В американском военном жаргоне есть очень полезная формула: rules of engagement. В этом конкретном лексиконе формула обозначает правила применения оружия в конфликтной обстановке, но ввиду многозначности слова engagement смысл может быть совершенно иным: от попытки завязать беседу с симпатичной незнакомкой вплоть до помолвки с ней. В русском языке эквивалента не подобрать, поэтому мои потуги вынести это выражение в заголовок текста потерпели поражение. В лучшем случае термин можно передать как "правила установления контакта или соприкосновения в различных ситуациях" – достаточно, чтобы усыпить даже терпеливого читателя. Тем не менее речь пойдет именно об этом.
Политолог Екатерина Шульман, член Совета по развитию гражданского общества и правам человека при президенте Российской Федерации, обратилась на заседании этого совета к упомянутому президенту. Цитировать долго не буду, но в основном Шульман обратила внимание Путина на то, что российское законодательство об экстремизме крайне жесткое, в результате чего 489 лиц и организаций, в том числе никак не причастных к насилию, отнесены к категории экстремистов; еще поразительнее, что 404 из них принадлежат к сугубо пацифистской христианской конфессии Свидетелей Иеговы. Кроме того, Шульман отметила, что меры, применяемые в отношении демонстрантов и пикетчиков, чрезмерно репрессивны и препятствуют реализации гражданами прав, гарантированных 31-й статьей Конституции. Эти меры, по мнению Шульман, необходимо смягчить, хотя бы ввиду того, что российские граждане ведут себя на демонстрациях исключительно мирно и спокойно.
Выступление Шульман было сдержанным и корректным, рассчитанным, насколько я понимаю, не на эффект в рядах какой-либо внешней аудитории, а на возможные уступки со стороны президента. Она наверняка понимает, что у Путина, практически бессменно управляющего страной уже два десятилетия и явно не намеренного от этого управления устраняться, есть собственные интересы, сильно отличающиеся от интересов большинства населения этой страны. Но она, видимо, рассчитывает, что между теми и другими существует хотя бы некоторая область пересечения, то есть общность интересов, предположительно направленных на широко понимаемое благополучие России или хотя бы на ее международную репутацию. Шульман полагает, что лояльное давление со стороны активной части населения может привести к уступкам со стороны правительства. Такое хоть редко и по мелочам, но действительно случалось.
Ситуацию, при которой правительство с помощью подлогов, лживой пропаганды и инсценировки выборов год за годом не выпускает из рук власть, было бы правильнее сравнить именно с угоном и захватом заложников, в роли которых выступает здесь все российское население
Путин ответил, но таким образом, словно ровно ничего не услышал, кроме пары фамилий и названий. Полностью игнорируя главные просьбы Шульман, он остановился на судьбе Свидетелей Иеговы, допустив, что с ними произошел перегиб. И еще, конечно же, он уловил в выступлении Шульман слово "Париж" и, хотя она привела его лишь для контраста с мирными манифестациями россиян, ухитрился истолковать его ровно в противоположном смысле. Rules of engagement, о которых я упомянул вначале, разработаны, в числе прочего, для установления контакта с террористами (реальными, а не воображаемыми) в тех случаях, когда они захватили заложников, допустим, при угоне самолета. В этом случае речь идет не о применении оружия, по крайней мере далеко не в первую очередь, потому что главная забота – освобождение заложников. Прямая просьба об этом, как правило, не дает результата, и поэтому те, кто ведет такие переговоры, прибегают к хитростям, психологическим уловкам и прямому обману.
Почему, собственно, я упоминаю в этой связи о террористах? Дело в том, что у террористов и у тех, кто ведет с ними переговоры, как правило, отсутствует область пересечения интересов, их цели прямо противоположны. Такая ситуация требует иной, чем в случае наличия общих интересов, стратегии. Ситуацию, при которой правительство с помощью подлогов, лживой пропаганды и инсценировки выборов год за годом не выпускает из рук власть, было бы правильнее сравнить именно с угоном и захватом заложников, в роли которых выступает здесь все российское население – его судьба интересует Кремль лишь постольку, поскольку оно является рычагом в механизме удержания этой власти. Но именно в нем кроется потенциальная угроза Майдана, ультимативного пугала для режима. А теперь вот еще и Парижа. И пойти на реальные уступки этому населению в его глазах было бы собственноручной организацией и Майдана, и Парижа.
Екатерина Шульман может сослаться на прецеденты уступок в прошлом. Можно вспомнить хотя бы отпущенную на волю (правда, при Дмитрии Медведеве) сотрудницу ЮКОСа Светлану Бахмину. К тому же вскоре после описанного заседания совета пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков призвал-таки разобраться со Свидетелями Иеговы. Если такое разбирательство действительно состоится, то это не может не порадовать человека без чрезмерных предрассудков и вроде бы должно послужить реальным доводом в пользу позиции Шульман.
Свидетели Иеговы, именно по причине своего пацифизма, были одной из самых гонимых групп в нацистской Германии, многие из них стали жертвами Холокоста. Но и Бахмина, и совершенно безобидные христианские верующие, позорная сторона гонений на которых вряд ли понятна Кремлю, – слишком мелкие ставки в игре. А вот когда ставка крупнее, как, например, в случае с украинским кинематографистом Олегом Сенцовым, то даже глобальная кампания в его защиту в конечном счете проваливается. Любые мелкие и редкие успехи, которые, ввиду призрака Парижа, наверняка станут еще реже и мельче, следует противопоставить тому факту, что, состоя в бессильной организации, название которой служит дополнительным издевательством над ее бессилием, рискуешь попасть в двусмысленное положение и оказаться в роли ширмы или дымовой завесы.
Алексей Цветков – публицист и политический комментатор
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
