуже - тем лучше! Валите все, всю правду!" Так что все, что мы знали в тот момент о преступности и о преступниках, знали по-честному, а не идеологически ориентированно, мы все в этих бумагах вываливали.
Иван Толстой: В какой момент возникло желание перейти к художественной прозе, то есть к вымыслу?
Александра Маринина: Этот момент наступил вскоре после того, как я научилась читать. Тяга жуткая к творчеству присутствовала с самого детства, но я, как правильно воспитанный ребенок, очень этого стеснялась. Меня родители воспитывали в жутко самокритичной атмосфере, всегда мне говорили, что если тебя похвалили, это совершенно ни о чем не говорит, это просто хорошо воспитанные люди не хотят тебя обижать, так что не принимай всерьез, а вот если тебя ругают, то умножь это на 178, потому что хорошо воспитанные люди не хотят тебя обижать и говорят в мягкой форме, а на самом деле все гораздо хуже.
Как только я почувствовала, что мне очень хочется писать стихи, писать какую-то прозу, я, конечно, это делала, но в ящик стола. Потом это желание пропало, потому что я стала писать научные труды и тяга к художественному творчеству ушла. А к 1991-92 году я вдруг поняла, что слились воедино несколько обстоятельств. Во-первых, ушла цензура и можно было писать все по-честному. Не то, что все милиционеры розовые, а все преступники плохие, а то, что на самом деле все одинаковые, и преступники имеют черты характера, за которые их можно любить и уважать, и милиционеры имеют черты характера, за которые их можно презирать и ненавидеть. Во-вторых, я поняла, что достаточно много знаю о преступниках и о преступности, количество перешло в качество. В-третьих, появилось много частных издательств, которые издают не автора с именем, членством в Союзе писателей и партбилетом в кармане, а любого человека, лишь бы он написал то, что наверняка купят.
"...я поняла, что достаточно много знаю о преступниках и о преступности..."
И поскольку детективы в нашей стране всегда пользовались успехом, я сама их безумно любила и с детства читала, а их всегда было очень мало на прилавке, то я поняла, что если я сейчас напишу детектив, то, вероятнее всего, меня в тюрьму не посадят и с работы не выгонят. Я его написала из чистой любви к процессу, я совершенно ни на что не рассчитывала, написала его с удовольствием, упоенно, придумала свою героиню. И отнесла повесть в журнал "Милиция", потому что больше в издательском мире никогда никого не знала. Там ее опубликовали, сказали: "Молодец, у тебя есть способности, давай, пиши ещё!" Я написала вторую повесть, отнесла в тот же журнал. Потом написала третью. До тех пор, пока меня по этим публикациям не заметило издательство, и тогда мне уже предложили издаваться в толстых книжках.
Иван Толстой: Эта первая повесть как называлась?
Александра Маринина: "Стечение обстоятельств".
Иван Толстой: Она теперь в твердом переплете издана?
Александра Маринина: Конечно, во многих вариантах.
Иван Толстой: За семь-восемь лет написать двадцать книг, это значит писать три книги в год. Как физически можно успеть, если ходить на работу?
Александра Маринина: Вопрос любопытный. Одно время мне казалось, что это невозможно в принципе. Это было в те годы, когда я занималась научной работой и писать могла только во время отпуска, потому что научная работа занимает голову все время, от нее невозможно отвлечься. И тогда я на протяжении трех лет писала по одной книге в год, искренне полагала, что писать три-четыре книги в год - это наверняка выдавать халтуру. Потом я ушла на административную работу, на которой пробыла три года, и с удивлением обнаружила, что административная работа, особенно работа, которая не очень по душе, сильно стимулирует творческий процесс.
Для того, чтобы уйти от ощущения неприятности этой работы, а она была психологически очень не комфортная и совершенно не творческая, я с удовольствием писала каждую свободную минуту, вплоть до обеденного перерыва, субботы и воскресенья, по вечерам, в отпуске, чего я не могла себе позволить, когда была на научной работе. В результате у меня получилось два года - 1995 и 1996 - когда я писала по пять книг в год. Но я думаю, что такой подвиг я, наверное, больше никогда не повторю, теперь я уже пишу по две книги в год. А, может быть, теперь будет реже и меньше.
