У отдельных наблюдателей создается ощущение, что Кремль начинает "давать слабину" в отношении протестных настроений в РФ. Так ли это? А также: что понял о стране Владимир Путин из общения в Сочи с региональными журналистами? В студии телевизионный обозреватель МК Александр Мельман, политолог Аббас Галлямов и журналист Саид Бицоев.
Полная видеоверсия программы
Елена Рыковцева: Сегодня мы говорим о том, что у некоторых наблюдателей появились надежды, что протестные настроения, которые иногда обуревают российских граждан, слышит власть. Александр Мельман, у вас есть такое ощущение, что в последнее время люди были услышаны в каких-то ситуациях, может быть властью, может быть телевидением федеральным?
Александр Мельман: Только по поводу шоу "Голос" я могу сказать, в остальном вряд ли. В остальном я пессимист. Власть не слышит особо, не хочет слышать. Так, немножко прислушивается или делает вид, но не более того.
Елена Рыковцева: А то, что власть разрешила провести опрос общественного мнения в Екатеринбурге перед тем, как строить храм, это вас никак не обрадовало?
Александр Мельман: Мне кажется, это такая игра на публику, когда потом опять выходит весь в белом Владимир Владимирович, мудро заявляет об этом соломоновом решении. При этом еще говорит, что все равно сквер нужно будет новый отстроить. То есть уже дает готовый ответ на то, как должен закончиться этот так называемый опрос. Власть хитрая, конечно. Все это придумано, как мне кажется, такой пиар-ход. Может быть, вначале это была живая реакция людей, но из этого власть сделала свой пиар-ход. Скорее всего, она здесь выйдет победителем, мне кажется.
Елена Рыковцева: Я предлагаю начать с нашего сюжета о встрече Владимира Путина с региональными журналистами, которая вчера состоялась. О чем они говорили, и что он им обещал, какие надежды он в них вселял.
Елена Рыковцева: Саид Бицоев с нами, журналист, Александр Мельман, тоже журналист, Аббас Галлямов, политолог. Разговор у нас будет о том, способен ли Владимир Путин на такого рода встречах оценить, понять действительно что-то о России, о происходящем в ней, нужны ли такие встречи? Что они вам напоминают? Для чего все это делается? Я думаю, что четыре часа не смотрел никто из вас. Эта встреча заранее заточена на то, что ее смотреть не будет никто. То есть это такой абсолютнейший по форме партхозактив. Но тематически по смыслу там были некоторые проблески, там можно было кое-что разглядеть. Один за другим встают журналисты и рассказывают, как у них нехорошо или, наоборот, как у них стало лучше, потому что вмешался "Народный фронт". Какое к этому отношение имеет Путин?
Саид Бицоев: Формат общения с народом вполне приемлемый. Владимир Владимирович регулярно встречается с журналистами, очень серьезные разговоры бывают на них. В основном эти встречи, как мы хорошо знаем, запланированы и люди подготовлены. Я в прессе 35 лет, меня почему-то никогда не звали. Иногда встречаются проблески, незапланированные вопросы. Видно, что и Путину тяжело отвечать на вопросы. Самое худшее в этих разговорах то, что за ними, кроме решения мелких задач, глобальных вопросов не решается. Это мы наблюдаем на протяжении многих лет. Разговоры есть, но они бессодержательные, общие слова, какие-то призывы, пальчиком грозят каким-то губернаторам. Такое впечатление, что мы очень сильно отстали. В связи с выборами Зеленского в Украине разговаривал с одним политологом, он говорит, что Зеленский в сравнении с Порошенко не обращает внимания на Россию, даже до обидного. Потому что он считает Россию вчерашним днем, цивилизационно отсталым регионом. Он будет смотреть либо на Европу, либо на Америку. То есть решение мелких задач, можно ли храм строить, можно ли мечеть строить – это не задача главы государства, у него масштабная задача должна быть. Надо требовать с руководителей. Если где-то происходит какой-то срыв, то надо наказывать, а не просто декларировать.
Елена Рыковцева: Я выписала много ситуаций, с которыми к нему обращались: школьные тетрадки, школьное питание не везде качественное, не строятся больницы. Это список вопросов и проблем очень локальных, во многом частных, касающихся только этого региона. Они должны адресоваться председателю правительства, если уж на то пошло. Вам как кажется, когда Владимир Путин перед лицом всей журналистики региональной берет на себя миссию председателя правительства, что мы должны здесь понимать? Почему он не переадресует их со всем этим к Медведеву, например?
