- Система Гегеля была последней системой, которая претендовала на фундаментальное обобщение. Теперь философия всего лишь частная наука, у которой должен быть свой метод, как у всех прочих наук.
- Пифагор говорил о том, что аспирант должен молчать 5 лет: все время обучения, пока мастер не скажет ему, когда говорить.
- Если я выхожу в публичное пространство, там идет война демонов, говорит Вебер, потому что там каждый служит какому-то демону, какой-то ценности.
- Мы живем в эпоху, которую еще социолог Карл Поланьи в работе "Великая трансформация" называл эпохой разукоренности, то есть экономическое калькулятивное мышление поглощает все сферы человеческой жизни, включая человека.
- Философ, может быть, сегодня единственный персонаж в культуре, который способен говорить не на экономическом языке, не на языке частных наук, а на общечеловеческом языке, языке свободы.
Тамара Ляленкова: Сегодня мы продолжим тему публичного высказывания - с точки зрения современного философа. Несмотря на то, что в российском медиапространстве, как и в политической сфере, инструментами глобального знания обычно не пользуются, молодые люди активно интересуются причинами и следствиями, организуют соответствующие клубы и сообщества, а некоторые даже поступают на факультеты философии.
Можно ли, используя философскую оптику, изменить общественный взгляд на актуальные события, мы попробовали выяснить у студентов в Школе философии НИУ ВШЭ, а в московской студии на этот вопрос ответят доктор философских наук Валерий Подорога и заведующий кафедрой теории познания лицея Высшей школы экономики Александр Гиринский.
Тамара Ляленкова: Начать я хотела бы с точки зрения студентов-философов, которых мы спросили: может ли философ в принципе быть публичной фигурой? Ребята сомневаются, что философ, когда выходит в публичное пространство, может быть понят. Они считают, что в России нет этого опыта. Так ли это?
Валерий Подорога: Если мы возьмем англо-американский мир и влияние на него каких-то философских позиций, то публично они там плохо заявлены, хотя внутри кампуса, внутри университетской жизни широко распространена идеология прагматизма. Что касается континентальной философии, в том числе во Франции, то надо учесть, что во Франции школьники изучают философию целым циклом. То есть философия включена в систему гуманитарного знания как единственное условие существования самого гуманитарного знания.
Тамара Ляленкова: Но, с другой стороны, в некоторых российских школах, в лицее ВШЭ, например, есть такой предмет как "теория познания". В других школах он может называться иначе, но критическое мышление пытаются формировать и здесь, причем разными способами. Другое дело, что вне образовательной среды мы образцов не видим…
Александр Гиринский: Существует проблема боязни. Само философское профессиональное сообщество боится выходить куда-то за пределы самих себя. Выйти просто к людям и что-то начать говорить так, чтобы это было понятно, говорить ясно и отчетливо - пока философы, видимо, боятся.
Может ли философ быть публичной фигурой? Размышляют студенты Школы философии НИУ ВШЭ
Тамара Ляленкова: В 90-е годы люди вроде были не очень готовы к подобного рода знанию. Тем не менее, проходило много публичных дискуссий, в том числе философских на актуальные темы. Вы можете это как-то объяснить?
Валерий Подорога: Я придерживаюсь точки зрения, что все-таки существует философия в качестве образовательной дисциплины, и существует философия, которая принадлежит великим. И эту большую группу философов, которые создали мировую философию, вы отодвигаете в сторону и говорите - давайте, займемся публичностью. Но те люди, которые создавали философию, они же создали и политику знания.
те люди, которые создавали философию, они же создали и политику знания
То, что сделал Хайдеггер внутри Германии и что сделал, допустим, Гуссерль, и все современные исследователи во Франции - они создали свою политическую зону, свою публику и свою публичность. Они не подделались под ту публичность, которая существовала. Они вносили новые идеи, давали новые обоснования, развивали, и никакой вопрос о том, что нужно куда-то входить или откуда-то выходить, конечно, не стоял. Другое дело, что существует популяризация философии.
Александр Гиринский: В немецкой культуре еще есть подобные примеры. Например, Карл Ясперс после Второй мировой войны после публикации работы о немецкой вине, тоже, можно сказать, стал публичным философом. Многие его положения вошли потом в программу денацификации, проводимой в Германии после Второй мировой войны.
Валерий Подорога: Не забывайте только, что Карл Ясперс существовал как мыслитель до всякой публичности.
Александр Гиринский: Да, несомненно, причем, не имея базового философского образования.
Валерий Подорога: Вы знаете, что Сартр два раза отказывался в 1962-м и в 1964 годах от Нобелевской премии. Знаете почему? Потому что он считал себя намного больше, чем Нобелевская премия.
Тамара Ляленкова: Ну, если вернуться в российскую повседневность, то стоит попробовать подумать о том, как философ здесь может быть встроен в общественную жизнь. Поскольку сейчас личное пространство и публичное как никогда часто пересекается, и это вызывает вопросы.
Задача философа: личное мнение или отвлеченное высказывание?
