Фамилия Цфасман, конечно же, ассоциируется с замечательным музыкантом, пианистом и композитором Александром Цфасманом. Его исполнительский талант восхищал Шостаковича и Нейгауза, Гольденвейзера и Игумнова, а знаменитая Rhapsody in Blue Джорджа Гершвина впервые в СССР прозвучала в исполнении Цфасмана. Сегодня в России фамилию Цфасман знают уже не в музыкальных кругах, а благодаря кофе.
Основатель и генеральный директор сети кофеен "Даблби" Анна Цфасман дает нам интервью в своем более чем скромном кабинете. Два стола, никаких шкафов, фотографий и картинок на стенах. Очаровательная хрупкая женщина с увлечением рассказывает о музыке, кофе и о неожиданных поворотах своей карьеры.
– Анна, не могу не спросить вас об этом – кем вы приходитесь Александру Наумовичу Цфасману?
– Он двоюродный брат моего дедушки. У нас в семье сохранилось много его пластинок. И когда устраиваются какие-то вечера памяти, мы, конечно, приходим. Благодаря этому я познакомилась с удивительными людьми, которые тоже любят джаз, знают творчество Александра Цфасмана, но самое главное, что люди воспринимают ту музыку, которую играл и сочинял Александр Наумович, как очень легкую. То есть после концерта, посвященного Александру Цфасману, они выходят с хорошим настроением.
– А вы учились музыке?
– Конечно. В нашей семье всегда было трепетное отношение к музыке и все проходили через музыкальную школу. Куда же без этого? Профессионально я дальше не пошла – ни в училище, ни в консерваторию, но музыкальную школу по классу фортепиано, конечно, окончила. И мой папа, и папина сестра тоже… В наших семьях это принято.
– Когда вы учились в музыкальной школе, наверняка и вам, и вашему папе говорили, что с такой фамилией нужно играть блестяще…
– Это правда! Причем у меня были большие сложности, связанные с тем, что технически я много что могла сыграть, это не было для меня проблемой, а вот эмоциональности, экспрессии мне не хватало. Шопена мне не давали играть, а Скрябина – пожалуйста. Хотя мне так нравилась музыка Шопена! Потом с возрастом это, конечно, изменилось, но вот в музыкальной школе у меня были сложности. У папы – нет, папа очень разносторонний человек, поэтому он играл и до сих пор иногда играет.
Когда мы описываем вкус кофе, чаще всего мы это делаем через ноты, которые мы улавливаем в аромате
– Папа тоже не стал музыкантом?
– Папа – инженер. И сын Александра Наумовича тоже не продолжил династию. Никто профессиональным музыкантом не стал.
– Я знаю, что ваша дочь так же, как и вы в детстве, занимается музыкой…
– Да, она окончила школу по классу фортепиано, но куда больше ее увлекает исполнение. Она сама пишет песни, сама себе подыгрывает и, несмотря на то что у нее жуткая боязнь сцены, упорно говорит, что хочет поступить в Гнесинку и собирается заниматься эстрадно-джазовым вокалом.
– А почему вы занялись кофе? Вы в нем услышали музыку?
– Ну, кофе это не очень музыкальная история, хотя маркетологи иногда приходят с тем, что можно как-то это обыграть, потому что в кофе очень много нот, и когда мы описываем вкус кофе, чаще всего мы описываем его через ноты, которые мы улавливаем в аромате, во вкусе, послевкусии. И чем больше нот, тем, с одной стороны, сложнее описать вкус, с другой – он получается многогранным. Какая-то, может быть, схожесть в терминологии вызывает приятную улыбку, эмоцию... кофе – уютный напиток. Мы часто ассоциируем кофе не только с чем-то бодрящим – это уже отходит на второй план. Скорее это напиток, который помогает провести время в приятной беседе. Эти ассоциации более прочны у потребителя сегодня. Но не забудьте, что кофе – это еще второй после нефти биржевой товар.