Аббас Галлямов: Главная задача этого мероприятия, я бы даже сказал, единственная задача – показать связь Путина с землей. Главные претензии к Путину сейчас, в значительной степени обусловившие падение его рейтингов, как раз связаны с тем, что он потерял связь с людьми, он в слишком высоких сферах витает, занимается геополитикой. Сейчас, когда проводишь исследование в регионах, то встречаешь на фокус-группах: к сожалению, Путину до нас нет дела, руки до нас не доходят, поэтому у нас все плохо. Если бы он бросил заниматься Сирией и Донбассом, то он бы нашу жизнь наладил. Людей это начинает раздражать, потому что это накладывается на реальное снижение уровня жизни, люди перестают понимать, почему президент занимается обустройством Сирии или восточной Украины, почему Трамп для него важнее, чем судьба собственного населения. Вот эти вопросы все чаще всплывают. Для Кремля, конечно, сверхзадача показать, что нет, смотрите, Путин занимается теми делами, которые волнуют простых людей. Надо демонстрировать, что он как отец, который терпеливо выслушивает людей. Я как отец четырех детей часто вижу, что они приходят ко мне с какими-то пустяковыми вопросами. Если я их буду отфутболивать к маме или разбирайтесь сами, я вижу, что я потеряю эмоциональный контакт с ними. Отношения в политике в значительной мере эмоциональны. Путин претендует на роль отца нации, он должен заниматься теми проблемами, которые волнуют людей. Он этим занимается. Другое дело, что работает этот механизм все хуже и хуже. Во-первых, он редко этим занимается. То есть видно, что ему на самом деле все это неинтересно. Вспомните, как он то же самое общение строил 10 лет назад, особенно во время первого-второго срока, когда все было в новинку. Он горел, у него глаза блестели. Он не просто отбивался от этих вопросов, он действительно пытался это решать. Этот интерес пропал, люди это чувствует. Кремль может организовывать такие мероприятия хоть каждый день, они перестанут работать.
Елена Рыковцева: Это где-то даже называется его подставлять. Потому что большое счастье для Владимира Путина, что эти четыре часа никто не смотрит. Если начать смотреть, окажется, что, во-первых, он ничего этого не слышал, не знает, не понимает. Каждый раз он вскрикивает: такого не может быть! Что же это происходит? Раньше он из этого выезжал достойно, сейчас он действительно как-то устал и все чаще произносит: я не понимаю, что вы такое говорите. Разве у нас в России может такое случиться? То есть недоумение. Где-то сквозит иногда, что да, я эту проблему хорошо понимаю, мы ею занимались, мы ее решали. Самое интересное, мне кажется, там два момента были, связанные с Крымом. Вот как подается Крым на федеральных каналах, там есть какие-то проблемы в Крыму?
Александр Мельман: Вообще Крым подается по минимуму, информация оттуда доходит нечасто. Еще меньше информации из ДНР и ЛНР. Из Крыма тоже очень мало. Есть это во время праздников, как правило, всенародных, тогда мы видим демонстрации, мы видим господина Аксенова, мы видим ликующих людей, правда, искусственно, мне кажется, ликующих. То есть действительно реальная информация из Крыма на наших каналах скрывается.
Елена Рыковцева: Там были выступления из Крыма двух журналисток, одна из Севастополя, одна из Симферополя, одна сказала, что все, что российская власть дает, вбухивает и вкачивает в медицину, не делается ничего, не строятся больницы, все только на бумаге. Для него это было откровением. Как же так, он говорит, не строится? Ничего не строится, а должно было по плану это. И тут он говорит: может быть, вам еще денег дать? Она говорит: не надо, деньги уже дали, просто они никак не осваиваются, может быть, осваиваются в каких-то других местах. Из Симферополя говорит девушка-корреспондент: мы думали, что когда Крымский мост построят, у нас цены выровняются с российскими. О чем говорить сейчас, когда в Санкт-Петербурге клубника 200 рублей, а у нас 600 рублей килограмм. Она говорит следующее: Владимир Владимирович, потребуйте от торговых сетей, чтобы они зашли к нам в Крым. Он в какой-то тоже растерянности говорит: ну да, мы понимаем, это проблема, мы будем ее решать. А вообще-то прошло пять лет! Какой-то глоток информации мы получили о происходящем в Крыму, получил его Владимир Путин. Не кажется вам, что он не знал о том, что все так, или он знает о том, что так, но только делает вид, что проблема решается?
