- Российским призывникам обычно говорят о долге перед родиной, а вот сама родина нередко забывает о своих долгах перед гражданами.
- Если человек погиб на военной службе, его родственники часто годами обивают пороги, чтобы наказать виновных или получить положенное по закону пособие.
- Военкоматы и социальные службы экономят деньги и автоматически никаких выплат не назначают, родственников погибших отправляют в суд.
- Ценность человеческой жизни в России ничтожна: в армии в мирное время по-прежнему гибнут люди – из-за равнодушия и халатности начальства.
Марьяна Торочешникова: В России идет призыв на военную службу. По плану военкоматы должны отправить в войска 135 тысяч новобранцев. Призывникам традиционно говорят о долге перед родиной, хотя сама родина нередко забывает о своих долгах. А если человек погиб на службе, его родственникам часто годами приходится обивать пороги, чтобы привлечь к ответственности виновных в гибели в армии мужа, отца или сына, или получить гарантированное государством пособие.
Видеоверсия программы
Корреспондент: Никита, сын Ларисы Суровцевой, погиб в армии. Командир батальона отправил необученных солдат убирать полигон, где лежали боевые снаряды.
Лариса Суровцева: Они ходили, собирали эти осколки после взрывов, разговаривали по телефону, он говорит: "Мама, там ужас один, там столько снарядов валяется, и разорванные, и неразорванные. Идешь, зацепишься ногой – аж волосы дыбом встают".
Привезли гроб – из него сочилась кровь. По-человечески сделать все не могли, стоял сильный запах...
Привезли гроб – из него сочилась кровь. По-человечески сделать все не могли, стоял сильный запах... Открывать гроб не разрешили, сказали, смотреть там не на что…
Корреспондент: Доказать виновность командира, который отправил детей на смерть, помог благотворительный фонд "Право матери".
Вероника Марченко, основательница фона "Право матери": Он послал их собирать снаряды, то есть ему было глубоко наплевать на то, что с ними случится. Вот за это "наплевать" он ответил в уголовном процессе, сначала лично, как физическое лицо, ему дали уголовный срок, а дальше ответило деньгами Министерство обороны, как организация, которая именно этого человека с этими моральными и профессиональными качествами наняла на работу.
Корреспондент: История фонда началась 30 лет назад, когда молодая журналистка Вероника Марченко написала статью "Ржавчина", где рассказывала о жестокой гибели солдат в армии. После этого в редакцию журнала "Юность" стали приходить сотни писем с похожими историями. Вскоре Вероника поняла, что письма не закончатся, и основала общественную организацию.
Вероника Марченко: Началась она в Чечне. Толпы людей здесь с утра до ночи, эти люди ищут пропавших без вести. В Ростове-на-Дону, когда там была 124-я судебно-медицинская лаборатория, вокруг нее стояли бесконечные составы с вагонами, где лежали эти трупы, полутрупы, части тел, и там ходили родители и пытались опознать своих детей. Хотелось чем-то помочь этим людям.
Корреспондент: Фонд "Право матери" подал сотни исков на действия Министерства обороны в Чечне. Первое время не удавалось выиграть ни одного дела, но фонд не сдавался, подавал апелляции и новые иски.
Вероника Марченко: В целом все это вместе, какие-то совместные микроусилия привели к тому, что в 2000 году мы выиграли первое дело, выиграли сразу 500 тысяч. И с этого момента стало возможно выигрывать иски у Министерства обороны.
А почему "Право матери" – потому речь идет о праве матери знать о судьбе своего сына, расследовать его гибель, добиться наказания виновного.
Марьяна Торочешникова: Министерство обороны России с 2010 года перестало публиковать статистику об умерших военнослужащих. А в мае 2015-го Верховный суд России подтвердил законность указа президента Владимира Путина о засекречивании потерь российской армии в мирное время. И сегодня точной информации о боевых потерях, убийствах и самоубийствах в армии, о том, сколько военных ежегодно гибнет там от болезней или из-за несчастных случаев, в открытом доступе не найти. Но фонд "Право матери" ведет свою статистику.