– Звучит довольно серьезно для хрупкой женщины.
– Мне всегда интересны сложные задачи. Хорошего, отборного кофе очень мало, и этим приходится заниматься самостоятельно. Мы когда начинали развивать кофейный рынок в России, хороший кофе практически сюда не попадал. Более того, и глобально в мире, если спросить, что такое хороший кофе, люди могли описывать интерьер кофейни, к примеру, или какие-то свои ощущения от того, что они пили кофе на красивой площади в Италии, и этот кофе божественный. К качеству напитка это не имело, конечно, никакого отношения, просто человеку было настолько хорошо, и что бы ему ни налили, все было бы прекрасно. А сейчас я слышу от своих друзей и знакомых, которые привыкли к хорошему кофе здесь, в Москве, когда они едут в отпуск в Италию и забывают взять с собой кофе, начинаются оттуда звонки или по приезде: "Ты испортила нам отпуск! Как тебе не стыдно? Почему же ты не предупредила?" Я говорю: "Я вас предупреждала, что в Италии хороший кофе практически невозможно найти, а вы думали, что я просто болтаю".
– Простите мой дилетантский вопрос, проблема в способе приготовления?
– Не совсем. Я сейчас вам все расскажу. Во-первых, кофе – это ягода, и растет она на деревьях, которые растут вокруг экватора.
– А какой вкус у этой ягоды?
– Она сладко-кислая – сладости в кофейной ягоде больше, и внутри нее есть косточка, вот эту косточку надо достать из ягоды. Что нам важно? Нам важно, чтобы ягода была красивая, глянцевая, чтобы она была красная, чтобы созрела и при этом не была перезрелой. Вот для всего этого очень еще важно, на какой почве какое дерево растет, потому что только одной арабики есть почти 300 видов деревьев, и в зависимости от того, какая почва и какой вид дерева, мы получаем разную ягоду – одна побольше, другая поменьше. Урожай в этом году, неурожай, дождь пошел, не пошел – все это влияет на вкус. Вот все, что происходит рядом с этим деревом, которое растет на высоте полторы тысячи метров над уровнем моря, все это влияет на то, какая будет ягода по вкусу.
– То есть от того, откуда кофе приехал, зависит его вкус?
– Ну, это как с помидорами, например, мы же знаем, что каждый помидор отличается по вкусу в зависимости от того, где он вырос – в Подмосковье, на юге России или в Баку – очень будут разные помидоры. И разные сорта помидоров… С кофе точно так же, только еще запутаннее. Потому что его нельзя у себя на даче вырастить И потом нужен объем, то есть нужно не одно зернышко вырастить к обеду, а довольно большой урожай. Мы контейнерами возим.
Для того чтобы получать качество, которое нам нужно, приходится контролировать и процесс сбора, и процесс обработки, как снимается мякоть, как снимается кожура с этой ягоды, как потом это зернышко, которое остается, сушится. От того, как ты его сушишь, тоже очень многое зависит. Если очень быстро высушить, мы тоже потеряем очень много вкуса. А можно, например, его сушить прямо в кожуре, в мякоти, и тогда оно будет более сладкое… Там такое количество тонкостей! И за всем этим нам самим приходится следить. Мы в двенадцати странах работаем. Вот после того, как мы все эти процессы сделали, высушили зерна, мы их сюда везем. Их важно правильно запаковать, в вакуум, например, или в специальные водонепроницаемые мешки, потому что кофе очень гигроскопичен. При доставке морем, океаном, где бушуют волны, они захлестывают, естественно, контейнеры с твоим драгоценным продуктом. Потом, когда мы его привезли, нужно его правильно хранить... И еще, знаете, когда люди говорят: "Кофе горький", ты на них смотришь и не понимаешь, о чем они говорят. Если ягода горькая, мы ее выплюнем. Зачем в себя толкать испорченную – а она очевидно испорченная – ягоду? Кофе должен быть кисло-сладкий. Вот какой он растет на дереве, практически такой же он должен быть в чашке. Поэтому если вам дают кофе горький или в нем мало вкуса – что-то пошло не так в процессе сбора, обработки, обжарки, доставки, чего угодно. И еще, конечно, очень важно, чтобы кофе был свежий – и урожай зеленого кофе, и также обжарка. Обычно у нас есть месяц на то, чтобы кофе сварить после того, как его пожарили.
