Оруэлловский 1984 год, в СССР правит Черненко, о дряхлых правителях рассказывают анекдоты, но шутить о политике можно лишь тайком. Официальные юмористы – такие как популярный Борис Аркадьев – сочиняют невинные скетчи, но даже и в эти убогие тексты вмешивается цензура. Борис Аркадьев – малоприятный циник, он унижает своего не столь предприимчивого коллегу, дурачит поклонницу, обманывает жену и неплохо находит общий язык с гэбэшниками. Ради заработка и успеха он вроде бы готов на всё, но внезапный мистический разговор что-то меняет в его сознании, и Борис Аркадьев на короткий миг становится бросающим вызов власти гладиатором на сцене римского цирка.
Борис Аркадьев – герой фильма "Юморист", выходящего в российский прокат. Это режиссерский дебют писателя, журналиста и сценариста Михаила Идова. "Юморист" снимался на его родине, в Латвии. Михаил Идов и его жена Лили написали сценарий фильма Кирилла Серебренникова "Лето", и во время съемок "Лета" и "Юмориста" в прошлом году Серебренников был арестован. 1984 год похож на 2018-й, и на вопросы об отношениях художника и власти и компромиссах, на которые идет творческий человек ради успеха, по-прежнему требуются ответы.
Об этом – разговор с Михаилом Идовым после московской премьеры фильма.
– Мне Борис Аркадьев напомнил Галича, который был успешным советским литератором, даже получил награду от КГБ СССР, а потом взбунтовался. Думали ли вы о Галиче, когда придумывали вашего персонажа?
– Честно скажу – не думал. Но это хорошее сравнение. Меня часто спрашивают, не имелся ли в виду тот или иной настоящий юморист. На самом деле меня интересовала сама феноменология советской официальной знаменитости. Юмор почти вторичен в этой истории, с тем же успехом это могла быть история про популярного эстрадного певца. Я заметил, что многие люди, которые выступали в Латвии в концертном зале "Дзинтари", когда мне было пять лет, до сих пор там выступают, даже их плакаты почти не изменились. Речь идет не только о юмористах, и о певцах тоже. Это было главным толчком, когда я придумывал эту историю. Так что в альтернативной вселенной это легко мог бы быть фильм про эстрадного певца, и в таком случае все бы меня спрашивали, наверное, не имелся ли в виду Галич.
– "Лето" – это 1982 год, "Юморист" – 1984-й. Это время вам интересно, потому что похоже на сегодняшнее или просто потому, что это ваше детство?
Когда страной 20 лет правит один и тот же человек, естественно задуматься о предыдущем периоде, когда страной правил 20 лет один и тот же человек
– С "Летом" получилось случайно. Мы уже работали над "Юмористом", когда мне и Лили предложили поредактировать сценарий фильма "Лето", и редактура эта закончилась полным переписыванием. С одной стороны, просто так сложилось. С другой стороны, конечно же, понятно, почему в наше время столько творческих людей обращается к образному ряду периода застоя. У Алексея Германа в "Довлатове" 70-е годы, но это безвременье не особенно дает различать между 1971 и 1982-м... Резо Гигинеишвили с его фильмом "Заложники", который я очень люблю... И, конечно, это функция возраста. Для нынешнего поколения 40-летних, которые снимают кино, – это годы детства и первых воспоминаний. Во-вторых, конечно, когда страной уже 20 лет правит один и тот же человек, естественно задуматься о предыдущем периоде, когда страной 20 лет правил один и тот же человек.
– Есть еще один фильм, действие которого происходит в 1984 году, – "Груз 200". Думаю, можно найти нечто общее в вашей картине и картине Балабанова. Далеко не все ценят Балабанова, и я не знаю, обрадуетесь ли вы такому сравнению.
– Я люблю некоторые фильмы Балабанова, у меня очень неоднозначное к нему отношение, хотя, безусловно, он один из самых талантливых российских режиссеров. Как раз "Груз 200" не относится к тем фильмам, которые произвели на меня сильное впечатление. Я не понимал, когда он вышел, ажиотажа вокруг него. Я его посмотрел больше 10 лет назад, с тех пор не пересматривал, и очень плохо помню. Я не возвращался к нему при подготовке к этому фильму. Для меня главными фильмами Балабанова остаются "Про уродов и людей" и, конечно, первый "Брат".
