• "Игра престолов", сериал, последний сезон которого только что завершился, стал главным кинособытием XXI века.
• Кровавое средневековое фэнтези с рыцарями и драконами смотрели сотни миллионов зрителей, его цитаты растащили на мемы, именами его героев называют детей.
• Фильм точно попал в ожидания зрителя, который скучает по огромной семейной саге на фоне катаклизмов или гражданской войны.
• Это первый сериал, предложивший нелинейное повествование, в котором каждый выбирает главного героя и может ассоциировать себя с ним.

Сергей Медведев: "Ничего ты не знаешь, Джон Сноу"... Сериал "Игра престолов" стал, наверное, главным кинособытием XXI века. Его цитаты растащили на мемы, именами его героев называют детей. Почему кровавое средневековое фэнтези стало столь популярно?

Корреспондент: За восемь лет существования сериал "Игра престолов" оброс армией фанатов по всему миру. По данным HBO, его посмотрели свыше 17 миллионов человек. В основе сценария лежит цикл романов Джорджа Мартина "Песнь Льда и Пламени". Писатель и сценарист за время существования сериала стал миллиардером.

Обычно так профессионально снимают полнометражные фильмы: костюмы, декорации, подбор актеров, непредсказуемый сюжет, многогранные персонажи и проработка фэнтезийной части… Каждая серия заключительного, 8-го сезона обходилась около 15 миллионов долларов. Картина растворяет в себе, увлекает, некоторые говорят, что используются и "запрещенные психологические приемы", уводящие человека в мир иллюзий и грез. Цель – закончить дела и побыстрее включить телевизор.

Многие корпорации делают отсылки к сериалу в рекламе и всячески используют символику "Игры престолов". Сериал принес немало прибыли не только создателям и онлайн-кинотеатрам, но и тем компаниям, которые вовремя успели "схватить" ажиотаж вокруг картины и правильно продать его своим клиентам – фанатам сериала.

Сергей Медведев: У нас в гостях философ и киновед Александр Павлов и кинокритик Егор Москвитин.

Почему такой успех? Что за ингредиенты у этого волшебного зелья?

Егор Москвитин: Этот сериал очень точно попал в ожидания зрителя: мы все скучаем по какой-то огромной семейной саге, причем на фоне катаклизмов или гражданской войны. Сейчас даже "Звездные войны" стараются эстетически соответствовать "Унесенным ветрам". А наш сериал НТВ "Хождение по мукам" вдруг оказывается на крупнейшем американском стриминговом сервисе. То есть все хотят какую-то историю про гражданскую войну и про то, как вести себя со своей семьей в условиях, когда у всех разные ценности, когда все вокруг рушится. И не случайно, кроме "Игры престолов", самый рейтинговый сериал этого десятилетия – это "Ходячие мертвецы", где мир тут же переворачивается, ты теряешь все и начинаешь выживать. Есть страх, и сериал с ним борется.

Сергей Медведев: Это запрос глобального мира, который переживает кризис, охвачен терроризмом и войнами, и люди ищут какие-то модели поведения на фоне таких апокалипсических событий?

Александр Павлов: Там апокалипсиса особо и нет, там есть мотивы апокалипсиса, но нельзя сказать, что это…

Сергей Медведев: Но уровень насилия…

Александр Павлов: Насилие – это конек многих сериалов. Кстати, любопытно, почему изначально люди смотрели этот сериал: потому что это вроде бы фэнтези, а там показывали секс и насилие в откровенном виде. Кажется, в предпоследнем сезоне обнаженную грудь показали только в седьмом эпизоде. Сериал "испортился", в новом сезоне ничего такого нет.

В целом я бы не стал проводить аналогию между какими-то социально-политическо-экономическими событиями и востребованностью сериалов, потому что мир культуры – это мир культуры, а мир политики – это мир политики. Мы можем вычитывать там некоторые экспликации: например, как репрезентируется власть и тому подобное, но объяснять популярность шоу внешними событиями – думаю, это не очень верно.