– Всего?
– Да. После месяца, даже если мы помещаем в правильную упаковку с обратным клапаном, который кислород внутрь не пускает, вкусовые свойства начинают теряться. То есть все, ради чего все трудились – фермеры, сборщики, вся эта огромная цепочка, – через месяц после обжарки начинает уходить. И еще через два-три месяца он становится такой ровный и плоский. Ну, и зачем тогда столько было трудиться?
– А если его уже помололи?
– Помололи – сразу варите.
Когда мы фермеру первый раз привезли его кофе попробовать, на место, он плакал
– Как быстро вы поняли, что кофе – это ваша история?
– Мой процесс прихода к кофе был довольно длительным. Сначала я училась в Международном университете, а у нас там было большое количество английского, экономических дисциплин, которые нам читали западные преподаватели, что в то время было, конечно, непонятно и удивительно… Мне было сразу ясно, что у меня хорошо будет получаться что-то из разряда маркетинга, пиара или управления. Я работаю с 13 лет. Была переводчиком, персональным ассистентом, организовывала большие конференции, потом я попала в отель, там поработала немножко на ресепшен, потом запускала уже новые отели, набирала персонал, учила и так далее. Это все было еще в процессе учебы в школе и в университете. Но когда выпустилась из университета, стало понятно, что надо идти куда-то в маркетинг либо еще куда-то, и меня занесло, не поверите, в софтверную компанию, которая производит программное обеспечение. Я довольно быстро сделала карьеру, четыре месяца проработала просто маркетологом, и в следующую компанию меня уже позвали начальником отдела маркетинга. Потом нужно было двигаться дальше, и я понимала, что уровень квалификации, знаний, конечно, всему не соответствовал. Меня позвали работать в студию Артемия Лебедева, на тот момент это была очень маленькая веб-студия, в которой было 22 человека всего. И там я осталась почти на восемь лет. Когда я уходила, в студии было больше 200 человек и она уже занимались не веб-сайтами, а это уже было несколько разных направлений – графический дизайн, промышленный дизайн и так далее. И до сих пор я с огромной теплотой вспоминаю и нашу команду, и мне кажется, все, кто оттуда вышли, сделали очень классные карьеры. Но расти в рамках самой студии мне уже было некуда, и я пошла в "Кока-колу". Там я выдержала чуть меньше года, потом улетела, опять же ненадолго, на проект в Лондон. И уже после пришла к своим друзьям, у которых была сеть странных заведений общественного питания. Они меня позвали, с тем чтобы мы попробовали это переформатировать и сделать сеть кофеен. Уже на тот момент было понятно, что кофе – это тема, хотя рынок был весьма призрачный. Существовали "Кофе Хаус", "Шоколадница", и по большому счету, других серьезных, больших игроков не было. Мы придумали название – "Кофеин" и стали строить сеть. У нас все шло довольно интересно, и мы сначала хотели очень отличаться от всех и долго думали, как это сделать. В какой-то момент я задала себе вопрос: наш основной продукт – кофе, но мы про него не знаем ничего, кроме цены и того, что соотношение должно быть 20 на 80 – 80 процентов арабики и 20 процентов робусты. Я узнала о том, что есть кофейные чемпионаты, и помню, позвала нашего HR-директора и говорю: "Слушай, если есть чемпионаты, значит, есть чемпионы. Давай соберем всех чемпионов, посмотрим на них и возьмем кого-нибудь на работу, пусть нам расскажут. А то мы занимаемся продуктом, а про него не знаем ничего". HR собрала чемпионов за все годы, их было человек десять, на тот момент выглядели они все не очень, и индустрия, в принципе, была в зачаточном состоянии, но это ты понимаешь только спустя какое-то время. Мы взяли их, часть отсеялась, потому что оказалась с фальшивыми чемпионскими дипломами, просто обманули, но часть действительно были прошлогодними чемпионами, и эти люди разбирались в кофе, насколько это было тогда возможно.