Иван Толстой: Вы пишете от руки, на машинке, на компьютере?
Александра Маринина: На компьютере.
Иван Толстой: Распространено мнение, что ваши книги написаны плохо. Как вы реагируете на это? Делите ли вы людей на тех, кто знает как они написаны, и на, скажем, такое общеплощадное суждение?
Александра Маринина: У меня к этому отношение совершенно особое. Я, как человек разумный, понимаю, что мы все очень разные. То есть человек, который говорит, что моя книга написана плохо, это человек, который ее прочитал и ему она не понравилась. Все. Больше из этого не следует ничего. Следующий человек прочитал, ему понравилось и он говорит, что она написана хорошо. И тоже из этого ничего больше не следует кроме того, что лично ему она понравилась. Любая критика - это личное мнение человека, каждый человек имеет право на свой собственный вкус, на свое собственное мнение. Выводов из этого нельзя делать никаких, кроме того, что мы все очень разные.
Иван Толстой: Тем не менее, конечно, у вас, как у автора, есть свое собственное представление о том, чего стоят эти книги в литературном отношении. Вы, как писатель, преследуете какую, прежде всего, цель? Изложить необходимый сюжет, выстроить определенное здание или заниматься каким-то украшательством, что называется? Стилистические вопросы или вопросы практические, сюжетные преобладают у вас? Для вас лично какая посылка при написании книги?
Александра Маринина: Это или личная драма, или психологический конфликт, или какой-то интересный, сложный, неоднозначный человеческий характер. Как только я понимаю, что мне хочется об этом написать, я начинаю придумывать детективный сюжет, на фоне развития которого я буду эту проблему рассматривать в разных аспектах, под разными углами зрения, совершенно не навязывая читателю никаких готовых решений. Моя задача - поставить проблему, как я ее вижу, предложить какие-то видимые мне варианты ее оценки и решения. Дальше - дело читателя. Но показать конфликт, который мне интересен, обсосать его со всех сторон, для меня это важно, а вовсе не то преступление, о котором потом я буду писать. Преступление, поверьте мне как криминологу с 20-летним стажем, оно не интересно, оно вообще скучно, а уголовное дело читать - ты умрешь с тоски на третьей странице. Я никогда не беру в основу реальные уголовные дела, их невозможно читать, и я уверю вас, что в уголовных делах никогда нет ничего интересного: там нет судеб, там нет характеров, там нет слез, там есть строчки.
"...в уголовных делах нет ничего интересного: там нет судеб, там нет характеров, там нет слез, там есть строчки"
Иван Толстой: Но ведь как можно судить по вашим словам, мне так показалось, вы – милиционер-теоретик, а не милиционер-практик. Откуда у вас знание криминального мира и криминальных сюжетов?
Александра Маринина: Это называется три источника, три составные части марксизма. Во-первых, я - потомственный милиционер. Мой отец был сыщиком, мой дед был практикующим чекистом, потом работал в суде, и моя мать – юрист, специалист в области уголовного судопроизводства. Во-вторых, оба моих мужа были сыщиками, детективами, оперативниками. А, в-третьих, криминолог-теоретик - это не человек, который сидит за столом и что-то там себе выдумывает. Для того, чтобы выстроить хотя бы одну доказанную строчку в учебнике по криминологии, нужно пять лет ездить по колониям, читать материалы о преступниках, читать уголовные дела, с ними встречаться, на них смотреть, спрашивать об их жизни, об их представлениях, о том, что они совершили, почему они это сделали, как они сами это оценивают. Все это потом обработать, обсчитать, проанализировать, написать кучу таблиц, и из этого будет один единственный вывод, может быть, одна строчка в учебник криминологии попадет. Но за каждой этой сорочкой стоят тысячи прочитанных уголовных дел, тысячи опрошенных преступников, милиционеров и потерпевших.
Иван Толстой: Откуда такое желание литературы в вас?
Александра Маринина: Честно говоря, я впервые от вас слышу, что желание писать о человеческих драмах - это желание литературы. Может быть, это так и есть, я просто никогда этого не знала.