Сергей Медведев: Но, с другой стороны, шоу каким-то образом свидетельствует о духе времени – есть запрос на такую историю или псевдоисторию.

Александр Павлов: Во-первых, есть общий запрос на ностальгию. Мы живем в ностальгический период, фанатеем по 80-м годам, причем не по нашим, а по чужим: мы хотим 80-е, которых мы не видели – они были не в реальности, а в кино. Многие сериалы и фильмы воспроизводят 80-е, как они были показаны в популярной культуре. Во-вторых, если вернуться на пять-шесть лет назад, то мы бы с вами обсуждали не "Игру престолов", а Breaking Bad. Мы встретимся через полгода и будем обсуждать "Чернобыль" как самый главный сериал современности. Сериал популярен ровно в тот момент, когда он выходит и вокруг него есть какой-то хайп. Я вас уверяю, через год никто не будет помнить про "Игру престолов".

Егор Москвитин: Конечно, "Игра престолов" останется, потому что для каждого из ее преданных зрителей это будет какой-то отпечаток его эпохи. Для очень многих жизнь будет ассоциироваться на уровне какого-то рефлекса с восьмилеткой "Игры престолов". У кого-то так было с сериалом "Друзья". Почему его до сих пор нельзя повторить? Потому что уже сейчас настолько разрозненная молодежь, что нельзя сделать историю, которая объединила бы всех молодых.

Сергей Медведев: То есть сериалы маркируют эпохи и поколения?

Егор Москвитин: Я думаю, да. На самом деле в 2012 году, когда начался второй сезон "Игры престолов", какие-то моменты текущей истории уже можно было рифмовать с тем, что происходит в сериале. Например, был момент, когда готовились к выборам в Москве, задержали Навального, и по Фейсбуку гуляли мемы с ним в роли Старка.

Сергей Медведев: Я видел последний мем. Сейчас даже лояльный ВЦИОМ показывает плохие рейтинги. На этом демотиваторе Путин, а сзади стоит Дейенерис и говорит ему: "Сожги ВЦИОМ". Да, хотим мы или нет, политика прорастает, и получается, что восьмилетка "Игры престолов" совпадает с консервативным силовым поворотом внутри российской политики. Для людей этот сериал, может быть, действительно останется как нечто, появившееся после разгрома Болотной, а затем Крым, Донбасс, Сирия... И тут параллельно идет сериал с его, как посчитали, семью тысячами смертей! Может быть, он коррелирует с событиями реального мира.

Александр Павлов: Мы можем проводить любую корреляцию. Один из моих любимых статистических мемов – это то, что количество утонувших в бассейне людей совпадало с выходом фильмов с Николасом Кейджем. Статистика может показать все, что вы хотите.

Я хочу вернуться к тому, что сериалы маркируют поколения. Это одновременно так и не так. Если это, например, "Твин Пикс", то да. Но "Твин Пикс" объединял, потому что не было ничего, кроме телевидения. То же самое с "Друзьями". Если вы хотите поговорить сегодня о маркерах поколения, то единственный опыт, который объединяет все поколение от 20 до 30 лет, – это Гарри Поттер. Это не сериал "Игра престолов", при всем уважении… У нас есть какие-то личные переживания, которые совпадают с теми продуктами культуры, которые мы смотрим.

Сергей Медведев: Но это именно по времени: период взросления пришелся на выходы Гарри Поттера.

Александр Павлов: Не совсем так. Это универсальный язык, который понимают все. Гарри Поттер – это то, что объединяет.

