- Студент – это субъект постоянного страха, параноидального состояния. И самые вопиющие проблемы остаются вне обзора, потому что студенты просто боятся о них говорить.
- Многие университеты сейчас, особенно лидирующие – это очень интересный сплав советской, постсоветской и неолиберальной, рыночной модели университета. Проблема этой сборки заключается в том, что она дублирует проблемы обеих систем – есть дикая конкуренция, но и свободы нет.
- На сегодняшний день студенчества как социальной группы в России не существует. Студенты не осознают своей субъектности – ни общественной, ни политической, ни какой-либо другой.
- Мы часто сталкиваемся с двойными стандартами. Когда какие-то инициативы по обсуждению околополитических вопросов возникают со стороны студентов, здесь четкий знак: университет вне политики – в лучшем случае. А в худшем – даже обсуждать не надо.
- Есть сильное смещение от институциональных требований к качеству образования, к качеству оценивания и так далее в сторону моральных оценок, когда студенты организуют масштабные публичные обсуждения конкретных личностей преподавателя.
Тамара Ляленкова: Харассмент, коррупция, неправомерные действия, политическая ангажированность – таковы темы последних публикаций студенческих СМИ, причем речь в статьях идет не о российском обществе в целом, а о событиях в университетской среде. Конечно, университет, тем более в России, не может оставаться вне главных трендов, и студенческое сообщество до недавних пор демонстрировало покорную лояльность.
Однако ситуация очевидным образом меняется. Как именно – мы сегодня и обсудим с Арменом Арамяном, Георгием Тарасенко, интернет-журнал Doxa, и Анастасией Ларионовой, она представляет студенческий журнал The Vyshka. Оба СМИ – независимые медиа, в создании которых участвуют студенты разных вузов.
Тамара Ляленкова: Редакция "The Вышка" заявляет: "Мы пишем и будем писать только о том, что мы и наша аудитория считаем нужным и важным". Не менее смело выступает Doxa: "Мы придерживаемся точки зрения, что студенческое сообщество и в особенности проекты, организуемые студентами, содержат в себе предельный революционный потенциал".
Коллеги, вы действительно себя чувствуете такими неуязвимыми? Вы ведь ввязываетесь во взрослую драку. Система российского образования – это крупная, инерционная, сильная система.
Армен Арамян: Мне кажется, в этом и заключается смысл нашего участия. Мы не ограничиваемся тем, что рассказываем про какие-то конкретные ситуации в конкретных университетах как раз в силу того, что в отдельных университетах ситуация всегда вписана в общеполитический контекст. Причем буквально все элементы внутриуниверситетской жизни являются отражением каких-то общих трендов.
Нам кажется, что существуют проблемы в обществе, в политике и так далее, и университет – это то место, с которого мы можем начинать их решать или, по крайней мере, демонстрировать, что это место не является безопасным safespace, где мы прячемся. И уже неважно, как конкретно это пространство регулируется, потому что главное – мы спрятались от больших внешних угроз. Хотя, наоборот, мы должны на проблемы университета направить свое внимание.
Тамара Ляленкова: Тем не менее есть конкретные ситуации. Например, недавний материал, на который преподаватель ответил письмом. Студентки жаловались на слишком пристальное к себе внимание со стороны этого преподавателя. Никаких очевидных вещей не случилось, во всяком случае, они про это не говорят.
Цитирую ответ преподавателя редакции: "Если вы уберете эту публикацию, то будем считать это за неприятное недоразумение, необдуманный поступок. Тогда дальше дело не пойдет. Либо будем решать вопрос на высшем уровне, и добиваться отчисления студентов, которые принимали отношение к данной публикации, так как такого больше повторяться не должно".
Вы понимаете, что это угроза? Это может каким-то образом сказаться на вас?
Георгий Тарасенко: Здесь достаточно сложно что-то предсказывать, еще не было похожих прецедентов. Как впоследствии выяснилось, преподаватель пытался свою риторику сделать более сдержанной в
Приходится устанавливать коммуникацию с университетом по непонятным для нас правилам
отношении студентов. Главная проблема, с которой мы сталкиваемся, заключается в том, что нет четкого плана, как в таких случаях действовать. Поэтому приходится устанавливать коммуникацию с университетом по непонятным для нас правилам.
