- Смысл слова "философия" естественным образом меняется на протяжении веков, десятилетий и, может быть, даже последних месяцев.
- Взрослые, скорее, выступают как своего рода неоплатоники, которые верят, что то, что было изначально, было сложным. А дети больше по духу картезианцы, которые думают, что все складывается из простых первоэлементов.
- Все эти гегели, канты – это своего рода философская мафия, которая непонятно за счет чего захватила умы.
- Самая массовая из тенденций и заметная – это интерес молодых людей к либертарианской философии, к философии, которая декларирует, что можно предложить простые рациональные правила игры.
- Философия – это, вообще, не знание, это некоторый акт, который человек совершает, подобно религиозному. Когда человек философствует, он является другим человеком, чем человек, который не философствует.
Тамара Ляленкова: Сегодня мы попробуем ответить на вопрос, который не утратил своей актуальности со времен Аристотеля: что было раньше – яйцо или птица, курица? А также попытаемся понять, какие философские идеи привлекают современных молодых мыслителей и есть ли общие для всех поколений авторитеты.
В московской студии научный сотрудник Института философии РАН Даниил Аронсон, студентка Школы философии Софья Порфирьева и заведующий кафедрой "Теория познания" лицея Высшей школы экономики Александр Гиринский.
Тамара Ляленкова: Хочу начать с авторитетов, поскольку история с присвоением имени Иммануила Канта калининградскому аэропорту представляется весьма показательной. Как утверждали некоторые издания, местные граждане отдали предпочтение философу.
Как вам кажется, горожане голосовали за Канта как за земляка или как за мыслителя? Или им просто не понравились другие претенденты, например, императрица Елизавета и маршал Василевский?
Александр Гиринский: Когда мы говорим о массовом сознании или стереотипах, то надо понимать, что в Калининграде в последнее время очень много говорится про Канта. То есть имя на слуху. Кроме того, имя Канта не связано с милитаризмом. А в России очень часто имена присваиваются по военным заслугам, культурное сознание и культурная память здесь достаточно милитаризированы. А этом смысле Кант выделяется.
К тому же у него очень интересная биография: немецкий, по сути, философ оказался русским подданным. Мне кажется, что жителям Калининграда это нравится, для них это хорошая история, и поэтому Кант побеждает традиционные альтернативы в виде советских маршалов или русских императоров. Вот и все.
Софья Порфирьева: Я полагаю, что Кант – фигура, действительно значительная для Калининграда. А еще туда едут в философское паломничество – на могилу философа. Если убрать Канта, то паломничество прекратится. Конечно, это завязано в массовом сознании. И здорово иметь такого земляка, это незаурядно.
Тамара Ляленкова: С другой стороны, начальник штаба Балтийского флота, выступая перед строем, высказался в том духе, что Кант писал непонятные книги, которые никто из здесь стоящих не читал и читать не будет. Возможно, размышления о смысле жизни, и вправду, противопоказаны военным. Однако молодых людей такие вопросы, как правило, интересуют.
Что было первым – яйцо или курица? Опрос молодых людей
Тамара Ляленкова: Надо заметить, что молодые люди довольно развернуто на вопрос отвечают.
Александр, вы понимаете, какие идеи, какие авторы, философы интересны вашим лицеистам?
Александр Гиринский: Во-первых, стоит сказать, что лицеисты, конечно, незаурядная социальная группа: это ребята из хороших семей с изначальным запросом на какое-то интеллектуальное развитие. У них есть спрос на подобного рода литературу.
Классикой они не интересуются
Если говорить об их философских пристрастиях, то они разнородны, но в целом укладываются в современную интеллектуальную моду – современные направления гендерстадис, это вещи, связанные с философией сознания, с философскими направлениями, которые находятся на стыке с нейробиологией и другими современными нейронауками. Классикой они не интересуются или интересуются в связи с этими модными направлениями.
Конечно, есть группа ребят, которая всегда тяготеет к богемному образу жизни: их интересует философия искусства, философия перфоманса. Но это не то, что я бы называл философией. Вот такое противоречие я для себя зафиксировал.
Тамара Ляленкова: Соня, вы-то остановились на классической философской мысли. Почему?
Софья Порфирьева: Большую роль сыграли мои учителя, которые преподавали на первом курсе. Возможно, это такой не закрытый гештальт, потому что программа первого курса истории западной философии в ВШЭ довольно короткая – мы не дочитали Фому Аквинского. И мне захотелось узнать, что там у Фомы. Естественно, это потребовало самостоятельной работы, и я остановилась на этом, потому что стало интересно. Более того, открываются новые горизонты, ведь Средние века – это не только про сами Средние века, но и про интерпретацию Средних веков.
Даниил Аронсон: Я не соглашусь ни с Александром, ни с Софьей в том, что касается гендерстадис, философии сознания, и всего, что связано с нейронауками. Я считаю, что это вполне себе философия, просто смысл слова "философия" естественным образом меняется на протяжении веков, десятилетий и, может быть, даже последних месяцев. Мне кажется, что сегодня философия – это во многом не какое-то чистое знание, а, если угодно, прикладное знание.