О защите прав семей погибших военнослужащих говорим с гостями в студии Радио Свобода – главой фонда "Право матери" Вероникой Марченко и юристом фонда Татьяной Сладковой.
За эти годы количество обращений родственников погибших в армии людей снизилось или увеличилось?
Вероника Марченко: Мы можем говорить только о тех обращениях, которые поступают непосредственно к нам, и они поступают примерно в одинаковом масштабе в те периоды, когда нет военных действий. Понятно, что например, война в Чечне, и первая и вторая, давали в три-четыре раза больше обращений. За последний, 2018 год, у нас было около 2200 обращений. Это люди, погибшие в разные годы. Наше отличие от многих общественных организаций в том, что семьи, которые к нам обращаются, остаются с нами на десятилетия. С момента, когда их родственник погиб, сначала идет уголовное дело, связанное с расследованием причин гибели, потом возникают социальные вопросы, и вот они бесконечные. Каждые пять лет появляется какой-то новый закон, им отказывают в какой-нибудь новой выплате. И каждый год добавляются новые и новые люди, то есть число наших подопечных бесконечно растет.
Соответственно, наше представление о количестве погибающих – порядковое, и, как нам кажется, порядка двух тысяч человек в год погибает от самых разных причин. Здесь и так называемые самоубийства, и доведения до самоубийства, и дедовщина, неуставные отношения, и смерти от заболеваний, которые не лечили, не реагировали на жалобы призывников, считая их симулянтами. Это и гибель в результате несчастных случаев, в том числе и во время учений, и во время погрузочно-разгрузочных работ, когда есть халатность со стороны офицеров, которые не объясняют никакие правила безопасности, а потом все это задним числом фальсифицируется.
Точные данные есть у Министерства обороны, у ведомств, где проходят службу военнослужащие: это МВД, Нацгвардия, ФСБ, – и отчасти у страховых компаний (просто страховая компания выплачивает страховые выплаты не всем).
Марьяна Торочешникова: Две тысячи гибнущих в России военнослужащих в мирное время – эта цифра представляется довольно большой. Даже когда Министерство обороны раскрывало свою статистику, там говорили о 400, о 500 погибших, в 2014-15 году назывались цифры – около 700.
Вероника Марченко: Тут еще вопрос – как считать эту статистику. Есть люди, которые "пропадают без вести", и тут речь не идет о военных действиях: они просто были в армии и куда-то исчезли. По большей части это тоже случаи гибели. Иногда люди умирают от заболеваний, полученных в период службы, спустя два-три месяца после демобилизации, и их мы тоже считаем жертвами армии, если армия стала причиной возникновения этой травмы, увечья или заболевания. Конечно, если считать их честно, то количество будет больше. И военные действия мы здесь тоже не считаем, потому что при них много больше потерь.
Марьяна Торочешникова: Каковы конкретные причины обращений родственников погибших? Почему их проблемы не решаются на уровне чиновников, военкоматов?
Татьяна Сладкова: Круг обращений можно разделить на несколько тем. Это уголовные процессы, то есть все то, что связано с расследованием причин гибели военнослужащего. Кроме того, это социальная тема: пенсии, пособия, все, что положено родственникам погибших военнослужащих. Мы также оказываем помощь обратившимся к нам по компенсации морального вреда. Если установлена вина конкретного силового ведомства в гибели военнослужащего, то, по Гражданскому кодексу, потерпевшие, в данном случае родственники, могут обратиться за компенсацией.
Марьяна Торочешникова: А зачем судиться, чтобы получить пенсии и пособия, про которые написано во всех законах? Наверняка люди в военкоматах, в фондах, которые должны выплачивать эти деньги, прекрасно знают, кому, когда и какие суммы начислять.