Аббас Галлямов: Для него эта информация некомфортна. Она говорит о том, что система, которую он выстроил, оказывается, неэффективна, она работает плохо. Никому из нас не захочется жить с ощущением, что ты жизнь зря прожил. Поэтому он просто психологически закрывается от этой информации, старается близко к сердцу не подпускать, потому что она некомфортна. Я уверен, он вышел из этого зала, закрыл дверь и стал думать о том, о чем ему приятно думать, об этих глобальных геополитических играх, где все так легко. Условно говоря, махнул рукой, армия пошла и обеспечила проигрыш Клинтон. Махнул другой рукой, очередное подразделение выступило в Сирии. Все на самом деле работает. А здесь ты машешь рукой, а деньги как в песок уходят и ничего не появляется. Машешь рукой – цены не должны расти, а они растут. Это утомляет. Я читал воспоминания помощников Брежнева, ровно то же самое Брежнев через это прошел. На самом деле любая авторитарная система рано или поздно приходит к тому, что лидер перестает заниматься тем, чем ему неинтересно, то, что работает плохо, а стимулов, которые заставят его этим заниматься, угроза проиграть следующие выборы, как это в демократиях происходит, нет. Не придет Кириенко, стукнет по столу: Владимир Владимирович, кончай Сирией заниматься, займись Крымом. Но этого же не будет, никто так не скажет. Раз в полгода он услышит об этом на пресс-конференции, конечно, это неприятно, неинтересно, он просто отстранится от этой информации, и все.
Елена Рыковцева: Послушаем Светлану Анатольевну из Краснодара.
Слушательница: Как-то Ходорковского спросили, хотите ли вы стать президентом, он сказал: я считаю, что президента в России быть не должно, я за парламентскую республику. Я тоже согласна с этим. Представляете, сколько стоит нам содержание нашего президента, его семьи и так далее. Во-первых, мы станем на голову выше, вырастем, у нас станут цивилизационные отношения между людьми. Мы не будем концентрироваться: а что он сказал, а что он подумал? Главы регионов будут собираться и обсуждать насущные проблемы.
Елена Рыковцева: В общем, вы предлагаете Евросоюз на месте Российской Федерации.
Слушательница: Я считаю, что должность президента не нужна совершенно. Мне смешно слушать обсуждения, как он повернулся.
Елена Рыковцева: Дело в том, что от его поворотов зависит, покрасят, условно, забор или не покрасят, построят больницу или нет. За четыре часа Эдуард Петров, корреспондент, который вел эту встречу, много раз сказал, что вечером эта площадка уже построится, или вот сейчас прокуратура откроет дело. То есть за эти четыре часа сидения президента на стуле наверняка как минимум 5–7 дел, про которые ему рассказали, сдвинутся. Вопрос, что это за система такая, когда на всю многомиллионную страну сдвигается пять дел за то время, что он посидел с региональной прессой для того, чтобы показаться отцом народа? Вы знаете, что обсуждается в Российской Федерации только Украина, этот кусочек России загнан в такой формат, в котором его никто не посмотрит. Если бы российские СМИ хотели бы показывать Россию, показывать, что происходит с пожарами в Иркутской области, они должны были бы уцепиться, например, за слова, сказанные Путину местными корреспондентами, у которых есть твердая уверенность, что эти пожары потому, что кто-то хочет прикрыть вырубку леса в Иркутской области? Он был в очередной раз потрясен. В теории должны выбрать этот кусок федеральные СМИ и раскрутить, разобраться, что с этим пожаром происходит?