– И тогда вы сами занялись историей вопроса?
– Я, как человек, который очень легко увлекается новым и интересным, стала погружаться. Я стала ездить на мировые чемпионаты и поняла, что что-то мы делаем не так. Потом я стала общаться с людьми, которые в кофейном мире действительно что-то значили, что-то понимали, просто ходила за ними и слушала, ездила на лекции. Потихонечку и команда стала отсеиваться, потому что всегда есть те, кто хочет развиваться, и те, кто не хочет, и более того, есть те, кто может развиваться, и те, кто не может. И мы начали растить кадры. Мы поняли, что бариста не волшебник, и от того, что он делает пассы над туркой или кофемашиной, вкусно он кофе не сварит, это все-таки химия, математика и исходный продукт. Вот если у тебя исходный продукт плохой, что бы ты дальше с ним ни делал, ничего не получится. И мы начали заниматься продуктом. Проблема в том, что кофе – продукт сам по себе сложный, плюс еще сельскохозяйственный – в этом году на этой ферме все хорошо выросло, а в следующем – невкусно, потому что там подземная вода какая-нибудь сошла в горах, и все, это повлияло на вкус. Поэтому мы начали работать и с фермерами, которых приходилось учить, как правильно собирать и обрабатывать кофе. Потому что, когда мы фермеру первый раз привезли его кофе попробовать, на место, он плакал. Он не пробовал свой кофе – раньше так было. В странах, где кофе произрастает, хорошего кофе нет, они весь его продают – и хороший, и плохой, какой угодно. Все, что не продалось, они уже пьют сами, что в общем естественно. Чаще всего это единственный источник легальной валюты для этой страны. Поэтому когда мне рассказывают: "Я был в такой-то стране, ходил на плантации и пил там великолепный кофе", – я вежливо улыбаюсь, но про себя, конечно, думаю: представляю, что ты там пил, когда ездил, такой красивый, на плантацию. Потому что все хорошие лоты, конечно, забирают компании, которые работают с кофе. Но мы стали привозить фермерам кофе. Появилась связь между бариста и реально теми, кто с этим кофе работает, не через множество посредников, а напрямую. Но параллельно со всем этим руководство "Кофеина", инвесторы, они сказали: "Ну, зачем мы тратим столько денег? Это очень дорого. Зачем нам такой дорогой кофе". И я решила, что надо уходить и делать так, как я считаю нужным. И когда мы вывели на рынок "Даблби" кофейню, в которой нет еды, борща, котлет, салатов и сэндвичей, у нас есть только кофе, чай и круассаны, конечно, все считали, что мы очень быстро разоримся. Я сказала: "Нет, я всем объясню, что за кофе надо ходить в кофейню, а за борщом в ресторан". И мы вот таким ледоколом буквально шли наперекор всем, делали кофейни, в которых нет еды, приучали гостей к этому, объясняли, чем мы отличаемся. Мало того, что мы приучили наших гостей, у нас стали появляться последователи, которые нас в чем-то копировали, в чем-то делали свое, но появился рынок этих кофеен. Вот вы сейчас идете, и практически в любом районе Москвы можно найти пристойную кофейню. Да, многие выучили только слова правильные, а с продуктом не научились работать, но тем не менее, сам рынок зашевелился. И даже такие гиганты, как "Шоколадница" или "Кофе Хаус", по крайней мере вдруг задумались, что нужно что-то делать со своим продуктом.