Вероника Марченко: Законодательство меняется: скажем, в 2012 году появилось огромное число новых выплат, и какие-то сотрудники низовых пенсионных фондов, военкоматов и так далее просто узнают о них последними. А с 2015 года, наверное, есть прямое указание – экономить деньги, и они этого не скрывают. Людям заведомо отказывают, рекомендуют обращаться в суд, но из них до суда дойдет в лучшем случае половина, а остальные просто не пойдут, потому что у них нет денег на адвокатов, и они не знают, что можно получить бесплатную помощь.
Марьяна Торочешникова: Есть же совершенно чудовищные истории, когда вынуждены обивать пороги семьи Героев России, получивших это звание посмертно. Сколько сирийских вдов уже были вынуждены судиться, чтобы им дали причитающуюся надбавку к пенсии!
Вероника Марченко: Это указание сверху. Проблема с надбавками к пенсиям ветеранам боевых действий и Героям Советского Союза, Героям России на самом деле очень давняя. Уже лет 20 мы судимся за эти надбавки, и уже Верховный суд принял решение на эту тему, но это реальное указание Министерства обороны – не назначать выплаты автоматически. Это удивительное отличие нынешнего времени от 90-х годов, когда мы могли написать ходатайство в какой-нибудь орган социальной защиты или военкомат, и там говорили: "Да, действительно, им положено", – и все назначалось без судов. Сейчас у них абсолютно другой подход к оценке их работы, к тому, за что им платят премии, за что штрафуют, и они не должны самостоятельно принимать никаких решений.
Марьяна Торочешникова: А о каких суммах там идет речь?
До суда дойдет в лучшем случае половина родственников, у остальных нет денег на адвокатов
Вероника Марченко: Суммы очень разные, но они тоже сокращаются. Сама надбавка в 32%, безусловно, положена всем, суды назначают ее практически в автоматическом режиме, героям – 100%, это отдельно, у них и 32% и 100% к пенсии по случаю потери кормильца, которую они получают. И посчитайте, какие это суммы (миллионные), если взыскивать, например, с Афганистана все, что недоплачено за эти годы. До какого-то момента это было можно делать, и мы это взыскивали, но потом, в 2015 году, разрешили взыскивать эту сумму только за год назад. Соответственно, суммы существенно сократились. И это все тенденция – сокращать, недоплачивать людям то, что им положено.
Корреспондент: Кирилл, муж Галины Петровой – военный. Больше десяти лет он прослужил в армии, был капитаном, регулярно ездил на сборы. На здоровье никогда не жаловался, только на последних сборах почувствовал себя плохо – появились отеки на ногах, одышка, нарушился сон.
Галина Петрова: Конечно, врачи там были – терапевты, но определить конкретно, что с ним случилось, трудно: никакого оборудования нет. Предположили почечную недостаточность, давали ему лекарства, но лучше ему не становилось.
Корреспондент: После окончания сборов Кирилла Петрова отправили домой первым эшелоном, по приказу командира он лег в больницу. Врачи диагностировали сердечно-сосудистую недостаточность и оставили капитана в стационаре, но спасти Петрова не удалось, он умер в больнице через несколько недель.
Галина осталась одна с двумя маленькими детьми, младшему было пять месяцев, старшему – пять лет. Свекор, отставной военный, объяснил вдове, как оформить пенсию по потере кормильца, но о других выплатах, которые были положены Галине и ее детям, семья не знала. Юристы объясняют: в подобных случаях все очень индивидуально, и нужно обращаться за помощью к специалистам. Так Галина узнала, что ей положено жилье.
Галина Петрова: Жилья я могла добиться только через суд, потому что в получении жилья мне было отказано. И когда я впоследствии пообщалась с такими же вдовами, как и я, оказалось, что я не единственная такая.
Корреспондент: Сейчас Петрова стоит в очереди на получение жилья. Умолчали в военкомате и о том, что минимум до 18 лет детям положены ежемесячные денежные компенсации, их тоже пришлось добиваться через суд.