– По крайней мере, как и Балабанову в "Грузе 200", вам удается держать зрителя в напряжении. Ждешь, что ваш герой пошутит как-то не так. Он почти до самого конца шутит правильно, но в финале превращается в гладиатора или в патриция, взбунтовавшегося на сцене римского цирка. Я не буду открывать тайны сюжета, но все же интересно, как вы придумали эту римскую сцену?
Наша задача была снять самый маленький фильм о гладиаторах
– Давайте попробуем без спойлеров об этом говорить. Действие ключевой сцены происходит в бане. Герой говорит, что баня – сакральное место для русского человека, только здесь всё и решается. Это единственный объект в фильме, который построили в павильоне, все остальное снято на настоящих объектах, включая дачу Брежнева под Ригой, в которую нас пустили – мы даже мебелью там пользовались. А здесь мне втемяшилось в голову, что баня должна быть идеально круглой, чтобы напоминать, как вы верно сказали, римский Сенат и одновременно Колизей. Поскольку идеально круглых бань в Латвии, где снимался фильм, не нашлось, ее пришлось построить. Наша задача была снять, как мы тогда выражались, самый маленький фильм о гладиаторах. Там есть все ракурсы, присущие кино о гладиаторах, только в маленькой бане.
– А что снималось на брежневской даче?
– Званый ужин у генерала – это все снято на даче Брежнева на Янтарном берегу.
– Вы замечательно выбрали актеров. Алексей Агранович – воплощение сутулого интеллигента. И гэбэшники, которых производят в каких-то лабораториях, особый физиогномический тип, – вы нашли идеальных персонажей.
Это фильм о природе любого компромисса
– Гэбэшников я страшно люблю именно потому, что они хорошо смотрятся вместе. Там был кастинг на грани гротеска, они почти персонажи фильмов братьев Коэн, но без ухода в полную феллиниаду, совсем уже неправдоподобные лица. Они воплощают свою социальную функцию идеально. С Аграновичем мне очень повезло, потому что сочетание такого уровня таланта с такой незамыленностью в российском кино очень редкое. Хорошие артисты, как правило, много снимаются, а для Алексея это первая главная роль в кино. Я его увидел в пьесе Кирилла Серебренникова "Обыкновенная история", и все мои размышления по кастингу тут же исчезли, потому что стало понятно, что Бориса Аркадьева должен играть он. 70% того персонажа, который мне был нужен, на самом деле уже существовали на сцене. Потом, познакомившись с Алексеем, я понял, что 70% – это и есть сам Алексей, это актер американского склада, он играет более-менее себя в предложенных обстоятельствах, но делает это великолепно, с естественной харизмой, подключиться к которой большое счастье.
– Почему вы назвали вашего сентиментального космонавта Луговым? Зритель тут же вспоминает персонажа из дела Литвиненко…
– Мне вообще это не пришло в голову! Мне нужно было запоминающееся имя, чтобы, услышав его по радио, главный герой отреагировал. Лев Луговой – запоминающееся имя. Вы далеко зашли в конспирологию. Я вспомнил сейчас, что действительно был Луговой, завязанный в деле Литвиненко, но вы первый, кто мне об этом напомнил.
– Трудно говорить о вашем фильме, потому что есть чувствительные люди, которых это может обидеть. Ведь фильм о советской, преимущественно еврейской интеллигенции, которая, с одной стороны, обслуживает зверскую власть, а с другой стороны – восстает в самый неожиданный момент. Сейчас ведь точно такое же время и то же самое происходит, только другие масштабы, другие параметры. Как вы эту тему видите?
Возможно существовать в любой системе, не играя в игру с властью
– Это фильм о природе любого компромисса, в этом плане он автобиографический и для меня, и для любого творческого человека, который делает выбор функционировать в рамках какой-либо системы, которая оплачивает эту функцию. Конечно, есть вопрос, стоит ли всё, что я получаю, того, что я отдаю. Мне кажется, с этим себя может ассоциировать практически любой человек, независимо от Советского Союза или России, потому что функционировать в коммерческой голливудской системе – точно такой же расчет. У меня есть второстепенный персонаж в фильме, его зовут Гринберг, который является зеркалом Аркадьева, только неудачником. Он подан как бы в комическом ключе, такой Аркадьев-лузер, которого на телек не пускают. Но на самом деле он очень важный для меня персонаж, потому что он показывает, что в принципе возможно существовать в любой системе, не играя в ту игру с властью, в которую играет Аркадьев. Все, чем нужно поступиться для этого, – это успехом. Возникает закономерный вопрос – адекватная ли это цена? Поэтому я оставляю этот вопрос открытым, потому что он и для меня не закрыт.
