30 лет назад произошли два тесно связанных исторических события – важнейший государственный визит в КНР Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева (15–18 мая 1989 года) и "события 4 июня", известные во всем мире, кроме Китая и России, как "Бойня на площади Тяньаньмэнь". Переговоры Горбачева и Дэн Сяопина, тогдашнего фактического руководителя китайского государства, оказались неудачными для СССР. Как обида последнего советского генсека, который счел себя оскорбленным, и его дальнейшие неосторожные заявления могли косвенно привести к массовому кровопролитию и повлияли на все отношения Москвы и Пекина в будущем?

В Китайской Народной Республике с конца 70-х годов XX века по инициативе Дэн Сяопина началась эпоха "Политики реформ и открытости", итогом которой стали постепенный переход страны к рыночным отношениям и относительная политическая либерализация. Однако к концу 80-х годов немалая часть китайского общества, в первую очередь студенческая молодежь и интеллигенция, сочли, что реформы идут слишком медленно и их успех невозможен без радикального преобразования жесткой коммунистической политической системы, установленной Мао Цзедуном. Многие китайцы при этом внимательно следили за масштабными переменами в идеологии, экономической и политической жизни Советского Союза, "перестройкой", "ускорением" и "гласностью", объявленными Горбачевым, и надеялись, что КПК последует его примеру.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Читайте Свободу в Телеграме

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

С 15 апреля 1989 года в Пекине на площади Тяньаньмэнь начались протестные акции с требованием перемен. Студенты, к которым присоединялись рабочие и служащие, разбили на площади палаточный лагерь – в некоторые дни здесь собиралось до миллиона человек. Под влиянием событий в Пекине в других городах Китая также начались демонстрации.

При этом после "Великой войны идей между Китаем и СССР" (как это называлось в КНР), десятилетий идеологического раскола и дипломатического противостояния, доходившего до вооруженных приграничных столкновений, к концу 80-х отношения Москвы и Пекина оставались еще на крайне низком уровне – например, только в 1986 году были открыты первые Генеральные консульства: китайское в Ленинграде и советское в Шанхае. Поэтому намеченному именно на эти дни первому за многие годы визиту в Китай Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева, целью которого была полная нормализация отношений между Советским Союзом и КНР, заранее обеими сторонами придавалось гигантское значение. Китайские студенты и диссиденты знали, что Горбачев должен был появиться на улицах в центре Пекина, и даже заранее поэтому нарисовали многочисленные плакаты на русском языке с надписью "Демократия – наша общая мечта!".

Руководитель Центра восточных исследований Высшей школы экономики в Москве Алексей Маслов весной 1989 года был молодым научным сотрудником в Институте Дальнего Востока РАН, находился в Китае, участвовал в подготовке поездки Михаила Горбачева и его переговоров с Дэн Сяопином, а также наблюдал за протестами в Пекине и за ярким выступлением советского генсека в Пекинском университете перед студентами. Вот как в интервью Радио Свобода он вспоминает события тех дней – закончившиеся 4 июня 1989 года, когда антиправительственные выступления были подавлены с применением огнестрельного оружия и бронетехники. Погибло, по разным данным, от 200 до нескольких тысяч человек, как демонстрантов, так и военных.

​– Во второй половине 80-х годов, после десятилетий разрыва в советско-китайских отношениях, наступило наконец потепление. До этого разрыва Советский Союз, безусловно, воспринимался как "старший брат" Китая. Но к тому моменту, когда Михаил Горбачев приехал в Пекин, Советский Союз был в глубочайшем кризисе, а Китай, наоборот, уже лет 10 шел по пути мощных экономических реформ. В какой атмосфере проходили переговоры Горбачева и Дэн Сяопина? Был ли это разговор равных партнеров? И правильно ли всю эту атмосферу Горбачев передает в своей знаменитой книге?

– Во многом Горбачев описывает там свои личные ощущения, на волне того, что Советский Союз открывался миру, и он, насколько можно было понять и по самому духу визита, приехал в Китай сообщить об этой "истине", что Советский Союз становится другим. Эта идея гласности настолько Горбачева сама по себе увлекала и, честно говоря, забавляла, что, мне кажется, он не был готов к встрече с Дэн Сяопином. Ему казалось, что это он расскажет Китаю о том, как все в СССР меняется. Но у Китая была совсем другая повестка дня. Идея китайского руководителя была значительно более приземленной и более прагматичной. Заключалась она, во-первых, в том, чтобы вернуть добрососедские отношения с Советским Союзом, и здесь мысли Горбачева и Дэн Сяопина целиком совпадали. Также для Китая было очень важно сделать из Советского Союза нормального, хорошего торгового партнера и сырьевую базу. Потому что Китай уже тогда понимал, что собственных газовых и нефтяных промыслов Китаю не хватит.