Саид Бицоев: В теории должны. Мы для этого и существуем, чтобы глас народа доносить главе государства о том, что в стране происходит. К сожалению, получилось то, что наши новые власти создали. Мы помним 90-е годы, когда была свобода, глоток свежего воздуха. СМИ говорили о чем хотели, даже больше того. Впоследствии эти СМИ были наказаны, многие журналисты были посажены, некоторые даже убиты. После этого СМИ стали осторожнее. Последние несколько лет многие газеты и телеканалы живут под дамокловым мечом этих пунктов, из-за которых могут лишить лицензии, уголовное дело открыть и прочее. Внутренний цензор перестраховки выработался. Поэтому люди стараются меньше обращать внимания на такие вещи. Руслан Хасбулатов мне рассказывал такую историю: его вызвал Горбачев, когда он к нему приехал домой, Горбачев сидел, руками голову обхватив. Горбачев говорит: "Мне надо к Колю поехать, ночью лечу к нему. Надо 10 миллиардов долларов просить, потому что армию нечем кормить, зарплату нечем давать". Я его поддержал, немножко успокоил. Когда пришел Путин, это безденежье, тяжелая экономическая ситуация, все стало в обратную сторону раскручиваться. В стране почувствовали "тучные годы", "встали с колен". Под шумок старых событий, Ельцина смешного, двух чеченских войн, во время которых не о чем было думать, страна так 20 лет и живет. А за это время весь мир очень сильно продвинулся вперед.
Елена Рыковцева: Я бы хотела, чтобы мы с вами посмотрели, тут много психологии в этом фрагменте, нашелся единственный журналист, который спросил о том, что происходит в Екатеринбурге.
Елена Рыковцева: Смотрите, сколько всего. Во-первых, он говорит: против чего они протестуют? Он как бы делает вид, что первый раз слышит об этом. Они безбожники, как можно вообще протестовать против строительства храма? Потом вдруг оказывается, что он слышал об этой истории. Потом оказывается, что у него целая концепция есть, как ее разруливать.
Аббас Галлямов: С одной стороны один из основополагающих принципов, лежащих в основе нашей системы, заключается в том, что начальник всегда прав. Подчиненные, если не согласны с решением начальника, они либо американские агенты, либо какие-то безбожники. Тот, кто против мнения начальства — это всегда кто-то плохой. С другой стороны в Кремле, конечно, есть понимание, я думаю, лично у Путина оно тоже есть, что в принципе лучшие годы уже позади, у нас куча проблем в политике. Рейтинги за год упали в два раза, народ все чаще выходит на улицы. Фокус-группы смотришь, ты видишь, что еще несколько лет назад в регионах путинистов было, которые яростно отстаивали правильность проводимой политики, сейчас таких людей не увидишь. Все те, кто за Путина, они исходят из того, что — кто еще? Позитивная мотивация сменилась негативной. Кремль, конечно, все это понимает и чувствует. Я думаю, Путин это чувствует, конечно, ему неприятно об этом думать. Сейчас Кремль оказался в точке бифуркации, когда непонятно, в каком направлении двигаться. Действовать по-старому уже нельзя, плыть по течению несет не в ту сторону. Поэтому есть базовый принцип «начальник всегда прав», исходя из этого принципа никто не будет отменять строительство храма именно на этом месте. Вопрос просто в том, как тактически это сделать так, чтобы минимизировать политические потери. С другой стороны режим понимает, что что-то надо менять. Может быть сейчас в Екатеринбурге Кремль решит переиграть ситуацию и показать: да, мы вас слышим. Людей больше всего злит не храм и не сквер, больше всего людей злит, что их мнением никто не интересуется, их никто не спрашивает. Власть может быть сейчас, Кириенко пойдет и переубедит Путина: а давайте мы покажем, что мы слышим людей, построим храм с другой стороны реки, перенесем в какое-то другое место. Люди скажут — какой демократичный начальник.
Елена Рыковцева: Саид, как вам кажется, что будет за история с этим опросом? Считаете ли вы, что уже заложил самим фактом такого ответа, учитывая, как он всех расставил за столы: за этим столом сидят застройщики, за этим столом сидят люди, обмениваются скверами — вы нам сквер, мы вам храм? Вам не кажется, что все уже предопределено и будут власти подгонять результаты опроса под идеальное представление Владимира Путина об этой картинке?