Александр Гиринский: Я немножко другое имел в виду. Я имел в виду, что для меня философия – это, вообще, не знание, это некоторый акт, который человек совершает, подобно религиозному. Для меня здесь нет "равно", но есть значимость соотнесения. Когда человек философствует, он является другим человеком, чем человек, который не философствует. Это некоторое поведение, в том числе.
Когда ребята интересуются философией, они же не собираются становиться академическими философами, писать диссертации по Гегелю и Канту. Кто-то, может, и будет – замечательно, но в целом – вряд ли. Им философия будет нужна в жизни, но не для этого. Для чего? Мне бы хотелось, чтобы она им потребовалась именно как способность к некоторому поведению, которое отличается от обыденного. Хотя под словом "обыденное" я не имею в виду плохое.
Тамара Ляленкова: Соня, зачем вам нужна философия?
Философия – это способ жить, это про твое состояние
Софья Порфирьева: Здесь такой эффект двойной бухгалтерии. С одной стороны, философия – это, безусловно, наука: академическая жизнь, академическая работа (статьи, выступления). А с другой стороны, философия – это способ жить, это про твое состояние. Лично я придерживаюсь того, что должна оставаться некоторая разница между тем, с чем я работаю, и то, как я живу.
Тамара Ляленкова: Я попросила Кирилла Мартынова, доцента Школы философии НИУ ВШЭ, сделать анализ некоторых трендов, исходя из опыта общения со студентами.
Кирилл Мартынов: Мне кажется, есть несколько очень ярких тенденций. Пожалуй, самая массовая из них и заметная – это интерес молодых людей к либертарианской философии, к философии, которая декларирует, что
Есть интерес и к представителям австрийской экономической школы, о которой писали в середине ХХ века
можно предложить простые рациональные правила игры, основанные на свободе заключения контрактов, свободном рынке и на серьезном ограничении влияния государства на все сферы человеческой жизни, включая культуру, социальную жизнь и так далее. Здесь, мне кажется, есть интерес и к представителям австрийской экономической школы, о которой писали, в основном, в середине ХХ века, и к очень странному такому популярному философу Айн Рэнд, если можно называть ее философом. Еще есть какие-то более радикальные направления, анархо-капитализм и менее радикальные. Мои студенты с вниманием относятся к работе Роберта Нозика "Анархия, государство и утопия".
Вторая тенденция, я думаю, не менее сильная – про гендерную власть, про так называемый патриархат. Поднимается вопрос про то, откуда берутся гендерные идентичности, что значит быть мужчиной и женщиной, и могут ли быть какие-то другие гендерные идентичности. В общем, вопрос о равенстве: как по-феминистски прочитать Маркса, или Канта, или "Теорию общественного договора" у Руссо.
Довольно большой интерес есть к современным левым теориям, и не столько к Марксу, сколько к современным авторам. Все еще популярен Славой Жижек и Мишель Фуко. Модный сейчас философ – Ник Лэнд.
Четвертая тенденция заключается в том, чтобы выводить на философскую сцену темы, которые никогда не рассматривались ни как философские, ни как интеллектуальные. Например, с обсуждением так называемой "темной" экологии, когда берутся какие-то странные объекты, артефакты, связанные с ужасом, со всякими монстрами. И эти темы становятся темами для метафор, которые нам позволяют о чем-то подумать.
Тамара Ляленкова: Итак, есть интерес к неожиданным для философии вещам, который решает все-таки философские вопросы.
Александр Гиринский: Я согласен с тем, что говорит Кирилл. Только он говорит об этом нейтрально, а я бы поставил знак минус.
Темы разрабатываются под определенные политические заказы
Либертарианство, особенно Айн Рэнд, – это как в молодости пройти через период, когда ты пьешь, куришь и уходишь из дома. Все эти интересы (гендерстадис, либертарианство), как правило, избраны молодежью не самостоятельно, а опосредовано – той политической конъюнктурой, которая сегодня популярна в Европе. Они завозные, а популярны в Европе в силу определенного консенсуса политических элит. Эти темы разрабатываются под определенные политические заказы. Молодежь этого не понимает и просто хавает, извините меня, эту жвачку, как модную европейскую традицию. Наша задача показать им более сложную картину – то, как эти вещи возникают.
Тамара Ляленкова: Соня, вы согласны?
Софья Порфирьева: Хороший вопрос. Когда мне скучно или я в метро, я читаю Джудит Батлер, поскольку этого требует круг общения. Когда я прихожу к своим однокурсникам, они все увлекаются современными авторами, и мне нужно понимать, о чем они говорят.... Они же не будут читать Фому Аквинского, чтобы со мной поговорить, поэтому я делаю шаг вперед и читаю это тоже.
Тамара Ляленкова: Даниил, а есть ли, на ваш взгляд, авторы, без которых философ просто не может состояться?