Но самое главное – была еще одна идея, которую очевидно транслировал Дэн Сяопин во время переговоров с Горбачевым: что отныне Китай является "старшим братом"! И не потому, что он такой мудрый и раньше начал собственную перестройку, а потому что он в целом "идет правильными шагами". Это как раз был самый болезненный вопрос – каким образом преодолеть старые воспоминания о главенствовании Советского Союза, когда его, действительно, в прямом смысле называли "Да гэ" – "старший брат". А Китай называли "младшим братом", "Сяо ди". И китайцы, кстати говоря, сами активно поддерживали эту риторику. И Дэн хотел заявить, что теперь, в 1989 году, когда страна под его руководством так двигалась вперед и уже, в общем, все его стратегические цели были намечены, Китай не мог никому позволить похлопывать себя по плечу и даже намекать на эти старые форматы взаимодействия. И то, что для Москвы казалось очень хорошим, то есть идея восстановить дух 50-х годов, намекнуть на него, сказать, что, мол, давайте вернемся к этой "дружбе народов", для КНР было совершенно невозможно и неприемлемо. Китай уже был другим и мыслил по-другому.

Неслучайно Дэн Сяопин во время этой встречи в основном рассказывал об обидах – не о лично своих, конечно, не на Горбачева и даже не только на Советский Союз, а про исторические обиды Китая. Он стремился напомнить, что недолгим годам дружбы предшествовали очень большие конфликтные ситуации в XIX веке, в том числе, по мнению Китая, и оккупация большой части китайской территории царской Россией.

​– Дэн Сяопин, как пишет Михаил Горбачев, сказал: "Царская Россия, а потом и Советский Союз отняли у Китая более полутора миллионов квадратных километров территории". Мне приходилось слышать, что при Мао Цзедуне китайские историографы говорили, что КНР имеет право на все или большую часть территорий, которые находились в Средневековье под контролем монгольских завоевателей. И что Дальний Восток с Владивостоком, основанным китайцами, уж точно должен принадлежать Китаю. Это колоссальные требования! И еще Горбачев упоминает, что Дэн фактически обвинил Никиту Хрущева в том, что тот, и это очень интересный момент, не дал КНР взять под свой контроль Монголию, чтобы объединить ее с китайским автономным районом Внутренняя Монголия –​ которая по территории меньше, но монголов там живет гораздо больше. Китай действительно претендовал на все эти гигантские территории, в том числе на всю Монгольскую Народную Республику?

– Китай расширялся всю свою историю, и то, что называется Внутренней Монголией, это тоже территории, которые когда-то в несколько этапов были присоединены к Китаю. Точно так же, как когда-то был присоединен Тибет. И поэтому, если совсем углубляться в историю, кто кому должен, может получиться не так чтобы в пользу Китая… Еще один важный вопрос: почему Дэн Сяопин обвинял Советский Союз? В 1963–64 годах Китай выдвинул требования к Советскому Союзу, которые были разделены на две части. Одна называлась "Малый реестр требований", вторая – "Большой реестр требований". Вот как раз в "Большой реестр" было включено много советских земель, вплоть до озер Байкал и Балхаш, туда включался и Иркутск, и Иркутская область, часть Казахстана, и так далее. А "Малый реестр" включал в себя только приграничные районы по течению рек Амур и Уссури, и в этом плане Китай предлагал решать проблемы шаг за шагом. Тогда, кстати говоря, очень активную роль играл будущий посол КНР в России Ли Фэнлинь, ныне один из крупнейших аналитиков-россиеведов, который предлагал быстро передать эти земли и на этом всем успокоиться.

Действительно, Монгольская империя под руководством Хубилай-хана в XIII веке заметно расширилась и, как мы знаем из истории, захватила огромную часть земель нынешней России. Но, вообще-то, точно так же она захватила и часть земель нынешнего Китая и в какой-то момент перенесла свою столицу в нынешний Пекин. Он тогда назывался "Большой город", "Да Ду", и был основан монголами, а до этого там было просто мелкое поселение. Историю, как известно, пишут победители, и Китай просто приписал всю историю всей Империи Юань своей собственной, китайской истории. Если бы, предположим, в итоге победили бы монголы в этом историческом противостоянии, то скорее всего, мы все считали бы, что это китайцы пытались атаковать монголов, а те отбили свою территорию.