Иван Толстой: Разве нет? Человеческая драма большинством людей не записывается. Все-таки писатели - люди странные. Запираются, говорят, чтобы не шумели, садятся за компьютер, за лист бумаги, и зачем-то что-то пишут. Зачем писать? Драма есть драма, ты ее переживаешь. Зачем ее описывать? Это же, скорее, ненормальное состояние, чем нормальное. Большинство человечества этим не занимается.
Александра Маринина: Во-первых, я описываю не свою драму, мои книги - это не мой личный дневник. Во-вторых, я - женщина, которой уже за сорок. Поэтому вопрос, откуда у меня жизненный опыт – странный. Мне же не пятнадцать лет.
Иван Толстой: Может быть, не опыт, а драматический опыт?
Александра Маринина: Я прожила нормальную жизнь, нормальную женскую жизнь. А нормальная женская жизнь во второй половине 20 века - это всегда жизнь, наполненная какими-то личными, служебными драмами и слезами, естественно, меня бросали мужчины, я бросала мужчин, была счастливая любовь, была несчастливая любовь, были конфликты с родителями, с начальниками, с друзьями. Это нормально. Есть ли человек, который всего этого не пережил? Другое дело, что, может быть, люди, все это переживая, не так остро переживают? Ну, бросил и бросил, ну, поссорился и поссорился, ну, пошел дальше. Я переживаю более остро, поэтому мне это интересно.
Иван Толстой: Какой у вас литературный опыт как у читателя? Что вы сами предпочитаете читать?
Александра Маринина: Мой литературный опыт читательский очень разный по периодам жизни, потому что в доме была огромная библиотека, а сидеть со мной было некому - папа, мама и бабушка работали. И, благодаря тому, что мы жили в большой коммуналке на улице Маяковского, рядом с Невским проспектом, меня можно было оставлять допоздна одну, поскольку есть соседи и не так страшно. Меня в три года научили читать и оставляли один на один с этой огромной библиотекой, поэтому до взрослых книжек я добралась преступно рано. Мне было лет семь или восемь, когда к моей бабушке пришли гости, одна из ее приятельниц заметила, что я читаю Куприна, и с возмущением шепотом сказала бабушке: "У вас Машенька читает Куприна?! Так рано?!" "Ну и что, - хладнокровно сказала бабушка, - не "Яму" же она читает!" На другой день я схватила "Яму". Разумеется, в восемь лет я ничего в "Яме" не поняла кроме того, что была проститутка Женя, больная сифилисом.Читала я совершенно бесконтрольно все, что было дома – Мопассана, Грина. Мопассан из моей жизни ушел достаточно рано, а вот Грин остался, Грина я до сих пор перечитываю с удовольствием, перечитываю Куприна.
"Меня в три года научили читать и оставляли один на один с этой огромной библиотекой..."
Можно сказать, что из русской словесности я читала все, из доступной в то время западно-европейской литературы, то есть собрания сочинений, которые существовали в природе, я, наверное, читала всех авторов. Для меня чтение - это был процесс совершенно запойный, и я не останавливалась, если мне книга была непонятна, я просто пролистывала до того места, где начиналась любовь или что-то мне понятное - отношения отцов и младшего поколения, младших братьев и сестер. Политику, естественно, я пропускала, и нелюбовь к политике я сохранила в себе до сих пор, книги про политику я не пишу и не читаю. Я читала много детективов. Женские романы я почти не читала. В детстве их не было, их просто не издавали. А когда они стали появляться в начале 90-х, я из любопытства попробовала двух-трех авторов, поняла, что это не на мой вкус и перестала их покупать. То есть, опыт у меня в этом смысле богатый.
Иван Толстой: Скажите, у ваших книг есть какая-то задача большая, какое-то внутреннее послание есть в вас, когда вы их пишете?
Александра Маринина: И да, и нет. Сначала скажу, почему нет. Вы со мной разговариваете как с профессиональным литератором, с человеком, который получил соответствующее образование, у которого в голове есть высоколитературные представления какие-то. Я – милиционер. Я просто благодарный и опытный читатель, попробовавший писать.