Тамара Ляленкова: Действительно, ситуация публичности новая и она многое меняет принципиально. Это подтвердил декан факультета социальных наук Шанинки Виктор Вахштайн.
Виктор Вахштайн: Последние десять лет мы наблюдаем очень любопытную тенденцию постоянного опубличивания происходящего в университетах. Что понятно: студенты лишены административного капитала, поэтому единственный капитал, который у них есть, – это Фейсбук. И они начинают активно использовать механизмы опубличивания, выставлять подслушанные цитаты, привлекая внимание для того, чтобы изменить не устраивающую их ситуацию в университете.
И мы видим сильное смещение от институциональных требований к качеству образования, к качеству оценивания и так далее в сторону моральных оценок, когда студенты организуют масштабные публичные обсуждения конкретных личностей преподавателя. Не так давно одна из
Студенты лишены административного капитала, поэтому единственный капитал, который у них есть, – это Фейсбук
студенток крупного университета вскрыла почту своих преподавателей на сервере и опубликовала их переписку друг с другом, в которой они высказывают неприязненные оценки в ее адрес из-за политической позиции. Это яркий пример морально-персонального конфликта. Конечно, вершиной морально-персонального конфликта являются обвинения в сексуальных домогательствах. На эту тему привлечь общественное внимание гораздо проще. Кого интересует, как этот человек преподает?! И самое интересное – в этой ситуации преподаватель ничего не может сделать.
Дальше такого рода морально-персональные конфликты имеют свойство перерастать в морально-системные. А именно – преподаватель спит со студентками, декан об этом знает, вся система прогнила. В этой ситуации, конечно, уже сам университет становится объектом агрессивной моральной травли. И то, что мы наблюдаем сегодня, – это уже эволюция не самой университетской системы, а эволюция отношений студентов и преподавателей.
Некоторые преподаватели предпочитают игнорировать письма студентов с предположением встретиться и обсудить тему их дипломных работ, если подозревают, что эта встреча будет носить не вполне академический характер. В результате дипломные работы не обсуждаются. Часть преподавателей предпочитает записывать на диктофон встречи со своими студентами.
Что-то с академической этикой произошло на переходе от институционально-персональных к морально-системным конфликтам. И сегодня вслед за партизанами публичности, студентами, которые всегда готовы использовать свой Фейсбук в качестве оружия нападения, приходят профессора, которые точно также могут использовать свой
Часть преподавателей предпочитает записывать на диктофон встречи со своими студентами
Фейсбук с куда большим количеством влияния репостов и лайков в качестве оружия контрнападения, уже окончательно наплевав на остатки академической этики. Возможно, в какой-то момент мы столкнемся с ситуацией, когда вслед за обвинением в домогательствах конкретного профессора профессор не постесняется выложить переписку, диктофонные записи, сделанные без согласия. И вот тогда это уже полномасштабная публичная война. Это не хорошо и не плохо, это то, что ждет нас в течение следующих десяти лет.
Тамара Ляленкова: Судя по студенческим публикациям, нельзя не согласиться с Виктором Вахштайном.
Анастасия, ваше издание The Vyshka больше нацелено на университетскую жизнь, на то, что происходит со студентами. У вас возникают подобные проблемы?
Анастасия Ларионова: Мы, в принципе, не можем разрешить настолько глобальные проблемы. Наша задача как СМИ – полноценно и объективно их освещать, давать максимальное количество точек зрения и делать так, чтобы наши читатели были в курсе того, что происходит, чего они должны или не должны бояться.
Тамара Ляленкова: Оба ваших издания опубликовали материалы, под условным названием "Несколько причин, почему не надо поступать в университет N". В них есть довольно важная информация для абитуриентов. Например, в Doxa я видела материалы про РГГУ, где рассказывается о том, как легко вылететь из университета из-за того, что учебный процесс устроен таким образом, что студент просто не в курсе того, что происходит. Был похожий материал про МГИМО, где студента-политолога, по его словам, выгнали, потому что он не соответствовал внешне и по стилю общения политике факультета и не придерживался Устава также строго как, цитата – "уголовного кодекса". Есть жалобы, что в Высшей школе экономике большая нагрузка, большая конкуренция. Однако вузы, как правило, подобные особенности не оговаривают, потому что могут быть репутационные потери.