Вопросы истории – самые болезненные, поэтому Михаил Горбачев, судя по всему, старался всячески их обойти и говорить о "новом шаге в отношениях". И вот это как раз, судя по всему, ему и не удалось! Потому что задача Дэн Сяопина была – напомнить, что действительно все в Китае происходит на основе "исторических болей". Во-первых, и это тоже правда, Россия была участником длинной антикитайской кампании, западного вторжения в Китай в XIX веке, и во время Второй Опиумной войны, когда был заключен Айгунский договор, и во время Ихэтуаньского ("Боксерского") восстания. Хотя надо сказать справедливости ради, что Российская империя тогда сыграла скорее положительную для Пекина роль, потому что именно она не дала Китай окончательно превратить в колонию вроде Индии, чего хотели британцы. Конечно, только исходя из собственных интересов – потому что Россия совсем не хотела появления любой новой британской колонии рядом со своей территорией.

А вот Советский Союз, действительно, как считал Дэн Сяопин, сыграл негативную роль. Прежде всего, он не удовлетворил территориальные требования, а еще не передал, в период правления Хрущева, технологические секреты создания атомной бомбы и так далее. Но важно, что многочисленные неравноправные двусторонние договоры, упоминавшиеся Дэн Сяопином, были заключены между китайской Империей Цин во главе с правящей маньчжурской династией, канувшей в лету, и царской Россией, которая вскоре канула туда же. То есть на встрече шла речь о договорах (и несогласиях с ними), которые были подписаны двумя государствами, которых вообще на тот момент давно не существовало.

​– Можно ли было назвать эту встречу с формально-политической точки зрения переговорами лидеров двух стран? Ведь Дэн Сяопин никогда формальным главой китайского государства не был.

– С формальной точки зрения нет. Но в реальности это были переговоры именно между двумя первыми лидерами, между людьми, которые управляли двумя великими государствами, и при этом у каждого из которых была своя политическая идея. Встретились две разные политические идеи и два разных подхода. Горбачевский подход был таким, какой мы все знаем: больше гласности, перестройка и, самое главное, политическая реформа. К тому времени, к 1989 году, Горбачев еще не определился с масштабами того, что должно происходить, но уже было очевидно, что его задача – это изменения в политике. А экономика для него была на втором плане. Более того, горбачевская реформа уже стала пониматься как стремление к большей открытости западным странам: слом "железного занавеса" (собственно говоря, чем все и закончилось), вестернизация российской политической структуры и конъюнктуры. А у Дэн Сяопина была абсолютно другая идея. Он ставил во главу угла экономическое возрождение Китая и как следствие – мощное национальное возрождение. То есть его основной лозунг был – ни в коем случае не уступать западным теориям, но использовать Запад для, например, расширения торговли. И вот в этом было колоссальное противоречие между двумя этими людьми.

Безусловно, они между собой о многом договорились, но точно не подружились. Есть очень много описаний того, как Дэн Сяопин во время переговоров смачно сплевывал в плевательницу, которая стояла рядом, и это бесило Горбачева. Дэн был уже человек немолодой, у него было, наверное, нарушено слюноотделение, он не хотел специально выразить этим пренебрежение к советскому генсеку, но это все как-то прибавляло общего негатива ко всем претензиям, которые Дэн Сяопин высказывал Горбачеву. Он же перечислил практически всё, все обиды и конфликты. Не высказать этого он не мог, потому что иначе Горбачев воспринял бы все как желание Китая опять "подлезть" под Советский Союз, который тогда уже, в таких же масштабах, как в 50-е годы, не существовал и близко даже не обладал схожей мощью и влиянием. Но самое главное другое! Дэн Сяопин заявил, что, мол, все, страница перевернута, вот эти все старые отношения ушли в историю и мы хотим начать новый этап – где лидером станет Пекин.

– Самое главное, что вы немного были сами свидетелем общения Горбачева и Дэн Сяопина. Который, если судить по фотографиям и документальным кадрам, нами воспринимается как небольшого роста улыбчивый и доброжелательный человек. Он действительно был таким? Вы уже упомянули, как он плевался на этой встрече. Может быть, были какие-то еще бросившиеся вам в глаза культурные особенности тех переговоров? Потому что встретились, конечно, по сути, инопланетяне.

– Действительно, инопланетяне. Да, Дэн Сяопин всегда был (и кто его видел, это подтвердят) улыбчивым, этаким внешне немножко всегда смущенным, как казалось на первый взгляд, человеком. Но следует знать, что это старый особый тип поведения великого китайского лидера – когда он как бы всегда извиняется за свое величие! Дэн Сяопин, когда входил в переговорную комнату и когда еще встречался с Горбачевым, показывал, что вот он, конечно, лидер Китая – но при этом как бы жизнь так поставила на этот пост, так сложилось случайно, что ему пришлось принять на себя это бремя.