Саид Бицоев: Мне очень нравится в нашем президенте его спортивный стиль, его трезвый образ жизни, его чувство прекрасного. Ровно такой же митинг, пожестче, посильнее был месяц назад в Ингушетии. Как вы помните, протестовали люди абсолютно законно против коррупции в окружении президента Евкурова. Там тоже нет строительства того, за что получены деньги, причем суммы астрономические для маленькой Ингушетии. Почему-то этот митинг не был услышан, не получил популярности в СМИ. В Ингушетии закончилось тем, что лидеры оппозиции, которые совершенно свободно выступали и говорили - давайте прекратим коррупцию, давайте создадим рабочие места и прочее, их стали сажать, а некоторые в бегах находятся. То есть не слышит власть, к сожалению, нас. Я не видел ни одного примера за 20 лет, чтобы власть реагировала на сигналы снизу, на протесты снизу.
Елена Рыковцева: Эта история в Екатеринбурге тоже никак не раскручивалась прессой, но социальные сети сделали свое дело. Они не разнесли так случай с Ингушетией, как разнесли его с Екатеринбургом. Конечно, этот вопрос не был случайным, конечно, готов к нему был Владимир Путин.
Александр Мельман: У нас достаточно асимметричная система управления центр-регионы. То, что вы сказали по поводу Ингушетии — это очень важная тема, проблема, которую стараются сглаживать, стараются не сообщать. Чтобы что-то изменить, нужно либо договориться с господином Кадыровым, чтобы он сам выступил и сказал, что да, я готов пойти на какие-то компромиссы. Кадыров сильнейший политик у нас в стране, может быть даже сильнее, чем президент, против него совершенно центральная власть идти не готова. А что касается прислушиваться к общественности, у нас это было в городе Санкт-Петербург: собор, который хотели передать церкви, решили все-таки не передавать. Башня газпромовская, которую при госпоже Матвиенко должны были строить, общественность выступала, не поставили, перенесли. То есть в принципе такие моменты есть. Это по факту политического. А по факту, так как я отвечаю здесь за телевидение, маленький вопрос наводящий: на каком канале показывали эту четырехчасовую встречу?
Елена Рыковцева: «Россия-24», конечно.
Александр Мельман: Мне показалось из того, что вы показали, что неслучайно это тоже затемнено, не на свету это все.
Елена Рыковцева: Не цитировалось, не раскручивалось, как это обычно бывает.
Александр Мельман: Вы сказали о психологических моментах, я здесь увидел то, что господин Путин был не очень хорошо готов к этой встрече, в отличие от пресс-конференции или встречи с народом, которые ежегодно проходят, там подготовка видна потрясающая, мы отдаем должное этой подготовке. Здесь, очевидно, у него даже не было времени для этого. Эти ответы, которые вы показали, в данном случае по Екатеринбургу и не только, просто говорят, что действительно первый раз слышит, и он неубедителен в своих ответах — это тоже хорошо видно. С одной стороны я согласен, что это необходимо, выездное мероприятие Владимира Владимировича, а с другой абсолютно формальное, точный формализм, невыгодно для президента. Конечно, Путин является заложником той системы власти, которую он нам предложил 20 лет назад, но он не сам ее предложил — это тысячелетний тренд. Поэтому в данном случае изменить на парламентский вариант, наверное, не представляется возможным.
Саид Бицоев: То, что касается Ингушетии, территориального вопроса, он действительно вызвал возмущение, но закончилось это тем, что люди стали говорить о коррупции и засилье чиновников, силовиков, отсутствии социальных условий. Самый бедный регион - Ингушетия. Там 10 лет сидит Евкуров. Кстати, территориальный вопрос был инициирован не Кадыровым, а Евкуровым. Если бы вместо Евкурова там сидел Мурат Зязиков, не возникло бы этих трений, потому что он умел договариваться с Кадыровым-старшим.
Елена Рыковцева: Вы прекрасно понимаете, почему события в Ингушетии такого резонанса не получают, потому что в общем восприятии это не совсем Россия.
Саид Бицов: Во времена СССР это была бы часть России и была бы такая же реакция. Сейчас усилиями наших идеологов кремлевских в ежедневном режиме людям навязывается мнение, что мы данники Кавказа, давай уберем и счастливо заживем. Убрали Казахстан, Туркменистан, Прибалтику, Украину, Белоруссию. Счастливо зажили россияне? Мне кажется, хуже стало везде
Елена Рыковцева: Я не думаю, что в Кремле есть такая позиция, что давайте мы их уберем. Я с вами не согласна.
