В берлинском Театре имени Максима Горького проходит представление с простым и понятным названием: "Бандера". Это мероприятие – четвёртое в цикле художественного политпросвещения "Мифы реальности", заказанного и оплаченного властями Берлина. Предыдущие три были посвящены отнюдь не близким Степану Андреевичу личностям или явлениям: польскому тандему Качиньских, средневековым иранским сказаниям и вождю гуннов Аттиле.
В этот раз на сцене – славянский триумвират: солист группы RotFront харьковчанин Юрий Гуржи, русскоязычная киноактриса, уроженка Кишинёва Марина Френк, а также серб – музыкант и диджей Урош Петкович. Само представление четырёхъязычное: на зрителя льётся попеременно украинская, русская, немецкая и английская речь – как проза, так и стихи-песни. Юрий и Марина рассказывают и поют об украинском национализме, но не воспевают его.
Удачно выбран стиль действа: "хипхопера", то есть обращение к рэпу. Оуновцы сами охотно сравнивали западных украинцев 1920–1930-х годов с чернокожим населением США. И в текстах представления сквозит мысль о том, что национализм – идеология угнетённых, а действия праворадикалов Восточной Галиции и Волыни в какой-то степени стали ответом на дискриминационные меры польских властей. Последние, помимо прочего, не давали украинцам никакой автономии, даже псевдогосударственности вроде УССР.
Из биографии лидера ОУН музыканты выделили то, что он потерял мать в тринадцать лет. Нередко личная утрата ведёт к ожесточению человека, а нехватка любви в подростковом периоде может перерасти в стремление к самоутверждению в обществе, к власти.
Зал полон, молодая публика – в основном немцы – благодарно аплодирует. История Степана Бандеры в шоу преподнесена довольно взвешенно. Артистам удалось не впасть как в путинское очернительство, так и в елейный лубок. Сквозь всю хипхоперу проходит вопрос: "Степан Бандера – чудовище или герой?" Рассказывается об участии будущего лидера ОУН в убийстве главы польского МВД Бронислава Перацкого, о еврейских погромах лета 1941 года, в которых были замешаны бандеровцы. Речь идёт не только о личности вождя, но и обо всём движении, поэтому некоторым упущением выглядит то, что ни слова не сказано об антипольской этнической чистке, проведённой УПА. Жертвами этой резни в 1943–1944 годах стало до ста тысяч человек. Впрочем, у самого Бандеры было алиби – тогда он сидел в одном из бараков Заксенхаузена.
Тяжёлую тему авторскому коллективу удалось сделать довольно легкой для восприятия и даже внести нотку юмора, пускай и черноватого. Teppich im KZ – "Ковёр в концлагере" – так называется песня Марины Френк о периоде 1942–1944 годов в жизни вождя ОУН. Бандера содержался отдельно от основной массы узников – в одиночке в той части Заксенхаузена, где коротали дни высокопоставленные политзаключённые. Часть из них после войны не просто вернулись к нормальной жизни, но и вошли в правящий слой Европы. Даже у ужаса есть оттенки.
Что касается присутствия на сцене Марины, то образ хрупкой молодой женщины в огромных боксёрских перчатках, вероятно, символизирует боевитость националистов, никак не соразмерную их силам. В 1944–1949 годах даже правые украинские политики критиковали бандеровцев за то, что ОУН гнала молодежь на пулемёты НКВД.
"Бандера" заставляет вспомнить и оперу "Иисус Христос – суперзвезда", и песню "Антихрист – мегазвезда" Константина Кинчева. Начинается и заканчивается представление одними и теми же видеокадрами под барабанную дробь: в Киеве маршируют нынешние апологеты Бандеры, у многих лица скрыты масками, а в руках – пылающие факела. Огнём пользовался не только Прометей…
В интервью Радио Свобода рок-музыкант Юрий Гуржи обозначил неоднозначное отношение к герою своей постановки.
– Кому принадлежит идея мюзикла?
Хип-хоп – очень перспективный язык для изложения долгих историй
– Идея принадлежит мне, и вдохновился я в своё время появлением на Бродвее пару лет назад неожиданно успешной хипхоперы о Гамильтоне – персонаже американской истории. И когда мне рассказал об этом мой американский коллега, который перед этим сходил на бродвейское представление, это звучало как-то очень нереалистично. Было сложно поверить, что можно сделать полноценный хип-хоп о таком совсем, в общем-то, не хип-хоповом персонаже. Ничего общего с сутью хип-хопа Гамильтон вроде бы не имеет. Но я, поборов скепсис, послушал пару песен, потом посмотрел видео – и был покорён. Скачал себе полностью эту оперу, прослушал её с большим удовольствием, и это расширило мои горизонты, мои представления о хип-хопе как жанре. И я подумал, что это очень перспективный язык для изложения долгих историй. Потому что хип-хоп – это о тексте, и в обычных песнях, где два-три куплета, очень сложно запихать такое количество информации, а вот хип-хоп подходит неожиданно идеально.