А на самом деле, конечно же, Дэн Сяопин обладал стальными нервами, волей и характером. Несмотря на всю его улыбчивость, у него были очень жесткие глаза. Он смотрел всегда на людей очень хитровато. Действительно, казалось бы, шамкал, говорил старчески невнятно, но очень твердо держал беседу! И в том, что он говорил, и как он говорил, чувствовалась какая-то неимоверная сталь, во всем. Может быть, тогда я, да и многие из нас, почувствовали, что это в Китае не какое-то временное явление, я имею в виду ту китайскую открытость и гласность, а очень дальновидно и твердо продуманная долгосрочная политика. Один из краеугольных камней которой – постулат, что никогда Китай не отступит отныне со своих позиций.

Для Горбачева же, у меня создалось такое впечатление, и, кстати говоря, по итогам прочтения его воспоминания об этой встрече в том числе, Пекин казался лишь хорошей площадкой, где он сможет как бы отчитаться по поводу всего того, что он делает в Советском Союзе, и получить похвалу. И вдруг оказалось, что вся программа сломана. И у меня есть сильные подозрения, что все то, что ему не удалось высказать на встрече с Дэн Сяопином, он высказал позднее в большом выступлении перед студентами Пекинского университета. И это было большой ошибкой.

По сути дела, Дэн Сяопин сильно его оскорбил, "прижал", как он все воспринял. Сделал китайский лидер это вполне корректно, конечно, но и вполне очевидно. Дэн напомнил, что Советский Союз проводил "ревизионистскую политику", и, как точно сказал тогда Дэн Сяопин, "мы именно сейчас предъявляем вам эти счета". И у Горбачева тогда не нашлось, что ответить. И вот он решил ответить потом, поговорить о политической перестройке через два дня, во время встречи со студентами Пекинского университета.

Горбачев – безусловно, классный уличный оратор, он умеет держать аудиторию. Он ехал в Пекин как победитель, потому что тогда был на самом взлете. Кстати, прекрасная была отдельная программа и у Раисы Максимовны Горбачевой, которая побывала в Пекинской библиотеке, ее тоже сопровождали телерепортажами, с ней была группа известнейших советских китаистов, это все было наполнено, как сегодня сказали бы, драйвом. И вот на этой волне Горбачев обращается к студентам и рассказывает о том, как проходит перестройка в Советском Союзе.

Он совершенно не чувствовал и не понимал ту аудиторию, с которой говорил и перед которой просто хотел похвалиться успехами. А китайские студенты внимательно и молча слушали. Конечно, Горбачев был хорошо осведомлен, ему докладывали о том, что в Китае идут студенческие волнения. Многие говорили, что Горбачев был их инициатором – однако манифестации начались уже до его визита. Но Пекинский университет – это действительно колыбель китайской демократии, реформ, а не только науки. Этот дух существовал, еще когда его создавали иностранцы, прежде всего американцы. В Пекинском университете начиналось все, в том числе и Культурная революция 60-х годов. И китайские студенты Горбачеву еще до того, как он выступил, передали специальное послание через советское посольство, где выразили просто абсолютную поддержку перестройке в СССР. Они читали, как они утверждали, книгу Горбачева "Перестройка и новое мышление", им это все страшно нравилось. Потому что им хотелось больше политики!

И вот Горбачев на этой волне выступил, очень красиво, блестяще, но не понимая, с какой накаленной аудиторией он имеет дело. И буквально в данном случае именно он стимулировал дальнейший подъем всех тогдашних китайских волнений. Я сам видел, как в Пекине студенты выходили на улицы с портретом советского генсека и с надписями: "Горячо поддерживаем товарища Горбачева!". И там впервые прозвучали их лозунги "Усилим открытость! Усилим гласность!". То есть по сути горбачевские призывы. Люди выходили с надписями на китайском и на русском языках: "Демократия – наша общая мечта!". То есть Горбачев, через голову ЦК КПК, через голову Дэн Сяопина, напрямую обратился к китайской молодежи с политическими призывами – как они это поняли! И поднял ее, по сути дела, на восстание против власти! Кстати, это то же самое, что делал когда-то Мао Цзэдун, перед началом Культурной революции, У Горбачева и в помине не было такой задумки, но непонимание китайских процессов, того, что происходит, поставило даже не Горбачева, а весь Советский Союз в глупейшую ситуацию.