Известный культуролог Инна Кушнарева в 2013 году писала в журнал "Логос" текст про сериал. Она говорит, что для сериала важен медийный шлейф. "Игру престолов" в тот момент смотрел миллион зрителей; в то же время какой-то американский сериал посмотрели 10–20 миллионов, причем про тот сериал никто не слышал, а про "Игру престолов" слышали все. Медийный шлейф есть, но по прошествии времени многие люди про него забудут. Точно так же через пять лет мы будем говорить про другой сериал. Мы живем без истории, в момент вечного настоящего. И культурный продукт есть именно сейчас, но рано или поздно его сменит другой сериал.

Сергей Медведев: А какие-то сериалы последних 30 лет остаются в долгой культурной памяти?

Александр Павлов: "Друзья", например.

Егор Москвитин: "Игра престолов" будет жить какое-то время. Конечно, она будет увядать. Наверное, спин-офф ее дискредитирует, потому что невозможно дважды войти в одну и ту же реку. Да, время пройдет: кто-то будет верен, кто-то будет искать чего-то нового, но непонятно, откуда придет новая сага, какое будет формальное требование. Все взялись за экранизацию фэнтези, но нет уверенности, что большая сага придет именно из сказки. Возможно, это будет что-то совсем другое.

Сергей Медведев: Вы согласны с тем, что есть запрос на фэнтези?

Александр Павлов: С одной стороны – да, с другой – нет. Есть огромное количество людей, которые любят фэнтези. Это очень популярный жанр. "Игра престолов" интересна тем, что она была как бы неким антагонистом "Властелину колец". У "Властелина колец" не было секса и насилия, "Игра престолов" строилась на этом.

Есть крайне важный момент. Долгое время, когда мы смотрели "Игру престолов", там не было фэнтези, то есть там драконы были маленькими, если они вообще были, магии не было, все говорили про религию и так далее. Это была хорошая псевдоисторическая политическая драма с намеками на магию и драконов. В итоге мы это получили, но это определили как темное лукавое фэнтези, это не супервымышленный мир. Не случайно многие люди на полном серьезе говорили, что это Средневековье с допущениями, это не история. Жанр фэнтези популярен, однако Егор прав: мы не знаем, куда придем. Но никто даже не думал, что "Игра престолов" так выстрелит.

Сергей Медведев: С одной стороны, хайп, с другой стороны, вход в большую культуру: люди фотографируются на этом псевдотроне, сделанном из мечей. Это все-таки нарастает, ведь одно дело – хайп вокруг выхода премьеры, а другое дело – апроприация широкой культурой.

Александр Павлов: Вы будете использовать в коммерческих целях любую узнаваемую символику из продукта, вокруг которого есть какой-то хайп. Вы просто замечаете, что железный трон – это реально узнаваемый образ, и вы будете его использовать. Как Гарри Поттера используют на День факультета, так и символику и вселенную "Игры престолов" будут использовать на корпоративах банков и других крупных корпораций. Это часть популярной культуры. Пока это работает, эту символику используют.

Сергей Медведев: Не текст, а контекст.

Александр Павлов: Да-да.

Егор Москвитин: Я думаю, очарование "Игры престолов", точно так же, как и очарование Гарри Поттера, заключается в том, что это настолько большой портретный набор, что каждый может себя с кем-то ассоциировать. И это ускоряет наше общение с людьми, потому что наша приверженность к каким-то сериалам – это способ характеризовать наши ценности.

Сергей Медведев: Похоже, что в сериале какая-то особая роль у женщин. Есть мнение, что мужчины там по большей части все какие-то ущербные, им чего-то не хватает для полноты образа полноценного героя, а женщины гораздо более полные и фактурные. Может быть, в этом смысле "Игра престолов" – это некое свидетельство победы феминизма?

Егор Москвитин: Поскольку это выходит сейчас, мы связываем эти контексты, но ведь на самом деле женские образы прописаны очень давно.

Сергей Медведев: А книга вышла практически 25 лет назад.