– А откуда появилось это название – "Даблби"? Что оно означает?
– Вообще изначально, знаете, ты создал компанию, и тебе надо бежать, деньги брать, что-то делать, а названия нет. И мы выписывали по сто всяких вариантов, обсуждали их, и ничего не получалось, вообще ничего. А уже люди спрашивают: "Как вы называетесь?" И коллеги говорят: "Слушай, у твоей мамы такое прикольное прозвище – Бабушка Бэтмен…" Действительно, мою маму дети так прозвали, потому что она появляется всегда в самый нужный момент, когда вот-вот может случиться катастрофа. Собственно, прозвище родилось, когда мы отдыхали: дети забрались на бетонный забор и собрались прыгать оттуда в бассейн, и если бы не пришла бабушка, я не знаю, что было бы. Она это заметила и остановила эту безумную затею. И ее так прозвали – Бабушка Бэтмен. И с тех пор нас на рынке знали и помнят по тем временам, так и зовут – "Бабки". Но, естественно, мы не могли называться "Бабушка Бэтмен", потому что "Бэтмен" – это зарегистрированный торговый знак, и одно дело – маму так подкалывать, а другое дело – выйти как сеть куда-то в бизнес. У тебя очень быстро отберут и бизнес, и все остальное. Поэтому арт-директор долго смотрела – "Бабушка Бэтмен", ВВ, но вроде как ВВ – это косметическая индустрия, я имею в виду ВВ-кремы, и она говорит: "А что если "Даблби"?" По-английски – "Дабл Би Кофе энд Ти" – вообще звучит очень гармонично, стали проверять в разных странах – название нигде не режет слух, даже в Китае. И мы поняли, что и международное есть развитие, и в России "Даблби" – произносить легко, есть мужское такое немножко начало в этом названии, что для России тоже хорошо работает. Более того, в кофейнях все-таки 60 процентов женщин, поэтому это хорошо, когда название кофейни содержит немножко и мужскую харизму. И так мы и поехали. Но в логотипе у нас вот эта бабка наша. Мама приходит и все время пальцем тычет: "Это я!" Ну, конечно, маме приятно.
– Иоганн Себастьян Бах написал "Кофейную кантату" по заказу кофейного дома Циммермана. Но интересно, что кантата Баха была написана в качестве ироничного сопровождения мнения, что, мол, кофе вреден для женщин. Какие еще есть мифы вокруг этого напитка?
– Если исторически разбирать, мы с вами тут до ночи останемся. Но вот из тех, которые сейчас присутствуют, многие люди говорят, что "у меня давление, мне нельзя". Кофе очень разный. Если мы говорим про высокогорную арабику, правильно заваренную, в ней мало кофеина, и вот эта история, что вас будет трясти, поднимется давление, это совершенно неправда. У меня родители пожилые уже все-таки люди, в возрасте, и они пьют, прекрасно заваривают себе кофе, разными способами, и ничего у них не повышается, потому что тут просто не так много кофеина. До врачебной мысли это пока еще не дошло – изучение нашего рынка настолько, чтобы знать, какой бывает кофе и так далее, им проще запретить. На самом деле кофе, который правильно выращен, обработан и не сильно зажарен, полезен, потому что там эти масла, они нам очень всем полезны, когда мы их получаем. И сладость природная, кофейная – это тоже хорошие природные сахара, которые нам очень нужны. Поэтому это одна часть мифа. Другая часть мифа, например, что для того чтобы был эспрессо вкусный, нужно, чтобы были робуста с арабикой вместе смешаны. Это, конечно, совершенно не так. Если вы поговорите с участниками чемпионатов, они вам это подтвердят.
– Если честно, я не представляла себе, что в этой сфере не просто конкуренция, но и борьба за чемпионство.