Саид Бицоев: Не в Кремле. Очень много разных комментаторов, политологов на этом делают свою карьеру.
Елена Рыковцева: Да, они вносят свой вклад, что это не совсем Россия, что хватит кормить. Так же, как и Крым, который тоже не воспринимается сейчас многими.
Саид Бицоев: Министр Силуанов сказал такую фразу: если мы будем давать деньги так много Чечне, то нам никакого бюджета не хватит. Чечне дают в десять раз меньше, чем Крыму дали за несколько лет. Но Силуанова почему-то только Чечня волнует, потому что и в нем сидит какой-то империалист, который считает, что чуждая территория. На самом деле Кавказ России нужен, поэтому и находится он в составе России.
Елена Рыковцева: Местные журналисты этих проблем не поднимают перед президентом. Например, я видела на этой встрече представительницу Дагестана, которая говорила о фельдшерах, о сельской медицине, показывала прекрасного врача, которая получила миллион рублей зарплату и уже построила себе дом. То есть где-то не хватает реаниматологов, но в целом прекрасно. Вот местные журналисты, которые рассказали Путину, что именно сейчас тревожит этот регион. А там ничего не тревожит, оказывается, в регионе все очень хорошо с земской медициной.
Александр Мельман: На больших пресс-конференциях Владимира Владимировича тоже местные журналисты часто служат таким фоном для всеобщего благодушия и успокоения. С другой стороны они поднимают проблемы, но так, чтобы не обидеть главного или чтобы президент повлиял на эту ситуацию. То есть не вскрывается проблема, не вскрывается суть проблемы, причины. А что касается Советского Союза, региональных проблем и национальных, я просто вспоминаю, как в перестройку, когда пошел трещать по швам Советский Союз, там очень много от нас скрывали и потом мы только узнавали, что советские войска вошли в Баку, что было в Ереване. Это все мы узнавали постфактум и в последний момент, несмотря на гласность. Сейчас тоже с Ингушетией и Чечней как бы такая страусиная политика, голову в песок центральная власть.
Елена Рыковцева: Я пересматриваю еще раз свои записи с этой встречи: «Лед тронулся, когда дело взял под свой личный контроль Бастрыкин». «Проблема сдвинулась с мертвой точки, когда регион возглавил новый губернатор». То есть какие-то ему подкидывали положительные эмоции, не так уж его подставляли полностью под расстройство полное. Конечно, его очень огорчило, что в центре Рязани замусорено озеро, он долго спрашивал, что это за озеро, какого типа этот водоем, долго разбирался в этой конкретной проблеме. Решить он ее мог только одним способом, сказать: ну мы должны спросить местные власти, попросить, чтобы они эту проблему решили.
Аббас Галлямов: Мне показалось, что главным лейтмотивом этой встречи, главным итогом стала такая однотипная реакция: давайте не будем спешить с выводами, надо разобраться. Все призывы, которые там прозвучали, было несколько жалоб на губернаторов, местную власть в целом, видно было, что журналисты пытались вытащить из него негативную реакцию в отношении местных властей, он ее не выдавал. Он почти всегда говорил: давайте не будем спешить, давайте разберемся. Видно, что он не воспринимает себя, в отличие от той ситуации, которая была 20 лет назад, когда он воспринимался как внешний управляющий, он пришел, чтобы ломать плохую систему и строить новую, поэтому он легко вставал на сторону народа против начальства. Сейчас он себя не воспринимает таким, он воспринимает себя как руководитель системы, он ассоциирует себя с губернатором больше, чем с человеком, который на губернатора жалуется.
Александр Мельман: Когда же это Путин вставал на сторону народа против начальства? Я этого не помню. Если Пикалево, то это была игра на публику.
Аббас Галлямов: Это вопрос интерпретации, играл он или искренне делал, он это делал.
Елена Рыковцева: Было такое: я всех разнесу, я всем головы поотрываю.
Аббас Галлямов: Сколько раз он стучал кулаком по столу. Собственно за это его народ и любил, что пришел Путин и наводит порядок.
Александр Мельман: По поводу второй войны в Чечне стучал, «замочим в сортире» - это я помню. А его философия никого не трогать на местах, не увольнять до определенного времени — это тоже мы видели. Он очень мягкий политик был еще до недавней поры.