Галина Петрова: Я поняла, почему мне отказал военкомат. Они считают, что если нет военной травмы, то компенсацию платить не обязательно. А в законе сказано, что либо военная травма, либо исполнение служебных обязанностей. И считается, что, находясь в госпитале, они также исполняют свои служебные обязанности, ведь муж лег в этот госпиталь по приказу командира.
Корреспондент: Юристы фонда "Право матери" доказали в суде, что дети Кирилла Петрова имеют право на ежемесячные денежные компенсации: это чуть больше трех тысяч рублей на ребенка. Суд также обязал военкомат выплатить задолженность по иску – 260 тысяч рублей.
Марьяна Торочешникова: Сколько в среднем длится такое разбирательство в суде, после которого семья начинает получать причитающиеся ей компенсации?
Татьяна Сладкова: К сожалению, сейчас это не ограничивается судом первой инстанции, есть еще апелляционная инстанция, и все это, как правило, длится не меньше полугода.
Марьяна Торочешникова: За последние годы что-то изменилось в делах о гибели призывников в армии?
Вероника Марченко: Все зависит от военно-следственных отделов, которые работают непосредственно на местности. Есть очень тяжелые регионы, например, Дальний Восток. Практически никого из сотрудников не поощряют за качественную работу, главное, чтобы они соблюли какие-то формальности. Тем не менее есть случаи, когда люди работают качественно, выявляют фальсификации документов, и дела доходят до суда. Но по-прежнему есть огромное количество дел, где следствие не работает вообще, закрывает глаза на фальсификацию или поощряет ее, пытается все скрыть.
Марьяна Торочешникова: По-прежнему практикуется история с попыткой представить как несчастный случай суицид, результат неуставных отношений в армии?
Вероника Марченко: Первый, кто это камуфлирует, – это сам преступник. Другой вопрос, начинает ли часть этому способствовать, прятать следы.
Корреспондент: Александр Шерер, 1993 года рождения, был призван в армию 10 июля 2013 года. Проходил военную службу на 102-й военной базе российских войск в Республике Армения. 25 февраля 2014 года военные сообщили родителям, что их сын при движении на завтрак столкнулся с другим военнослужащим, упал, начал задыхаться и умер. В ходе предварительного следствия по уголовному делу, возбужденному по факту гибели Александра Шерера, было установлено, что 25 февраля 2014 года у него произошел конфликт с сослуживцем Косиновым, и тот применил к Шереру борцовский прием – захват рук и бросок через бедро, после чего Александр упал на спину, начал задыхаться, хрипеть, а затем впал в бессознательное состояние и вскоре скончался.
Татьяна Сладкова: Родители получили тело своего сына и провели независимую экспертизу. Эксперт при вскрытии обнаружил, что в теле нет сердца. С того времени начались мытарства родителей погибшего Александра, и дело длится уже на протяжении пяти лет. По данным следствия, сердце было изъято при первичном судебно-медицинском вскрытии.
Вероника Марченко: Сердце там изъято не случайно, это орган, который был объявлен причиной смерти: якобы у него был инфаркт. Мальчик при этом был здоровый, занимался спортом. Впоследствии выяснилось, что в день смерти у него была стычка с сослуживцем, тот его ударил, и для нас очевидно, что он ударил его так, что сердце остановилось, он погиб от рефлексогенной остановки сердца. Якобы тот, кто его ударил, – это сын какого-то начальства, и поэтому начали прятать концы. Наличие сердца подтвердило бы, что у мальчика не было никакого инфаркта.
В дальнейшем это сердце нашли в банках из-под консервированных овощей, и, как пишет эксперт, оно было разрезано бессистемно и беспорядочно, то есть, когда стало понятно, что сейчас мы это сердце найдем, его просто уничтожили, покромсали. Но наш замечательный независимый эксперт в том, что есть, обнаружил ДНК трех разных людей, включая пожилых людей 60–70 лет, то есть туда подложили гистологические препараты из других трупов. Это написано в независимой экспертизе, и это ушло в Европейский суд.