Иван Толстой: Может быть, это и есть высшее литературное образование, а не то, что понимается под этим – институт литературный?
Александра Маринина: Вам виднее. Поскольку у меня такого образования нет, я не могу об этом судить, поэтому не надо со мной разговаривать, как разговаривали бы с Достоевским.
Иван Толстой: У которого, кстати, никакого литературного образования не было.
Александра Маринина: Как и у Антона Павловича Чехова.
Иван Толстой: Да, по-моему, вообще ни у кого из писателей.
Александра Маринина: На самом деле, действительно, ни у кого. Самыми лучшими писателями оказались врачи, в итоге, начиная с Вересаева и кончая Булгаковым. Что касается внутреннего послания, то оно у меня, может быть, не очень сильно выражено, но, наверное, оно присутствует в каждой книге. Оно звучит примерно так: занимайтесь как можно больше психологией, читайте книги, разговаривайте со специалистами, учитесь смотреть внутрь себя и разбираться в собственных проблемах и в причинах собственных поступков. И как только вы поймете, почему лично вы поступаете так или иначе, почему вы к конкретным людям относитесь так или иначе, вы начнете смотреть на все другими глазами, вы начнете понимать других людей, вы начнете более правильно строить с ними отношения. Вот это единственное, о чем я всегда думаю, чему меня, слава богу, вовремя научили, и что я пытаюсь делать в своих книгах. Никакой другой сверхзадачи при этом я не ставлю.
Иван Толстой: Хорошо, и вот пришел грандиозный, неправдоподобный, ни к кому не приходящий, как правило, успех. Вас знают все, вас читают все. Стали ли вы счастливы от этого?
Александра Маринина: Не знаю. В моем представлении о счастье этот момент просто не присутствует. Я недавно зарегистрировала брак с любимым мужчиной и стала счастлива оттого, что он рядом со мной. При этом был бы у меня в этот момент успех или его не было бы, никак на мое мироощущение не повлияло бы. Я счастлива оттого, что мне не нужно вставать в шесть утра сейчас и ехать полтора часа на работу. Я много лет жила в этом режиме, с того момента, как в три года пошла в детский сад. Нужно утром встать, идти в какое-то присутствие, в нем до вечера быть, потом возвращаться домой. Всю жизнь я жила в этом режиме и не было никаких исключений. Мне казалось, что это нормально, такова судьба, и я так буду жить до самой смерти. Когда вдруг выяснилось, что можно жить не так, это совершенно чудесно оказалось.
"Я счастлива оттого, что мне не нужно вставать в шесть утра сейчас и ехать полтора часа на работу..."
Повторяю, успех или не успех к проблеме раннего вставания никакого отношения не имеет. Я не могу сказать, что я счастлива от того, что пришел такой успех, во-первых, потому что я на него не рассчитывала, не надеялась, я о нем не думала и к нему не стремилась. Я была счастлива, когда меня опубликовал журнал "Милиция", узковедомственный журнал, который читали только милиционеры, он не поступал в широкую продажу. Я и этим была довольна и не помышляла о большем. Никогда не прилагала никаких усилий к тому, чтобы был такой успех. Еще одну вещь могу к этому добавить. Меня очень часто спрашивают журналисты, в том числе и зарубежные, как я думаю, в чем причина такого успеха.
Иван Толстой: Как вы думаете, в чем причина такого успеха?
Александра Маринина: Рассказываю. Я, как человек много лет занимавшийся аналитической работой, статистикой, знаю, в чем причина такого успеха. У меня плебейский вкус. Я пишу такую книгу, какую я сама бы с удовольствием прочитала. Если бы вдруг оказалось, что у меня вкус малораспространенный, очень изысканный или, наоборот, очень кровавый или очень шизоидный вкус, то людей с таким же вкусом, которым была бы интересна написанная мной книга, было бы мало. У меня среднестатистические мозги, они, может быть, хорошие, но они среднестатистические, и у меня, повторяю, вкус не очень изысканный. Мне очень, например, нравится чешское стекло с золотом, с цветами. Мне муж категорически запрещал его покупать, а мне очень хотелось. Поэтому, когда я написала такую книгу, какую мне самой хотелось бы прочесть, вдруг оказалось, что в России огромное количество людей с таким же вкусом. Я просто пришлась им по вкусу, вот и все.