Александр Гиринский: Насколько я понимаю, в профессиональном сообществе есть две точки зрения. Первая заключается в том (и это артикулируют ребята), что философия должна говорить от имени некоторых общезначимых истин, вечности, каких-то больших смыслов,
на самом деле никакого общего мнения не существует
больших нарративов, если угодно. Вторая позиция заключается в том, что, условно говоря, система Гегеля была последней системой, которая претендовала на фундаментальное обобщение, и больше философия такую функцию выполнять не может. Теперь философия всего лишь частная наука, у которой должен быть свой метод, как у всех прочих наук. Мне, если честно, не близка ни первая, ни вторая. Мне кажется, что истина лежит где-то посередине, если мы говорим о сфере публичности.
Когда философ уходит в сферу публичности, у него, несомненно, какая-то функция должна быть: функция философа в культуре, если угодно. Он, конечно, не может высказывать какое-то общее мнение, потому что, на самом деле, никакого общего мнения не существует. Любое мнение, которое он будет высказывать, это будет его мнение.
Я хочу вспомнить работу Макса Вебера "Наука как призвание и профессия", которая, на самом деле, не только про науку, а про много что еще. Он говорит, что некоторое общее рациональное мнение возможно только в пространстве академии. А если я выхожу в публичное пространство, там идет война демонов, говорит Вебер, потому что там каждый служит какому-то демону, какой-то ценности. Кстати, пример самого Вебера это хорошо иллюстрирует - он вел активную публицистическую деятельность, писал тексты и во время Первой мировой войны, и после, не гнушался политикой и так далее.
философ, должен выступать как человек, который в публичном пространстве артикулирует идею человеческой свободы
Если все-таки попытаться найти общий мотив у философии, то философ, должен выступать как человек, который в публичном пространстве артикулирует идею человеческой свободы. Это банально звучит, но, тем не менее, этому можно дать веское философское основание. Мы живем в эпоху, которую еще социолог Карл Поланьи в работе "Великая трансформация" называл эпохой разукоренности, то есть экономическое калькулятивное мышление поглощает все сферы человеческой жизни, включая человека. И философ, может быть, сегодня единственный персонаж в культуре, который способен говорить на другом - не на экономическом языке, не на языке частных наук, а на некотором человеческом языке, языке свободы.
Тамара Ляленкова: И, может быть, на другом понятийном уровне, общегуманитарном.
Александр Гиринский: Да! На мой взгляд, одним из самых ярких примеров такой философии, такого говорения является философия Мераба Мамардашвили, которая в советском обществе выкристаллизовалась как идея свободы максимально отчетливо.
Валерий Подорога: Пифагор говорил о том, что аспирант должен молчать 5 лет: все время обучения, пока мастер не скажет ему, когда говорить. Я чрезвычайно консервативен. У меня тоже защищаются люди, но защищаются мои аспиранты долго, пока не наберут достаточно опыта размышлений. Поэтому я против всякой публичности такого молодежного шоу.
Тамара Ляленкова: Хочу вернуться к мысли о том, что если философ выходит к широкой аудитории, он должен принести что-то свое. Что свое - тоже большой вопрос.
Чем отличается высказывание философа от любого другого?
Тамара Ляленкова: Студенты-философы понимают позицию публичного философа достаточно отчетливо - каждый в силу своих знаний и возможностей. Мне это кажется важным, потому что в обществе не хватает как раз гуманитарного взгляда. Но, может быть, это принципиально новая философия? И новые философы?
Валерий Подорога: О самой философии они имеют мало представления. Они имеют представление о том, как представлять философию.
философия возникала как интеллектуальная традиция
Александр Гиринский: Философия возникала как интеллектуальная традиция, она не была ни наукой в современном смысле слова, ни религией - некая самостоятельная традиция, которая, на мой взгляд, говорит во все века в разных контекстах об одной идее - человеческой свободе. Если философ хочет эту традицию продолжать, то он должен выполнять эту функцию в культуре.
Тамара Ляленкова: Если философы действительно выйдут в публичное пространство, начнут разговор и предложат не ту бытовую или политическую оптику, к которой все привыкли, которая уже замылила многие понятия, это сможет сделать общественное мнение более глубоким?
Валерий Подорога: Ну, путь философии к обществу обычно обходной. То есть философия никогда прямо не входит в общество, она сначала создает атмосферу, различные познавательные инструменты. Это достаточно длительный процесс.
Александр Гиринский: Проблема еще в том, что сегодня философы считают себя слишком высокими, чтобы спуститься до не философа. Мне кажется, это ключевая психологическая проблема, я не знаю, как ее еще назвать.
Тамара Ляленкова: Да, коллеги, конечно, ревнуют к публичности, если философ имеет успех. С другой стороны, есть риски оказаться не очень востребованным как раз в публичном пространстве, и это может отразиться на академической позиции.
Однако потребность в инструментах познания у молодых людей, во всяком случае, есть, и если эту потребность не будут удовлетворять профессиональные философы, их место займут мыслители-самоучки. Что, собственно, уже и происходит.