Армен Арамян: Вся ирония заключается в том, что университеты как раз об этом говорят, полагая, что в этом их плюсы. Например, МГИМО в своей риторике воспроизводит, что у них давние традиции (читайте – Устав). "Вышка" использует в своем условном пиаре, что "у нас высокая конкуренция, зато все находят работу" и так далее.
Для нас ключевой вопрос – как мы, не разделяя ценности какой-то безумной конкуренции, можем правила игры переопределить наравне с другими участниками сообщества? И на эту публикацию преподаватели активно откликнулись, как ни странно. Потому что она о том, какие ценности должны быть у современного университета.
Тамара Ляленкова: Настя, в Высшей школе экономики есть много разных возможностей донести точку зрения студентов до администрации. Студенты периодически дают оценки преподавателям. Есть красная кнопка, которую, кстати, дружно нажали юристы в Петербурге, когда им в большом количестве наставили неудов. Есть Студенческие советы. Это все не работает?
Анастасия Ларионова: Я думаю, что студенческие медиа – совершенно отдельный тренд в данной ситуации. Можно бесконечно спорить о том, насколько полезны красные кнопки, СОПы и студенсоветы. Они все что-то делают – и это прекрасно, это влияет на процесс образования. Но всегда должно быть место, где рассказывает о том, что делают остальные, чтобы люди, которые не принимают активного участия в нажатии красных кнопок или заседаниях, тоже могли выразить свою позицию и были в курсе того, чем интересуются остальные студенты, что происходит в университете.
Тамара Ляленкова: Как еще вы определяете свои функции? Для чего нужна публичность – для воздействия на администрацию или общество в целом, чтобы там услышали и рикошетом в университет эхо вернулось?
Георгий Тарасенко: Ну, известно, что СМИ – четвертая ветвь власти. В то же время мы осознаем, что наши студенческие СМИ – это те места, куда люди могут обратиться с какими-то своими проблемами. Потому что в университете им либо уделяется недостаточно внимания, либо результат решения этой проблемы студентов не устраивает. В данном случае, медиа выступают своеобразным контрольным органом. И если какие-то определенные проблемы не терпят отлагательств, то тут подключаемся мы с нашим медийным освещением.
Тамара Ляленкова: Как вы фильтруете события, о которых вы рассказываете?
Армен Арамян: Если продолжать тему партизан, то есть такая партизанская тактика – всегда выходить, хотя и скрываться. Фильтр работает в две стороны – что-то выносишь, что-то не выносишь. Мы, редакция Doxa, да и редакция "The Вышки", каждый раз при освещении какой-то ситуации думаем о том, какие последствия публикация повлечет.
Это не означает, что есть какая-то внутренняя цензура или страх, что что-то случится, поэтому не будем об этом писать. Мы не отказываемся от освещения темы, потому что институциональный актор плохо
Мы не отказываемся от темы, потому что институциональный актор плохо отреагирует и кому-то будет плохо
отреагирует и кому-то будет плохо, поскольку это не наша проблема, а проблема институционального актора, который посчитает нужным так поступить. Если это ситуация, в которую попал человек из нашего круга общения, мы всегда на его стороне. Мы действуем вместе, условно, со студенческим сообществом, которое от какой-то проблемы страдает, и в целом со студенческим сообществом.
Тамара Ляленкова: Есть еще один трудный для журналистов момент – что касается возможности говорить о политике. Университеты, как правило, заявляют, что они вне политики. Правда, ссылаюсь опять же на вашу публикацию про МГИМО, некоторые семинары начинаются с 15-минутной политической информации. Цитата из статьи студента: "Высылались рекомендации с пометкой – обязательно посмотри документальные фильмы Михалкова, сериал "Спящие", ролики про развал СССР и шутки "Камеди Клаб" про Обаму и Порошенко, патриотические песни". Может быть, это действительно полезно для общей картины, поскольку молодые люди по собственной воле редко смотрят телевизор.
С другой стороны, в той же "Вышке" студенты жаловались, что им не разрешили пригласить Максима Каца, зато пришел Владимир Жириновский. Вам приходится это каким-то образом обходить?