Иван Толстой: Принесли ли многочисленные издания, если вы считаете… Ведете библиографию свою?
Александра Маринина: А как же! Я же статистик, счетовод.
Иван Толстой: Хорошо, тогда, как счетовод, скажите, сколько экземпляров напечатано ваших книг?
Александра Маринина: Больше пятнадцати миллионов, больше ста шестидесяти изданий в разных вариантах, в разных сериях, в разных обложках, в разных издательствах.
Иван Толстой: Скажите, принесли ли все эти издания вам деньги? Мой вопрос связан с тем, что в России бывает парадоксальная вещь - писатель может безумно широко печататься, а денег…
Александра Маринина: Совершенно верно. Деньги у меня появились, причем, деньги очень приличные, только тогда, когда стали поступать гонорары от зарубежных контрактов. Там платят действительно хорошие деньги, в отличие от России. Дело в том, что в России книги дешевые, а за границей они в десять раз дороже.
Иван Толстой: Но, и жизнь дешевая.
Александра Маринина: Как вам сказать. Судя по цене на сигареты - примерно то же самое.
Иван Толстой: Судя по цене на кофе – отличается. Кофе здесь чудовищных денег стоит, лишний раз не выпьешь.
Александра Маринина: Это если пить в общепите. Я две недели назад была в Испании, там покупала кофе растворимый в магазинах, и по цене получалось примерно то же самое, что в Москве. Так вот, деньги, конечно, хорошие, но что толку, если они все были честно переведены в "Инкомбанк", а в "Инкомбанке" теперь даже рубля не получишь, и не известно, получишь ли когда-нибудь в будущем. Но, я повторяю, что зарубежные гонорары несопоставимы.
Иван Толстой: Здесь, на Франкфуртской ярмарке, вы заключили, насколько я понял, какие-то договоры.
Александра Маринина: Нет, на Франкфуртскую ярмарку я приехала по приглашению издательств "Fischer Taschenbuch" и "Argon",которые начинают издание моих книг в твердом и мягком переплете, для того, чтобы здесь познакомить меня с некоторыми журналистами, чтобы я дала им интервью. Одновременно мы встретились со всеми нашими зарубежными издателями здесь, а также с теми, с кем мы сейчас ведем переговоры, потому что вести переговоры по факсу это, конечно, очень здорово, но когда не видишь издательства, то трудно принять правильное решение. Когда приходишь на стенд и реально видишь, что они издают, как они издают, какая у них продукция, ты уже получаешь представление и о размахе издательства, и об их возможностях, об их специализации. И здесь мы провели несколько очень полезных встреч, в том числе закончили тяжелые, кровопролитные полугодовые переговоры с нашими итальянскими издателями о теле-экранизации. Мы, наконец, сегодня договорились.
"Делать фильмы хотят немцы, французы, американцы. Итальянцы хотят сериал..."
Иван Толстой: Итальянцы будут делать фильмы по вашим книгам?
Александра Маринина: Не только итальянцы. Делать фильмы хотят немцы, французы, американцы. Итальянцы хотят сериал, а все остальные хотят права на кино – взять одну книгу и сделать по ней полнометражный фильм. А итальянцы, поскольку они издают все книги, то есть у нас контракт не на пять-шесть книг, как с другими издательствами, а на все, которые я написала. Они их издают очень быстро, у них выходит третья книга, скоро они захотят и телесериал тоже по всем книгам.
Иван Толстой: Кино- и теле-экранизация - это уже другого масштаба деньги?
Александра Маринина: Понятия не имею, потому что реальных денег еще пока не было. Деньги, которые были предложены итальянской стороной за телесериал, сопоставимы с гонорарами за книги, практически точно такие же. Но они при этом предупредили, что деньги, которые может заплатить кинопроизводитель, это принципиально другие деньги, они намного больше. Но пока реальных денег нам никто не предложил, потому что мы не могли договориться о дележке прав: кому – теле, кому – кино. Вот сегодня мы уже этот вопрос, наконец, решили, и можно уже разговаривать с кинопроизводителями.