Егор Москвитин: Действительно, сериал эволюционирует в соответствии с запросом общества, в первую очередь – американского. Первый сезон (2011 год) – это эксплуатация насилия, эксплуатация женского тела, а последний сезон – это минимум эксплуатации тела, смещение ролей: женщины перестают быть объектами и становятся субъектами власти, но при этом сериал не идеализирует женщин. На это тоже есть тренд, например, если посмотреть фильм "Фаворитка", который почти получил "Оскар", можно увидеть, что в массовой культуре есть предостережение – не доверяйте женщинам целиком, потому что они способны на точно такие же костры амбиции, как и мужчины. С одной стороны, сериал абсолютно в тренде, а с другой стороны, он сохраняет какую-то свою позицию.

Сергей Медведев: Почему Дейенерис сжигает Королевскую Гавань? Это что, аллюзия на гибель Константинополя?

Александр Павлов: Нет. Аллюзии там можно искать на что угодно. Что есть в этом сериале – это, с одной стороны, история, а с другой стороны, попытка провести какой-то историзм при отсутствии полного историзма.

Сергей Медведев: В принципе, там очень близкая историческая подоплека – это война Алой и Белой Розы и так далее.

Александр Павлов: В сериале много истории, но там нет никакой философии. Этот мир абсолютно ущербный, и он никуда не разовьется, потому что там нет интеллектуальной жизни.

Сергей Медведев: То есть это мир голой силы – без университетов, без правовых систем, без христианства.

Александр Павлов: Да, это мир Средневековья абсолютно без всего.

Сергей Медведев: Фактически как у Германа в "Трудно быть богом".

Александр Павлов: А не случайно в момент, когда вышел фильм "Трудно быть богом", все сравнивали два этих продукта. У Мартина есть проблема: он чувствует, что чего-то не хватает, и лихорадочно ищет это как сценарист, но не может найти, потому что не может выйти за пределы исторического мышления и потребности истории. А развивалось все благодаря культуре и интеллектуальной жизни.

Сергей Медведев: Это сага о суверенитете, о власти?

Александр Павлов: Я бы не стал привлекать современную политическую философию, но на самом деле лучше всего описывать этот сериал в классической политической философии: с одной стороны, это Гоббс, с другой – Макиавелли, особенно в первых сезонах.

Сергей Медведев: Да, сериал идет как бы от Макиавелли к Гоббсу: от "Государя" к "Левиафану".

Александр Павлов: И да, и нет. Есть еще один важнейший философ: Шарль Монтескье.

Сергей Медведев: "О духе законов"?

Александр Павлов: Конечно, его географический детерминизм: грубо говоря, каждый режим, каждый правитель детерминируется географической зоной и климатом, где он живет. Там на самом деле философия власти от сезона к сезону меняется, но не эволюционирует. Там как бы периодически возникают то Макиавелли, то Гоббс, то кто-нибудь еще. Власть – это не самое интересное, что есть в этом сериале, но это то, за чем мы все следили.

Сергей Медведев: Для меня очевидная аналогия – Шекспир. У него, по сути, огромный сериал – рефлексия на английскую революцию, реформацию, все эти бесконечные Генрихи и Ричарды… По-моему, штук 15 пьес написано только по мотивам этой революции, но там, конечно, этическое, философское содержание. Но это такой Шекспир для XXI века.

Егор Москвитин: Мне кажется, момент сжигания города необходим драматургически, он рассказывает, о чем был этот сериал. Это был сериал о нескольких людях, которые либо сопротивлялись предначертанному, либо нашли в себе волю самим стать субъектами свой судьбы. Например, Дейенерис на протяжении восьми лет сопротивляется повторению истории со своим отцом, но в итоге она повторяет его путь! Она – проигравшая в этой истории, потому что подчинилась тому, чего ждала от нее история.

Сергей Медведев: То есть она не стала хозяйкой свой судьбы.