– Какие ещё художественные произведения вдохновляли вас при работе над этим текстом, музыкой?
– Я чувствовал себя совершенно свободно. И притом что я давно хип-хопом интересуюсь среди прочего, прослушал какое-то количество исполнителей и альбомов, и мне было на самом деле интересно делать действительно что-то такое совсем своё, не особенно оглядываясь… Потому что, собственно, была опера "Гамильтон", но, больше, пожалуй, ничего. Было приятно иметь полную свободу. И я единственное, о чём думал, как это будет выглядеть на малой сцене Театра имени Горького, чтобы звучало и смотрелось, – это были, пожалуй, единственные ограничения, когда я писал этот текст.
– Как идея дошла до реализации?
– Мне пришла в голову эта идея, скорее даже как шутка за столом в компании друзей, которым я рассказывал о Гамильтоне… Я пытался объяснить своим украинским друзьям, что это было – как если бы сделали вот такую оперу в жанре хип-хопа о каком-либо спорном украинском историческом персонаже, например Бандере. Все посмеялись. И я подумал, что сравнение донесло суть, но я сделал в голове закладку: "Уау! А что если действительно сделать что-то подобное?" Прошло несколько дней, и мне позвонили из Театра имени Горького и сказали, что они планируют серию спектаклей, посвящённых мифическим персонажам, которые сейчас используются в пропагандистских целях. И я тогда предложил им Бандеру, всерьёз не думая, что это может случиться. Они всё себе записали, я пару предложений подкинул, и на этом всё тогда закончилось. Через год они позвонили, когда я уже, честно говоря, забыл об этой телефонной беседе, и сказали: "Да! Всё, финансирование получено, начинаем".
У меня была же предыстория – в 2013 году. Моё сотрудничество с Театром имени Горького началось с того, что я сделал такой мюзикл, или протомюзикл, как я его называю, потому что, строго говоря, мюзиклом, то есть представлением с актёрами, он так и не стал – историю такого интереснейшего персонажа, писателя по имени Эссад Бей. Он родился в Киеве, вырос в Баку, в русскоязычной еврейской семье, после революции бежал с отцом в конце концов в Берлин, здесь принял ислам, имя Эссад Бей (звали его на самом деле Лев Нусенбаум) и стал довольно известным писателем на рубеже 1920–30-х годов. И он рассказывал часто, что он персидский принц. При этом персидский принц почему-то говорил по-русски и по-немецки. И он писал о Востоке, загадочном Востоке, и с другой стороны, загадочной России.
Марина мне позвонила и говорит: "Ты представляешь, в его камере был коврик!"
И когда я эту историю для себя открыл, меня она настолько потрясла, что я написал одну-две песни, и в этот момент опять же магическим образом со мной связалась Саша Марианна Зальцман, в тот момент руководитель студии "Я", то есть малой сцены Театра имени Горького, и предложила мне сделать какой-нибудь проект на её сцене. И вот случилась та история об Эссаде Бее. И для меня это стало тогда открытием, что я могу писать песни, причём они достаточно легко из меня льются, – не только о себе и своих переживаниях, а на какие-то заданные темы. Это было прямо откровением, и как вот крылья выросли. Поэтому когда, собственно, началась история с Бандерой, я понял, попробовав, что если возникнет повод, то я смогу написать достаточное количество материала, это получается у меня. Плюс ещё к этому делу подключили Марину Френк, и мы писали песни параллельно.
– Какая деталь в биографии Бандеры поразила вас больше всего?