Иван Толстой: Кто и как издает вас за границей?
Александра Маринина: За границей меня издают в Германии, скоро выйдет первая книга в издательстве "Argon" и "Fischer Taschenbuch", во Франции уже вышла первая книга в издательстве "Editions du Seuil", они будут издавать пять книг, в Италии вышло уже две книги и готовится третья в издательстве "Piemme", они будут издавать все книги, в Корее вышла книга "Украденный сон" и еще две уже переведены и будут изданы. В Швеции книга переводится и готовится к изданию, в Китае книги уже переведены. Они там так много захотели, у них издательство не просит исключительные права, одно издательство попросило пять книг, другое – шесть, и все разные, причем это согласовано между ними. Так что в Китае, бог даст, все будет хорошо и выйдет одиннадцать книг. И книга вышла в Латвии.
Иван Толстой: А в Америке?
Александра Маринина: В Америке пока нет, потому что было слишком много предложений от английских и американских издательств, делать выбор за глаза нам было трудно, и нам было трудно с ними разговаривать, потому что они не читают по-русски, они могут полагаться только на доклады рецензентов и переводчиков, и мы приостановили временно все переговоры. Мы заказали за свой счет очень хорошей американской переводчице перевод на английский язык одного моего романа для того, чтобы эти издатели реально могли прочитать хотя бы одну книгу, чтобы понять, о какой литературе идет речь. У нас уже был опыт с двумя английскими издательствами, в которых есть большая детективная серия, они запросили книги, попросили им прислать для ознакомления, мы прислали несколько книг и оба эти издательства с разницей в несколько месяцев вернули с извинением и со словами, что "ваши книги слишком серьезны для наших серий". Так вот, для того, чтобы издатель не ошибся, полагая, что, может быть, у меня там черный триллер какой-то и не был потом разочарован, и чтобы не получилось, что мы ему продали кота в мешке, мы бы ему хотели дать возможность на его родном языке прочесть книгу, чтобы он понимал, какого рода это детектив. Если его устроит, тогда будем разговаривать.
Иван Толстой: Вы собираете высказывания о вас в прессе?
Александра Маринина: Если мне попадается эта газета - безусловно, я складываю в папочку.
"На протяжении шести или семи страниц петитом они пытались разобраться в моих книгах..."
Иван Толстой: Сколько написано на вас критики, высказываний, мнений? Сколько у вас собрано?
Александра Маринина: Папка собрана огромная, но на самом деле критики обо мне и мнений не так много. У меня очень любят интервью брать. А писать обо мне… Или, может быть, до меня не доходят эти издания, я же не могу отследить все. Кто-то прочитал, - "Ой, купи ту газету, там на тебя рецензия!" Я бегу и, если могу достать, то я ее достаю. Самое забавное, что в мае месяце вышел первый номер журнала "Неприкосновенный запас", приложение к "НЛО", где пять высокообразованных людей с хорошим литературным вкусом и соответствующим литературным образованием, во главе с главным редактором этого журнала, собрались на круглый стол, чтобы обсудить, в чем секрет моего успеха. Я об этом узнала спустя два месяца случайно от датского журналиста. На протяжении шести или семи страниц петитом они пытались разобраться в моих книгах. В итоге, по-моему, так никто ничего и не понял. Но главное, что когда я читала этот текст, - я повторяю, я - милиционер, не литератор, - я ничего не поняла. Я, вроде бы, человек грамотный, слова, вроде бы, все знакомые, а вместе в одну фразу они не складываются. Наверное, другой уровень мышления, что ли.
Иван Толстой: Сколько книг вы еще напишете?
Александра Маринина: Как бог пошлет. Но две точно напишу, потому что одну я уже задумала и придумала пока я тут езжу по всяким мероприятиям. Я приеду и сразу начну ее писать. А идея еще одной пришла мне в голову буквально вчера, но она очень рискованная, может быть, у меня хватит храбрости ее реализовать, а, может, нет. Но две точно напишу.
Иван Толстой: А вы книгу начинаете писать с начала или как придется?