– Это очень тяжело – выигрывать чемпионаты, потому что в России очень конкурентная среда, огромное количество бариста соревнуются, очень сильные участники, и побеждать каждый раз очень тяжело. Конечно, это жуткие нервы, и ты никогда не знаешь, что получится, сложный продукт, сложный напиток, и судьи непонятно как оценят твои усилия, старания. И если вернуться к тому, о чем мы говорили раньше, на всех чемпионатах никто не позволит себе выступить перед судьями с непонятного происхождения кофе.
– А для своих близких вы сами выбираете кофе?
– Конечно, я понимаю, какой кофе им надо взять, что они любят. Они любят более кислотный кофе, как и многие, на самом деле, пожилые люди, которые еще помнят советское время, им нравится, когда есть вот эта благородная кислотность кофе. Поэтому родители у меня пьют в основном Кению. Мы, правда, сейчас делаем экспериментальный проект с кофейными капсулами, и конечно, это очень удобно. Одно дело, когда ты намалываешь, завариваешь, конечно, у меня у родителей кофемолка, весы, это все есть, и они умеют правильно все делать, но это все равно такой процесс, надолго, а капсула: ты взял, сварил – и у тебя чашка. Мы полгода работали над проектом, разрабатывали, потому что мы не можем брать деньги, если мы не согласны со вкусом или с качеством, которое мы даем конечному нашему потребителю. Поэтому полгода мы угрохали на то, чтобы просто быть довольными тем вкусом, который получается, и сейчас у нас уже запущен производственный процесс, и возможно, мы решим вопрос о том, как сделать так, чтобы потребитель дома пил хороший кофе, но без того, что у тебя вся кухня угваздана не пойми чем. Мы думаем, что у нас получилось, но посмотрим. Мы еще сделали чайные капсулы. Мы, на самом деле, чаем занимаемся так же, как и кофе.
– И за тем, как его выращивают, вы тоже следите?
– Следим, следим. И с китайцами это еще сложнее делать, чем с кофейными ребятами. В Латинской Америке или в Африке они очень открытые – и фермеры, и те, кто с кофе работают, они очень открыты к тебе, и у тебя очень часто бывает больше знаний о продукте, чем у них. В чае все наоборот, это очень закрытое, на самом деле, сообщество, это Китай, и белый человек для них, конечно, раса низшая, понятно, не обмануть белого – это очень странно. Более того, собственное потребление продукта, причем дорогого и качественного, очень высокое, то есть внутри страны, в том же Китае или в Индии, чай потребляется в огромных количествах, и люди покупают дорогой чай, чего не сказать, условно, про Колумбию – дорогой колумбийский кофе никто в стране не покупает. А в чае очень сильные традиции. И очень много мифов, еще больше, чем про кофе, тоже такой же сложный продукт. Мы два с половиной года назад начали серьезно этим вопросом заниматься, все шишки, конечно, собрали, какие только можно было, все ошибки сделали. Наверное, еще не все, еще можно будет. Когда проходили чайные чемпионаты, и мы с бариста подготовились – вышли и забрали во всех номинациях все первые места! И конечно, мы от чайного сообщества сразу получили оплеуху, что вот, мол, пришли на нашу поляну…
– Но Россия – страна чайная. С самоваром и другими атрибутами...
– Проблема в том, что у нас страна, с одной стороны, чайная и чая много потребляют, но какого? Это же тоже, на самом деле, какая-то пыль в пакетиках. Потребителя приучили, что на полке пачка с пакетиками, условно, должна стоить столько-то, и больше он не готов платить. Рынок получился очень зависим от цены, а ты все-таки должен что-то зарабатывать. Плюс есть закрытые чайные клубы, которые немножко странные... То есть и чай получился вообще таким изгоем. Если кофе хотя бы модно – идти с кофейным стаканчиком и фотографию выкладывать в Инстаграм, то со стаканом чая в Инстаграме не фотографируется никто. И получилось, что великолепный совершенно, полезный продукт оказался вот в таком положении – либо очень дешево дома из пакета, который чашку красит, либо ты с какими-то странными людьми в чайном клубе кланяешься чаю, в лягушку что-то льешь и не очень хочешь чужеродную немножко культуру приносить к себе домой. Поэтому мы во все это погрузились, и нам даже удалось сделать чайные капсулы. И они удивительно вкусные получились... Я же такой скептик, я пока не сделаю так, что меня это восхитит, я дорогу дальше не даю.