Егор Москвитин: Да. Единственные, кто смог все изменить, – это Старки. Это современный роман-воспитание, история четверых детишек Старков, каждый из которых пошел по своему пути. Историзм у Мартина не последовательный, на уровне компиляции. С одной стороны, сериал заканчивается тем, что они сейчас примут Хартию вольностей – это, наверное, XIII век. А, с другой стороны, он весь разворачивается в XV веке, потому что заканчивается тем, что отправляются покорять континент на Западе. Он начинается тем, что династия Таргариенов приходит с островов и захватывает мир: Канарские острова – это Испания. Посередине идет война Белой и Алой Розы. Все ждут, что Джон и Дейенерис – это будет брак Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского, а потом нас обманывают. Нет ощущения, что он действительно выстраивает целостное Средневековье: он просто берет те вещи, которые ему нравятся, из одной эпохи, из другой и объединяет это в фэнтези мира, оправдывая все это тем, что в этом мире сезоны могут длиться по 50 лет. Действительно, по всем критериям развития истории сериал недостоверен.

Сергей Медведев: Да, мы вышли из Макиавелли, прошли через мир насилия Гоббса и пришли к учреждению какого-то легализма, нового порядка: Великая Хартия вольностей. Может быть, в этом есть какая-то генеральная линия: "весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем" будет новый порядок, дракон, который будет устанавливать божественный порядок.

Александр Павлов: Дракон-то улетел.

Сергей Медведев: Там не дракон, а трехглазый ворон.

Александр Павлов: Этот ворон – гениальное окончание. Сидит совет, принимает важное решение, что они будут строить суда или бордель: конечно, надо бордель. Он приезжает и говорит: "Я пошел искать дракона", а реальное решение принимает совет, который он собрал. Был важный момент, когда все собрались, стали выбирать короля. Один сказал: "Давайте мы позволим всем людям выбирать". Его осмеяли: "Ты еще предложи выбирать короля лошадям или собакам". Понятно, что это некоторое заигрывание, что там было насилие.

На самом деле весь сериал про это, то есть они выбрали короля. Любое решение любого основного игрока власти в политической игре зависит от того, поддерживают его дома или нет. У него на самом деле нет никаких ресурсов. Грубо говоря, это мир, когда есть люди с домами, у которых есть люди, деньги, оружие. И если эти дома не поддерживают короля, то он безоружен. Это очень важно.

Сергей Медведев: Это сериал о неизбывности насилия и о верховности божественной воли?

Егор Москвитин: О чем этот сериал – сказал сам Мартин: о власти. Но, мне кажется, зрителю приятно именно то, что этот сериал дает такую индульгенцию от участия в общественной жизни. Все, кто в итоге остался внутри этого тела государства, несчастны. Это история о том, что нельзя изменить мир: все герои сериала, которые пытались чего-то добиться, не добились, история о том, что власть не изменится, и она повторится.

Сергей Медведев: Можно сказать, что он выполняет некую большую стабилизирующую функцию, говорит о неизбывности устоев власти, о том, что человеческий протест ни к чему не ведет и легитимирует существующий порядок?

Егор Москвитин: Весь сериал – это история о выборе между любовью и долгом.

Сергей Медведев: Это основная дилемма классической трагедии по Буало.

Почему столько недовольных концовкой? Откуда все эти петиции, чтобы переписали, пересняли?

Егор Москвитин: Потому что сериал выпадает на то время, когда люди чувствуют себя не просто зрителями, но и акционерами.

Сергей Медведев: Может быть, можно будет выбирать концовку голосованием?

Александр Павлов: А мы проходили эту историю в нулевые годы – "Остаться в живых": фанаты писали сценарий. В итоге из интересного сериала все превратилось неизвестно во что. Все знают, что закончился он некоторым образом катастрофически. Если вы дадите фанатам что-то делать, это означает, что сериал можно закрывать.