– А сегодня он стоит точно так же, как в 1984 году, или по-иному?
– Никаких, мне кажется, изменений нет. Единственное, что изменилось: в Советском Союзе функции цензуры были больше кодифицированы, то есть была буквальная справка, печать, подпись, которую нужно было добиться прежде, чем заниматься искусством. В фильме "Лето" про это тоже есть сцена. Сейчас это такие ловящиеся из воздуха флюиды, плюс очень странно написанные запретительные законы, которые можно трактовать в одну или в другую сторону. Советский Союз в этом плане меня привлекал не ретро-антуражем, а тем, что там по крайней мере это мир, в котором совершенно буквально и четко было прописано, что если вы юморист, вы должны принадлежать к мастерской разговорного жанра внутри Москонцерта. Это кажется поразительным нарушением всех норм творчества, но на самом деле это просто более яркое и наглядное выражение тех запретов, которые присутствуют почти всегда и везде.
– И не будем забывать, что режиссер фильма "Лето" находится под домашним арестом.
– Давайте не забудем это, это очень важно и для восприятия фильма. Я снимал "Юмориста" в тот момент, когда арестовали Кирилла, это большущий отпечаток, конечно, наложило даже на сам процесс съемок "Юмориста".
– Ваш персонаж говорит о двух составных частях России – водка и космос, то есть низ и верх. Эти две части в противоречии находятся или они близнецы?
Водка и космос, два способа побега
– Я вас разочарую. Это просто невольная шутка, которую второстепенный персонаж произносит, она полностью обусловлена ситуацией, потому что главный герой в этот момент находится в запое и бредит космической экспедицией, которую показывают по телевизору в новостях. Жена жалуется, что всё у него водка и космос, водка и космос. Второй говорит: да, наконец он сформулировал русскую идею. Я приятно удивлен тем, что на эту фразу довольно сильная реакция, причем в зале тоже, на премьере аплодисменты внезапно были. Это фраза, которую я задумал как шутку впроброс, но если в нее углубляться, то да, наверное, это два способа достичь чего-то трансцендентального в российском контексте – водка и космос, два способа побега.
– Рэпер Face поет в конце вашего фильма песню о юмористе и дает свою трактовку этого фильма. Как вы работали с Фейсом и почему завершили фильм его треком?
– Фильм был уже готов, когда мне пришло в голову показать его Фейсу. Мы заканчивали монтаж в тот момент, когда у Фейса вышел очень смелый альбом под названием "Пути неисповедимы". С музыкальной точки зрения это был неоднозначный альбом, но с гражданской он меня захватил, потому что это самое четкое и смелое высказывание российского музыканта про страну и власть за последние лет 20. Мне пришло в голову, что есть четкая параллель между Фейсом и героем фильма, что они оба люди, от которых ждут простых развлечений и смеха, потому что первые песни Фейса – обсценные комические скетчи, а оказывается, что в этих людях спрятана потребность говорить о чем-то совсем другом. Я решил показать ему фильм. Мне интересно было его мнение, поскольку это человек, которому 21 год, и мне самому уже трудно предсказывать, как этот фильм глазами молодежи может выглядеть. Результат меня шокировал в хорошем смысле, потому что Фейсу фильм очень понравился, но не просто понравился, он в нем увидел прямую параллель между цензурой, которой подвергается герой, и волной запрета концертов, жертвой которой он стал в прошлом году. Как вы помните, в ноябре-декабре шла волна отмен рэп- и рок-концертов под всякими идиотскими предлогами. То есть в этом плане он прямая жертва цензуры, он больше в некотором роде, чем я, имеет право говорить об этом, он знает, о чем говорит. В результате его фильм вдохновил на этот трек, а трек в свою очередь мы решили поставить в титры, там дальше другая песня была, но мы поняли, что это уникальная смычка событий фильма с сегодняшним днем и странно было бы не воспользоваться ею.