Марьяна Торочешникова: А почему они так упорствуют?
Вероника Марченко: Потому что иначе там придется всем сесть, там же фальсифицирована первая, официальная, государственная экспертиза, так что они будут отстаивать свою позицию до последнего.
Марьяна Торочешникова: Вам удается добиваться привлечения к уголовной ответственности виновных в гибели призывников, причем даже в тех случаях, когда они погибли не от насильственных действий, а просто умерли из-за болезни.
Вероника Марченко: У нас вот в марте закончилось дело о смерти от пневмонии Леши Егорова.
Корреспондент: Алексей Егоров, 1997 года рождения, призван в армию 14 июня 2017 года. Проходил военную службу в Подмосковье, в воинской части 32516. 1 августа 2017 года он умер от пневмонии. 13 июля Егоров позвонил матери и сказал, что у него температура 39,5. Из войсковой части его отправили в госпиталь Минобороны России в городе Долгопрудном. Родители созванивались с сыном, он сообщал, что ему делают уколы и дают таблетки парацетамола, от которых температура не снижается и держится на уровне 38–39,5. 20 июля 2017 года Алексея в состоянии комы перевезли в подольский госпиталь, врачи диагностировали у него двустороннюю пневмонию и приступили к интенсивной терапии. Спустя неделю Алексей Егоров умер. Из обвинительного заключения: "Ненадлежащее исполнение лечащим врачом Бирюченко своих профессиональных обязанностей повлекло по неосторожности смерть Егорова".
Вероника Марченко: Его лечащему врачу было совершенно все равно, она оставила Лешу в госпитале и уехала, не сказав, что с ним сделать, не отправив на рентген. Он умер от пневмонии просто потому, что его никто не лечил. Он уже на последней стадии попал в госпиталь более высокого ранга, там врачи пришли в ужас, но спасти его уже никто не мог, болезнь прогрессировала очень быстро.
Лечащий врач пыталась, например, сказать, что она не знала, что у нее в госпитале есть рентген. По медицинским делам очень сложно добиться реального наказания для виновных, потому что сразу переписываются все медицинские карты, и наша врач тоже пыталась это сделать: следователь как раз на этом ее поймал. В результате она получила два года ограничения свободы и два года запрета на занятие медицинской деятельностью.
Марьяна Торочешникова: Сколько сейчас людей гибнет в армии из-за болезней, из-за некачественно предоставленной медицинской помощи?
Он умер от пневмонии просто потому, что его никто не лечил
Вероника Марченко: Порядка 30% обращений в 2018 году были связаны со смертью от заболевания. Еще примерно 30% – это доведение до самоубийства и самоубийства. А остальные распадаются на разные части: это могут быть несчастные случаи, халатность, ДТП, взрывы снарядов, убийства, и те, кто погиб в боевых действиях, в той же Сирии, например – у нас есть и такие обращения.
Марьяна Торочешникова: Я знаю, что во многом благодаря деятельности юристов фонда "Право матери" общественности пришло более-менее официальное подтверждение того, что российские военнослужащие участвуют в боевых действиях на востоке Украины, когда один из подсудимых заявил об этом в суде.
Корреспондент: Илья Горбунов проходил военную службу в воинской части 32010 в Московской области. 6 февраля 2017 года, через три месяца после начала службы, Илья погиб, выполняя приказ, – он перегонял танк по обледеневшему колейному мосту. В связи со смертью призывника обвинение предъявили командиру 8-й танковой роты, старшему лейтенанту Олегу Леонтьеву. Он приказал Илье Горбунову, не имеющему специальной подготовки и удостоверения механика-водителя, самостоятельно перегнать танк Т-80У из парка боевых машин на танкодром. По пути следовало преодолеть колейный мост, что невозможно сделать без специальных знаний. В январе 2019 года суд приговорил Леонтьева к трем годам колонии-поселения.