​– В итоге 4 июня все студенческие выступления против коррупции, за демократию и так далее, на площади Тяньаньмэнь и в других местах, были очень кроваво подавлены. И это произошло с прямого одобрения Дэн Сяопина. Как в Советском Союзе потом, по возвращении восприняли итог всех этих событий, в том числе сам Михаил Сергеевич?

– Советский Союз просто промолчал. Потому что всем аналитикам было понятно, что в случившемся была, и на мой взгляд тоже, большая доля его вины. Все осудили Пекин, не только США, но практически все страны мира. Но только Советский Союз не выразил никакого осуждения, по крайней мере официального. Что было вообще очень странно, поскольку получалось, что, с одной стороны, Горбачев ратует за демократию, открытость и, как минимум, уважение прав человека, а с другой – Москва не захотела тогда вмешиваться в этот процесс. И китайским руководителям именно тогда стала ясна слабость всех иностранных политических заявлений. Вашингтон метал громы и молнии, но в следующем году заметно нарастил торговый оборот с КНР. Потому что США убедились, что Китай крепко стоит на ногах, его не сшибешь, он защищает те процессы, которые он сам же и инициировал, поэтому с ним можно иметь дело. И Китай по-другому стал относиться к США.

Горбачев же стал, по сути дела, персоной нон грата в КНР. И, честно говоря, стало понятно, что у СССР уже нет никакой четкой политической линии, что поддерживать, что осуждать. Многие говорили потом, что это как раз была очень большая мудрость со стороны Советского Союза и потом России, что Москва не втянулась в этот процесс осуждения Китая. Но, по сути дела, СССР тогда растерялся, не поддержав ни китайское правительство, ни студентов. И вот эта горбачевская двойственность и привела к тому, что у нас сегодня есть, в конечном счете – к двойственности в современных российско-китайских отношениях.

– Так те события 1989 года наложили какой-то отпечаток на все дальнейшее общение Москвы и Пекина? Существует ли память в Пекине о них? И могло бы все пойти по-другому, если бы этого не совсем удачного визита Михаила Сергеевича в Китай тогда не состоялось или если бы он вел себя по-другому? Или тот уровень отношений, на котором находятся сейчас КНР и Россия, так или иначе был бы достигнут?

– На самом деле мы бы, конечно, и без этого визита, просто по-другому, достигли бы нынешних отношений. Потому что стало понятно, что соревноваться уже не за что. Но тот визит, мне кажется, несколько затормозил двустороннее общение. Обратите внимание на то, как сегодня Китай развивает или восстанавливает связи с другими странами. Речь всегда идет – со стороны Пекина – об абсолютном прагматизме: торговля, инвестиции и так далее. А со стороны России всегда больше разговоров о политике.

Смотри также

Путин примеряет "Пояс". Чего ждать от визита президента России в Китай

Тем не менее я считаю, что Горбачеву с Дэн Сяопином нельзя было не встречаться, визит был очень правильным, потому что надо было сдвинуть все это дело с мертвой точки. Советский Союз не мог находиться в вечном конфликте с Китаем, с которым у современной России сегодня совместная граница – 5 тысяч километров. И в этом плане Горбачев сделал большой шаг. Вопрос не в том, нужен ли был визит или нет, а в том, как нужно было его построить. Честно скажу, что, возможно, советское китаеведение тогда было не до конца готово (хотя были блестящие китаеведы, но, как всегда, далеко не эксперты-страноведы решали важные вопросы). И та горбачевская речь перед студентами, да и речи других советских политиков были, может быть, совсем не к месту, – рассказывает Алексей Маслов.

В ночь с 3 на 4 июня, после отказа властей удовлетворить хоть какие-то требования манифестантов, в Пекин по прямому приказу Дэн Сяопина вошли части НОАК, встретившие вооруженное сопротивление – люди забрасывали танки бутылками с зажигательной смесью. Войска в ответ применили оружие. Солдаты потом немедленно убрали тела всех погибших и уничтожили их, поэтому точное количество убитых и раненых остается неясным из-за значительных несоответствий между различными источниками.

После подавления протестов власти Китая и руководство КПК начали масштабные аресты – уже через месяц в июне в Пекине, Шанхае и других крупных городах КНР состоялись показательные суды над участниками антиправительственных выступлений. Восемь человек были приговорены к расстрелу.

Кровавое подавление выступлений на площади Тяньаньмэнь вызвало волну международного осуждения, следствием которой стали различные санкции в отношении Китая. При этом все последующие руководители страны несколько раз говорили, что КПК не намерена менять отношение к событиям 1989 года и что "принятые меры сыграли решающее значение для успешного экономического роста страны в последующие годы".