На самом деле сериал не про власть, а про смерть. Вы знаете историю о том, что маленьких детей в какой-то момент должны подготовить к смерти – показать смерть домашнего питомца или далекого родственника. Поскольку люди, смотря этот сериал, привыкли к тому, что смерть – это что-то обыденное (хотя это самое главное, о чем стоит рассуждать, потому что это единственное, что всех нас объединяет), этот сериал учит принимать смерть. Вы, так или иначе, начинаете любить какого-то персонажа, он становится вам близок, но его убивают, и вы смиряетесь с этой смертью.

Да, "Игра престолов" сейчас в фокусе внимания, но параллельно с ней вышел последний фильм "Вселенная мстителя", который тоже про смерти. Там две или три важнейшие смерти, и это тоже были своеобразные "Игры престолов". Это были две большие саги: одна – на большом экране, а другая – на маленьком. В конце концов, "Мстители" закончились важнейшими смертями и показали, что люди, с которыми вы жили восемь лет, умерли.

Сергей Медведев: Тогда выходит, что этот сериал имеет терапевтическую функцию, особенно если учесть отношение к смерти в современном обществе: она изгоняется. В тех же Средних веках ребенок к моменту взросления видел десяток смертей, он был подготовлен, а нынешний человек слишком размягчен, не готов к смерти.

Егор Москвитин: "Игра престолов" заканчивается издевательством, а королем становится, по сути, режиссер. Миру нужен режиссер. Бог и король в этой истории – не тот, кто принимает решение, а тот, кто знает все, что будет впереди, и все, что было позади. Но при этом очень важно, что это первый сериал, который хоть и не предложил интерактивное повествование, но предложил абсолютно нелинейное повествование, в котором каждый выбирает главного героя. Такого никогда не было на телевидении.

Сергей Медведев: В чем вообще функция сериалов в современном обществе? Славой Жижек говорит, что мировой дух переместился из кино в сериалы. Что, сериал пришел на смену европейскому роману?

Александр Павлов: Я уже устал бороться с этим сравнением. Европейский роман – это все-таки история XIX века. Все сравнивают как бы классическую эпоху с неклассической эпохой, визуальный продукт с невизуальным. Это совсем другое. Мы живем в свое время, и не нужно искать никаких исторических аналогий, потому что это время радикально отличается, оно ускоряется.

Проблема сериалов заключается в том, что они не выполняют свою сериальную функцию и все более приближаются к кинематографу. Это сформулировал критик Антон Долин. Я не согласен с аргументами, но в целом тезис очень верен: "Игра престолов" – это как бы триумф кинематографа над сериальной формой. Все очень долгое время носились с Netflix, но что мы видим? Два главнейших сериала, которые сейчас все обсуждают, – это "Игра престолов" и "Чернобыль". В итоге это не Netflix, а НВО, который дал два важнейших продукта.

Сергей Медведев: Это такое мейнстримное кино, это именно киношная, а не сериальная история?

Александр Павлов: Во-первых, это киношная история, а, во-вторых, Netflix – это популизм и прочее, а здесь жди каждую серию. И даже сам Netflix делает ставку на кинематограф: он выпускает фильмы, а не сериалы. К чему я веду? Еще пять лет назад казалось, что сериал – это основная форма популярной массовой культуры. На самом деле это не так. Основной формой массовой популярной культуры некоторое время будет оставаться кинематограф: сериалы занимают ту нишу, которую занимал кинематограф.

Егор Москвитин: Мне кажется, что "Чернобыль" – это пример кино внутри программирования НВО, то есть это очень сильная история, которая не может иметь продолжения, поэтому не выполняет функции сериала. Сериал – это история, которая развивается на протяжении долгого времени, поэтому она работает как социальный клей, как терапевтическая штуковина, как упрощенный аналог семейной саги. А "Чернобыль" не может всего этого дать.

Сергей Медведев: Все равно мы всегда видим самих себя. И то же самое в "Игре престолов": мы смотрим фэнтези, смотрим Средние века, но все равно видим картинку нашего общества, наши мифы, наши ожидания и самих себя.