Даниил Аронсон: Мой ум подсказывает – да, но мое сердце говорит – нет. С одной стороны, философская выучка подтверждает, что, да, есть определенные багаж, определенный язык. Мы видим на практике, что люди, которые не читали Гегеля, зато почитали Батая или какого-нибудь другого модного автора, часто этих модных авторов не понимают, потому что у них нет классического языка.
А с другой стороны, мне кажется, что все эти гегели, канты – это своего рода философская мафия, которая без всякого консенсуса элит, про которые Александр говорит, непонятно за счет чего захватили эти умы. И все думают, что нельзя философствовать без этого. Хотя это немножко такое высокомерие академического философа.
Александр Гиринский: Понятно, почему они захватили – потому что так написана история философии. Она писалась неокантианцами.
Даниил Аронсон: Да. И так получилось, что мой путь связан с Кантом.
Тамара Ляленкова: Вам это мешает или помогает, когда вы выходите во внешний философский мир?
Кант реально лет на семь остановил мое философское развитие
Даниил Аронсон: Сначала мешало: Кант реально лет на семь остановил мое философское развитие. А потом стало помогать, когда пришли талантливые преподаватели и показали, как можно философствовать с этим, не замыкаясь. И Кант превратился для меня в инструмент, с помощью которого я открываю другие философские концепции, но которые при этом не фетиш.
Тамара Ляленкова: У общества есть запрос на то, чтобы понять, что происходит, и современным философам надо к этому приспособиться. Каким образом?
Александр Гиринский: Например, во Франции есть прекрасная культура публичной философии. Философ – это не человек, который только и делает, что сидит за книжкой, он приходит на телевидение, выступает, комментирует актуальные политические события и так далее. Другое дело, что там в основном левые философы ходят, что тоже определенный заказ, сформировавшийся после войны и пр. В России это как-то по-другому могло быть устроено, но пока не устроено никак.
Софья Порфирьева: А есть ли запрос?
Александр Гиринский: Запрос, я думаю, есть, другое дело, что нет каналов, через которые он может быть артикулирован.
Тамара Ляленкова: А есть ли философы, которые придут и расскажут?
Александр Гиринский: Ну, например, есть философ Дугин. Он ходит, рассказывает. Кстати, нормальный философ, очень образованный человек. Мне не близки его политические взгляды, но говорить, что он плохой философ или академически необразованный я не могу. Другое дело, что помимо Дугина должен быть кто-то еще. А кого-то еще у нас нет по двум причинам.
Мало философов, которые готовы выйти из академии и пойти обсуждать актуальное
Первая – нет канала, через который запрос может быть артикулирован. Вторая – медийное руководство недостаточно образовано, чтобы понимать, что это нужно. Третья – мало философов, которые готовы выйти из академии и пойти обсуждать актуальное, и обсуждать это так, чтобы было понятно. Но мне кажется, что России это нужно, потому что публичная философия, не академическая, очень важна для развития институтов, политического сознания, политической культуры и так далее.
Тамара Ляленкова: Вам не кажется, что могут возникнуть проблемы с широкой аудиторией?
Опрос взрослых прохожих: Что было первым – яйцо или курица?
Тамара Ляленкова: Практически все взрослые ответили, что изначально была курица. В этом есть такой практический подход, как мне кажется. Может быть, подсознательно сказывается выражение из серии "яйца курицу не учат", то есть взрослые сами выступают в роли курицы.
Даниил Аронсон: Я думаю, что взрослые здесь, скорее, выступают как своего рода неоплатоники, которые верят, что то, что было изначально, оно уже было сложным. А то, что простое, оно вторично. А дети больше, наверное, по духу такие картезианцы, которые думают, что все складывается из простых первоэлементов. Поэтому им кажется, что первым было яйцо.
Мы видим яйцо, значит, где-то пробежала курица
Софья Порфирьева: Мы видим яйцо, значит, где-то пробежала курица. Это казуальная зависимость. Может быть, просто потому что у взрослых больше наблюдательного опыта. Если что-то случилось, значит, есть какая-то причина, почему это случилось.
Тамара Ляленкова: Мир глобален. И понятно, что культура распространяется ровным слоем по ряду стран. Есть влияние Запада: то, что модно там, приходит сюда. Это хорошо или плохо?
Александр Гиринский: Это неизбежно.
Софья Порфирьева: В истории философии это хорошо.
Александр Гиринский: В долгосрочном периоде – это хорошо, потому что обогащение культуры может происходить только так – когда культуры смыкаются. А в краткосрочном периоде это может быть плохо. Потому что если какие-то аутентичные, насущные для той или иной культуры проблемы забиваются потоком, фоном привходящих проблем, которые, на самом деле, не имеют исконной проблематизации в этой среде, то это просто болтовня. Она ни к чему не приводит в итоге.
Тамара Ляленкова: Любопытная складывается ситуация: с одной стороны, достаточно сильное влияние Запада, с другой стороны, отсутствие живой философской мысли в России. Впрочем, учитывая интерес молодежи, есть надежда, что через некоторое время это как-то исправится.