Александра Маринина: С начала. Я никогда ничего не пропускаю. Если я не понимаю, что должно быть дальше, какой должен быть эпизод или как он должен развиваться, я никогда не перескакиваю дальше в надежде на то, что потом я пойму и его допишу. Нет, только последовательно. Не идет, значит, я не сдвинусь с места пока я это не доделаю.
Иван Толстой: А замысел рождается сперва или он в процессе как-то изменяется и куда-то уходит?
Александра Маринина: Конечно, изменяется. У меня даже есть случаи, когда полкниги пишется, ориентируясь на то, что убийца тот, и вдруг через полкниги я понимаю, что это не он, потому что тот человек, которого я придумала и сконструировала, он по складу своего характера не может быть убийцей, надо искать кого-то другого на эту роль.
Иван Толстой: С кем вы дружите?
Александра Маринина: Я дружу с очень ограниченным кругом людей. По-настоящему близких людей у меня, кроме мужа, всего двое: моя давняя университетская подруга и мой литагент, с которым мы двадцать лет вместе работали.
Иван Толстой: Во Франкфурт-на-Майне Александра Маринина приехала со своим литературным агентом. Его зовут Натан Заблоцкис. Скажите, вы довольны сотрудничеством с писательницей Марининой?
Натан Заблоцкис: Да, безусловно!
Иван Толстой: Вы считаете, что сделано вами для представления ее прав всё или есть еще какие-то скрытые резервы?
Натан Заблоцкис: Резервы вообще всегда есть, и быть довольным тем, что сделано это, может быть, удел других людей, но только не меня. Я просто хочу сказать, что я свое дело пытаюсь делать честно, я пытаюсь развиваться, я пытаюсь понимать ту сферу, в которой мы работаем, потому что я ведь тоже милиционер с 27-летним стажем, и никогда вопросами, связанными с литературно-агентской деятельностью, не занимался. А это - своя профессия, здесь есть свои правила, свои требования и, конечно, все это приходится по ходу осваивать. Достаточно привести один единственный пример. Первое зарубежное издательство, которое предложило купить книги Александры Марининой, было французское издательство "Les Fanfictions". Оно пригласило нас за свой счет на один день приехать в Париж для ведения переговоров и предложило нам контракт, достаточно приличный, при условии уступки им мировых прав на книги Александры Марининой. И мы наивно согласились, потому что мы не имели никакого международного опыта.
"...я свое дело пытаюсь делать честно, я пытаюсь развиваться, я пытаюсь понимать ту сферу, в которой мы работаем, потому что я ведь тоже милиционер..."
Но пока мы утрясали детали этого контракта (а тогда мы были очень довольны, что нам удалось получить такой контракт первый международный с мировыми правами, где было сказано, что они умеют продавать книги во многие страны мира, что это принесет успех большой), выяснилось, что на самом деле практика продажи мировых прав какому-нибудь издательству - это не самая распространенная практика в мире, что гораздо интереснее и выгоднее для автора иметь дело в каждой стране со своим издательством, то есть самостоятельно вести переговоры, искать хороших партнеров, выбирать их и с ними заключать контракты. В итоге, мы перешли к совершенно другой практике и считаем, что это существенно лучше того, что мы бы имели, если бы заключили контракт с одним издательством, передав ему мировые права.
Иван Толстой: На сколько процентов выросли гонорары писательницы Марининой после того, как вы взялись представлять ее права?
Натан Заблоцкис: Вопрос не очень корректно задан, потому что это не находится в прямой связи с тем, что этим стал заниматься я. Это другой процесс, этот процесс связан с успехом самой Александры Марининой и с тем, что интерес к ней стал проявляться все большим количеством издателей, между издателями появилась конкуренция, можно было играть на этой конкуренции, можно было торговаться и выторговывать условия большие или лучшие в связи с тем, что все издатели хотели получить в число своих авторов Александру Маринину.
Иван Толстой: Убери вас из этой схемы, насколько уменьшатся ее доходы?