Аббас Галлямов: Сейчас он стал еще более мягким. Я не говорю, что он махал шашкой, он действительно всегда говорил, что людей надо беречь, но ругать, жестко критиковать, он это делал. Сейчас он не хочет этого делать.
Елена Рыковцева: Предлагаю обсудить еще одну историю, связанную с этим мягким политиком. Вы, наверное, все читали в интернете, что 7 мая якобы Алина Кабаева, предполагаемая супруга Владимира Путина неофициальная, родила близнецов в Москве. Как вы считаете, вы прочитали это, и вам представляется возможность пообщаться с Владимиром Путиным, вы стали бы задавать такой вопрос: а правда ли пишет пресса, что у вас еще двое родилось?
Александр Мельман: Нет, мне кажется, это прерогатива светской или желтой журналистики, я ею стараюсь никогда не заниматься. Меня это интересует в самую последнюю очередь, правда.
Елена Рыковцева: Саид, вас это интересует, сколько детей у Владимира Путина?
Саид Бицоев: Мне может быть по-человечески это интересно, но, естественно, я тоже не стал бы спрашивать. Я бы за него порадовался только. Красивая женщина Алина Кабаева, много детей — это же здорово.
Елена Рыковцева: Мы спросили прохожих в Москве, о чем не хотят спрашивать Владимира Путина региональные журналисты.
Елена Рыковцева: Как вы считаете, в принципе возможно узнать, правда это или неправда, если не спросить самого Владимира Путина? Он тоже правду не скажет, но по реакции можно вычислить?
Аббас Галлямов: А зачем это нужно? У нас отношения должны быть с ним как у налогоплательщика с политическим институтом, чью работу мы оплачиваем, насколько эффективно он решает наши проблемы. Ему массу вопросов можно задать помимо детей, связанных с коррупцией. Пусть расскажет про свое окружение, про Ротенбергов, Тимченко. А мы вместо того, чтобы обсуждать то, что касается качества исполнения им своих обязанностей, будем обсуждать его хобби. Любят лизоблюды из региональной журналистики такие вопросы подкидывать, чтобы он красавцем выглядел: как вы умудряетесь сохранять такую рабочую форму, такая энергетика у вас при такой выполняемой работе, при той загрузке. Таких вопросов и без того полно задается, еще мы с вами будем про его детей.
Елена Рыковцева: Как раз про детей не задается вопросов никогда ни при каких обстоятельствах. Я помню один вопрос на пресс-конференции насчет внуков, все узнали таким образом, что у него внуки есть.
Аббас Галлямов: А что это поменяло?
Елена Рыковцева: Совершенно ничего не поменяло. Вы тоже считаете, что это совсем необязательно, пусть живет как хочет, с кем хочет, сколько хочет детей, вообще совсем это необязательно знать?
Саид Бицоев: Я думаю, что были предпосылки, когда он в начале 2000-х дочерей своих не показывал, война была одна, вторая, были объективные причины. Потом развод случился. Если случился брак, то это их личное дело. Есть проблемы в стране в тысячи раз важнее, чем его семья. Если кому-то любопытно, они могут желтую прессу почитать. Я бы, например, из вороха наших обсуждений мусорную проблему вытащил, она очень актуальна. 150 заводов построят, весь бюджет страны используют и ничего не будет. В «Московском комсомольце» я этой темой занимаюсь.
Елена Рыковцева: Я сейчас расскажу, как она прозвучала на этой встрече, это очень любопытный момент. Корреспондент из Вологодской области сказала, что я сегодня переживаю не за свою область, а за соседнюю Архангельскую, куда повезут московский мусор, не спросив людей. И тут Владимир Путин говорит: да, это как-то нехорошо, если это Собянин с их губернатором сели, как-то между собой порешали. Наверное, Москва за это заплатила, конечно, Архангельской области, чтобы они этот мусор перерабатывали. Но было бы неплохо и сюда подключить людей.
Саид Бицоев: Почему у нас не было мусорной проблемы во время СССР? Потому что такого объема мусора не было. Просто надо в одностороннем порядке в нашей стране запретить пластик, и она сама собой исчезнет.
Елена Рыковцева: Мы закончили очень конструктивно. Надо запретить пластик.