– Я уже много лет сталкиваюсь с этим персонажем, будучи выходцем из Украины, и я занялся последние пару лет им, стал изучать предмет, то для Марины – которая приехала в возрасте 6 лет в Германию из Молдавии – для неё эта тема была открытием, она начинала с нуля. Её зацепила пара фактов, о которых она и написала затем свои песни, которые были неожиданными – это были мелкие детали. Вот одна из них – пресловутые несколько лет, которые он провёл в лагере Заксенхаузен, и это событие в его жизни интерпретируется по-разному. Кто-то использует этот факт для того, чтобы изобразить его как мученика и как антифашиста, потому что фашисты посадили его в концлагерь. А другие говорят, что не всё было так просто, потому что он был там на особом положении, и вот я в нескольких источниках нашёл упоминание коврика в его камере. Коврика и картины. Это упоминается в нескольких книгах, которые попали мне в руки и Марине, собственно, тоже. И когда она начала читать это в разных источниках, она мне позвонила и говорит: "Ты представляешь, там был коврик!" И так этот коврик её не отпускал, что она написала целую песню. Потому что коврик – это метафора, как на самом деле жилось человеку, это сразу же, в принципе, определённый уровень, то есть она демонстрирует…
– У вас интернациональный коллектив, включающий и немцев. Художественным руководителем студии "Я" является Тобиас Херцберг, сценическим оформлением и костюмами занималась Катарина Шайхер. Возникали ли какие-то разногласия по столь острой политической теме?
Было бы здорово попытаться перенести это всё в другую плоскость. Сделать из этого комикс
– Надо сказать, что для наших немецких коллег ещё больше, чем для Марины, это была совершенно новая тема, они ничего не знали. И студия "Я" всегда относится с очень глубоким уважением и бесконечным терпением к людям, с которыми работает. У нас никогда не было никаких разногласий. Там были несколько условий, которые они поставили, – скажем, было бы здорово, если бы мы не использовали флаги. Но у меня, честно говоря, не было такой мысли.
Меня всегда поражало, что любой разговор о Бандере очень быстро становится эмоциональным. У людей он вызывает очень разные эмоции, но всегда очень сильные. Очень часто любая дискуссия скатывается к истерике, и это такой определённый тон, всегда истеричный, или как минимум такой обиды присутствует, практически в семидесяти-восьмидесяти процентах текстов или роликов в Ютубе. Всегда это эмоционально заряжено. И мне показалось, что было бы здорово попытаться – потому что я считаю, что это важная часть истории Украины, истории ХХ века вообще в принципе, – было бы здорово попытаться перенести это всё в другую плоскость. Сделать из этого комикс. Может быть, я надеялся, что слушателя и зрителя это заставит посмотреть с другой перспективы.
Вообще, конечно, хип-хоп и эта тема – это какая-то фантасмагория, но с другой стороны, именно поэтому, может быть, подумал я, когда начал писать, это сработает. Ну, как, на самом деле, в конце 1960-х Мэл Брукс сделал в Америке свой фильм "Продюсеры" о том, как два еврейских ловкача-продюсера пытаются поставить на Бродвее пьесу "Весна Гитлера" о том, каким классным парнем был Гитлер, и как у них всё это не получается и разваливается – очень смешно, отличная комедия, на мой взгляд. И для многих тогда это был катализатор, повод взглянуть на историю Второй мировой войны немного по-другому. Точно так же моя попытка перенести этот разговор немного в другую плоскость – именно поэтому в своё время я решил в пользу хип-хопа как языка.
– Какой сюжет в истории украинского национализма был самым сложным для тебя при создании этого произведения?
Из того, что происходило с украинскими националистами в 1930–50-х годах, сейчас сделана масса пропагандистских ремиксов
– Я еврей, поэтому для меня так называемый еврейский вопрос в этой истории всей был очень чувствительным, мне было очень интересно понять, что же там на самом деле происходило… У меня такое ощущение в одной из песен, или даже в нескольких об этом говорю, происходит – учитывая то, что я из музыкального мира происхожу, – у меня музыкальные метафоры. Последние двадцать-тридцать лет технологии музыкальные развились настолько, что очень широко используется техника ремикса. То есть берутся фрагменты музыкальных произведений любого времени, то есть это может быть что-то написанное 50–60 лет назад, пилится на кусочки, потом эти кусочки складываются в другом порядке, под них подкладывается новый модный звук, и всё это звучит совершенно иначе, из одной песни можно сделать другую. Вот у меня ощущение, что из того, что происходило с украинскими националистами в 1930–50-х годах, сейчас сделана масса исторических пропагандистских ремиксов. То есть события, которые происходили тогда, пересказываются, но пересказываются совершенно по-другому, для того чтобы представить, что думали в ином свете, чтобы использовать для одной или другой пропаганды. И когда начинаешь копать, когда начинаешь перелопачивать какое-то количество текстов и даже видеоматериалов, пытаешься понять, что было в основе, на это уходит масса душевных сил и времени. Вот, собственно, было много противоречивой информации на тему того, как украинские националисты относились к еврейскому населению, что там происходило. Для меня важно было докопаться и потом, докопавшись, изложить материалы своих раскопок.