Георгий Тарасенко: Мы часто сталкиваемся с двойными стандартами. Потому что когда какие-то инициативы по обсуждению околополитических вопросов возникают со стороны студентов, здесь четкий знак – университет вне политики – в лучшем случае. А в худшем даже обсуждать не надо. Но если инициатива исходит со стороны администрации, то тут сразу уловки применяются.
Анастасия Ларионова: Я бы предпочла думать, что политики не должно быть в студенческих СМИ. Если писать об этом, то писать о студентах, которые интересуются политикой, соблюдая плюрализм мнений. Что довольно сложно.
Тамара Ляленкова: Действительно, сложно. Преподавателям с этим тоже приходится считаться, академическая свобода в России дается нелегко. Об этом рассказал сопредседатель профсоюза "Университетская солидарность" Павел Кудюкин.
Павел Кудюкин: Университетская автономия в числе прочего состоит в том, что нормальный университет – это территория свободы, где преподавателю не диктуют, как именно ему преподавать, если он преподает в рамках науки, и где не преследуют студентов за высказывание своего мнения. Есть, с моей точки зрения, очень лицемерная форма российского образовательного законодательства о том, что политическая деятельность не допускается в стенах вуза. Но мы-то знаем, кому, на самом деле, она разрешена.
Политическая деятельность не допускается в стенах вуза, но мы-то знаем, кому она разрешена
Вообще, в нормальных странах университеты – это территории с очень бурной политической общественной жизнью. Это то, за что и студенты, и преподаватели должны бороться, чтобы российские университеты также становились территорией свободы, где можно смело высказывать свои позиции, спорить, вести политическую дискуссию, в том числе политическую, а не только научную.
Тамара Ляленкова: Насколько вы чувствуете себя свободными? Не боятся ли студенты рассказывать о проблемах, называя свои имена?
Армен Арамян: Студенты, конечно, все время боятся. Студент – это субъект постоянного страха, параноидального состояния. Поэтому я бы не сказал, что сейчас как-то атмосфера изменилась, что никто ничего не боится. И самые вопиющие проблемы остаются вне обзора, потому что студенты просто боятся говорить. О случившемся узнают через 10 лет от третьего лица и так далее. Это показательная ситуация.
Анастасия Ларионова: Хочется верить, что как раз медиа дают людям какую-то свободу. Потому что теперь у них появилось место, где они могут рассказать о своих проблемах, при этом оставаясь анонимными.
Тамара Ляленкова: Может быть, вы знаете какую-нибудь полезную традицию, которая живет в российском университете? Татьянин день, например, считается праздником студенчества.
Армен Арамян: Я не могу вспомнить никаких традиций – со знаком плюс или минус. Мне кажется, что современный российский университет – это очень интересная сборка, которая возникла в 90-е, когда появились
Непонятно, какую традицию наследует современный университет вообще
новые крупные игроки. Плюс очень большое наследие от советской университетской системы. И многие университеты сейчас, особенно лидирующие – это очень интересный сплав советской, постсоветской и неолиберальной, рыночной модели университета. Проблема этой сборки заключается в том, что она дублирует проблемы обоих систем – есть дикая конкуренция, но и свободы нет. В этом смысле непонятно, какую традицию наследует современный университет вообще, в целом, а не только в России.
Георгий Тарасенко: Мне кажется, что на сегодняшний день студенчества, как какой-то социальной группы, в России не существует. Студенты не осознают своей субъектности – ни общественной, ни политической, ни какой-либо другой.
Анастасия Ларионова: Говорить о единой традиции высшего образования весьма сложно, потому что университетов в России много, и они все разные. Внутри каждого существует своя корпоративная культура, согласно которой студенты могут ощущать себя причастными к какому-то комьюнити. Возможно, этому и посвящен День студента. В этот день мы вспоминаем, что объединены чем-то общим, что пришли получать высшее образование, что это здорово.
Тамара Ляленкова: Мне кажется, что происходит некая саморегуляция университетского сообщества, то, чего не смогли добиться министерскими реформами. Несмотря на государственный надзор и инерционность администраций, это происходит само собой. И вполне вероятно, что студенты сегодня лучше понимают, зачем они приходят в университет. Поэтому, возможно, следует довериться этому их пониманию и, таким образом, выстроить систему целиком.