Натан Заблоцкис: Вопрос не ко мне, а к Александре Марининой. Если бы Маринина вела свои дела самостоятельно, то она по складу своего характера не боец, то есть не человек, который умеет оценивать и торговаться, это особенность ее личности. Моя же особенность личности - пытаться всякий раз выторговать как можно больше, как можно лучше определять стратегические задачи. Стратегическая задача самая примитивная и самая важная, на наш взгляд. Дело в том, что Маринина - уникальный автор не только в России, она вообще мирового класса автор уникальный. Она написала серию из двадцати романов про одного героя, и эта серия из двадцати романов рассказывает про современную российскую жизнь, как утверждают западные наши издатели, лучше, чем любые газетные публикации и лучше, чем любые научные статьи о том, что сейчас творится в России. И они сегодня их проталкивают не как детективы, а как книги про Россию.
Но когда ты разговариваешь с зарубежным издателем, а он еще книги Марининой не читал, нужно суметь его убедить в том, что это так, нужно суметь его убедить в том, что нужно купить не одну книгу, по которой невозможно сделать вывод, придется она по душе или нет. Если он купил одну книгу, он не затратит достаточных усилий для продвижения этого автора, а если продолжать торговаться до тех пор пока он не согласится купить не менее пяти, то есть пакет из пяти книг, то для того, чтобы издать пять книг и при этом оправдать свои расходы, он должен приложить огромные усилия для того, чтобы разрекламировать этого автора. Что на самом деле и происходит. Издательство "Piemme" затратило огромные деньги и достигло фантастических результатов по продаже книг в Италии. Достаточно сказать, что первая книга Марининой, вышедшая в июне этого года, за три месяца, к сентябрю, была продана тиражом около ста тысяч экземпляров. Для Италии это фантастический результат. Но это результат очень мощной кампании по рекламе издательства.
"Натан, ты знаешь, что я поняла? - Этот должен убить вот этого"
То же самое сейчас происходит во Франции. Только в начале октября вышла первая книга, мы вместе там были на неделе, связанной с представлением ее книги, это огромное количество публикаций в прессе (и в "Фигаро", и в "Монд"), это прямой телевизионный эфир в передаче, где Марина выступала, будучи приглашенным гостем. И это привело к тому, что даже на улице, когда мы там шли, в этом чужом городе, парижанка остановила Марину и спросила ее по-французски, не является ли она российской писательницей. Мы не знаем французского и только из обрывочных фраз удалось выяснить, что, оказывается, она видела накануне Марину по телевидению, и она произвела на нее впечатление, и она ее около Лувра узнала и попросила автограф. Это тоже результат рекламы, требующей вложения средств. Мы ищем именно таких партнеров. И находим.
Иван Толстой: Вы прочли все книги Марининой?
Натан Заблоцкис: Нет, конечно. Когда я начал заниматься ее делами, я вообще ни одной книги не читал.
Иван Толстой: Возможна ли такая ситуация, что вы видите успех одним образом, а ваша подопечная видит успех в других шагах? Возникает конфликт. Как быть?
Александра Маринина: Это невозможно. За двадцать лет совместной деятельности мы настолько приросли друг к другу и мозгами, и поступками, что на мир мы смотрим почти одинаково. Это – первое. А второе, это характер наших взаимоотношений. Мы настолько уважительно друг к другу относимся, что если кто-то из нас имеет мнение, отличное от мнения другого, то мы прежде всего пытаемся разобраться, почему это мнение отличается. Мы же все-таки научные работники. Если нам становится понятно и мы находим аргументы друг для друга, а, как правило, так и бывает, то мнения совпадают.
Иван Толстой: Тем не менее, если ваш литагент говорит: "Убей героя!", вы убьете?
Александра Маринина: Нет. Если мне эта идея не понравится, конечно, нет. Но он никогда мне так не скажет. Другое дело, что недавно, когда я писала книгу "Реквием", он приходит ко мне домой и я с горящими глазами ему говорю: "Натан, ты знаешь, что я поняла? - Этот должен убить вот этого". Он пять минут подумал и сказал: "Ты знаешь, вот это правильно. Из того, что я прочитал, уже написанного по этой книге, это прямо вытекает. Это правильно". Вот так может быть. Я могу что-то предложить по книге, предложить ему подумать и оценить, но никак не наоборот.