– Я хочу снова вернуться к музыке. Она пусть и не стала вашей профессией, но, если я правильно понимаю, частью вашей жизни она является.
– Большинство людей, мне кажется, после музыкальной школы бросают инструмент и больше к нему не подходят, а потом, спустя десять лет, когда все душевные раны залечены, они садятся за инструмент и что-то начинают вспоминать. У меня получилось так, что практически сразу после окончания музыкальной школы я начала петь в церковном хоре, и у нас там есть группа. Это пятидесятническая церковь в Москве, "Живой родник" называется. Я не отношусь к тем, кто пошел за модой. Это часть жизни, которая для меня намного важнее, чем бизнес или еще что-то. Я командировки выстраиваю так, чтобы в субботу быть на репетиции, а в воскресенье, соответственно, петь.
Когда они отыграли, я побежала за музыкантом – спросить его, откуда он знает про аэропресс
– В вашем кругу друзей есть музыканты?
– Да, конечно, например, главный дирижёр музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Феликс Коробов. Довольно забавная история нашего знакомства. Так сложилось, что еще со студенческих времен Феликс играл в квартете вместе с педагогом моей дочери по фортепиано. И вот был концерт, на который родителям следовало прийти, чтобы не обидеть педагога. Я, естественно, пришла. И вдруг заметила, что один из участников этого квартета – музыкант, который играл на альте, в антракте бежит в туалет с аэропрессом – это такой прибор для заваривания кофе. Этот метод в России абсолютно не распространен, и мало кто о нем знает, кроме людей из узкой кофейной тусовки. Я подумала: странно, откуда музыкант может знать. Когда они отыграли, я побежала за этим исполнителем – спросить его, откуда он знает про аэропресс. Он потом рассказывал, что решил, что я его буду спрашивать про альт, и даже приосанился. "А она вдруг меня спрашивает про кофе. У меня рухнул мир!" Потом преподаватель моей дочери представил меня, и когда Феликс услышал фамилию, сказал: "У меня без музыки Цфасмана ни один Новый год не проходит. Признавайтесь срочно, кто вы и что вы". И так мы начали общаться и стали приятельствовать. И вот однажды Феликс говорит: "Я давно очень хочу сделать концерт, посвященный Цфасману, в идеале, конечно, в саду "Эрмитаж". Но в "Эрмитаже" не получилось. У Феликса есть приятель, великолепный пианист Петр Лаул, и они подготовили программу, в которой была известная пьеса Александра Цфасмана "Быстрое движение". В итоге этот концерт, который был задуман и обсуждался, должен был состояться на открытой площадке в Зеленом театре на ВДНХ в воскресенье. Феликс привез оркестр театра Станиславского, они там порепетировали. Мы все днем приехали в вечерних платьях, такие красивые, нарядные. Я привезла своих ребят, которые занимаются выездным обслуживанием, они для оркестра кофе варили, то есть такая была праздничная обстановка. И вдруг начинается не просто ливень, а такой, что на сцене лужи были по колено – рояль плывет, оркестр вымок до нитки, девушки в вечерних платьях, и мы в том числе, по колено в воде… И понятно, что концерт надо отменять, потому что дождь не заканчивается. В итоге его перенесли на понедельник. Конечно, мы были немножко расстроены, думали, что никто не придет, но Зеленый театр был битком! Пришли все, кто купили билеты на воскресенье, и более того, еще пришли новые. И получился душевный, прекрасный концерт!