Татьяна Сладкова: Танк двигался, перевернулся, упал в реку, и мальчик захлебнулся.
Вероника Марченко: В части был абсолютный беспорядок, ребят никто не учил обращаться с танками, и такой несчастный случай рано или поздно случился бы. Кроме того, техническая экспертиза показала, что все танки были неисправны, и засовывать туда живых людей в принципе было нельзя.
Татьяна Сладкова: К ответственности привлекали командира Ильи, который в последнем слове, желая попросить снисхождения, выразился так, что он, может, пригодится в совершенно других условиях, в том числе вот он был в той стране, в которой нас как бы не было. Он был осужден, а дальше было апелляционное обжалование, и в период с первой до второй судебной инстанции военнослужащий, который находился под подпиской о невыезде, покинул Россию, уехал в Сирию. Мы предполагаем, что это не могло произойти без ведома командования, он же был отправлен туда в командировку.
Вероника Марченко: Но он не избежал ответственности, мы сделали запрос, попросили прокурора обеспечить его возврат из Сирии, прокурор обеспечил, и в апелляционной инстанции он признан виновным и приговорен к реальному наказанию.
Марьяна Торочешникова: Когда речь идет о компенсации морального вреда в таких историях, о каких суммах речь?
Татьяна Сладкова: У нас в практике самая большая сумма – четыре миллиона рублей маме погибшего военнослужащего.
Корреспондент: Никита Белов, 1992 года рождения, проходил военную службу в воинской части 08318 в Воронежской области. 26 июля 2012 года погиб в результате взрыва снаряда на полигоне Погоново. Вместе с ним погиб еще один призывник – Дмитрий Некрасов, 1993 года рождения, прослуживший в этой части менее суток. Еще 11 солдат получили различные травмы, сотрясения мозга и ссадины. Обвинение было предъявлено командиру воинской части 08318, подполковнику Сюракшину, который направил солдат-срочников, не имеющих специальной подготовки, на расчистку полигона, среди них не было ни одного сапера. 28 ноября Воронежский гарнизонный военный суд признал Сюракшина виновным по пункту В части 3-й статьи 286-й УК "Превышение должностных полномочий с причинением тяжких последствий" и приговорил его к пяти годам лишения свободы. Фонд "Право матери" потребовал, чтобы матери погибшего был компенсирован моральный вред, нанесенный гибелью сына, и в 2017 году выиграл дело. Суд удовлетворил исковые требования фонда на сумму четыре миллиона рублей.
Марьяна Торочешникова: Что изменилось за 30 лет действия фонда "Право матери"?
Вероника Марченко: Сейчас мы вернулись ровно к тому же, от чего уходили, когда советская армия поменялась на российскую, когда говорили: давайте не будем оценивать работу командира части по наличию случаев заболевания, потому что из-за этого он начинает скрывать эти случаи, чтобы не получить по шапке, и люди умирают. Заболевшего или человека со сломанной ногой прячут чуть ли ни в каптерке, лишь бы об этом не узнали. Это абсолютный возврат к "совку".
Марьяна Торочешникова: Почему произошел такой откат, такое обесценивание человеческой жизни?
Вероника Марченко: Это ведь происходит во всех сферах. Люди погибают в торговых центрах, которые построены по сфальсифицированной документации, и это звенья одной цепи.
Марьяна Торочешникова: Но сейчас у Министерства обороны совершенно безумный бюджет, больше, чем во многие предыдущие годы, и верховный главнокомандующий Владимир Путин любит говорить о поддержке армии и флота, о том, как все ими гордятся. Почему такой диссонанс?
Вероника Марченко: Потому что люди и деньги – это не одно и то же. И когда во главе угла стоят деньги, это имеет совершенно конкретные последствия.
Татьяна Сладкова: Должна быть повышена ценность человеческой жизни. Были случаи, когда ответчики говорили в суде: "Вы хотите нажиться на смерти". Но это же не только деньги, это, в том числе, и наказание рублем воинской части.
