"Активизмом мы не занимаемся" – фраза, заслуживающая того, чтобы войти в тот же позолоченный фонд, что и фраза "экономика должна быть экономной", "никогда такого не было, и вот опять". Ведь "заниматься" – это всего лишь синоним слова "активничать". Если в первом акте на сцене ружьё, то оно не обязательно выстрелит (иногда не выстрелившее ружьё точнее попадает в цель, правы Махатма Ганди, Лев Толстой, да и Господь Иисус Христос). Обязательно другое: пьеса не одноактная. В одноактной пьесе нет первого акта. В истории с журналистами, которые "не занимаются активизмом", всех ошеломило, что заявлена была трёхактная пьеса: несправедливость, протест, освобождение. А состоялась пьеса из двух актов, потому что освободили лишь одного из многих – одного из многих журналистов, сидящих по ложному обвинению, одного из многих людей, которым подбросили наркотики.
Если бы за арестованного журналиста не призывали выйти журналистов других изданий, просто людей совестливых, нет вопросов. Так ведь призывали и радовались, что вышли люди, не состоящие с жертвой в одном цехе! Вышла готтентотская этика: хорошо, когда ради меня другие преодолеют ограничения, накладываемые профессией, статусом, обстоятельствами, плохо, если я ради других преодолею эти ограничения.
"Активизмом мы не занимаемся" – утверждение, которое может быть нравственным в определённой системе этики. При одном условии: оно должно относиться и к другим. Просить других заняться активизмом ради себя, но не заняться активизмом ради других – это классический двойной стандарт. Этот двойной стандарт есть попросту эгоизм, и его много было за годы относительной свободы и борьбы с нею. Забывали про журналистскую солидарность, когда закрывали "Экспресс-хронику" или лишали эфира "зарубежные голоса", но вспоминали про журналистскую солидарность, когда доходило до себя, любимых.
Двойной стандарт в истории с неактивистами дошёл до того, что для себя провозгласили жизнь по правилам, а от других потребовали – в защиту себя – выйти на несанкционированное, противозаконное шествие, да ещё в госпраздник, зная, что будут давить-винтить беспощадно и с законным основанием. Якобы законным. Потому что есть законы, а есть право, и бывают антиправовые законы и беззаконные правила.
Идеология "неактивизма" есть выписка себя из человечества
На самом деле "активизмом не занимаемся", "активностью не активничаем" – утверждение более безнравственное, чем кажется. Оно исходит из идеи, что есть некий вид активности, который не для всех. Я журналист, следовательно, я не могу быть активистом. Но что такое "активизм"? Как и разруха, активизм не какое-то чудище. Активизм – это человечность в действии. Это #metoo. Не #ияжурналист, а #иячеловек.
"Деяния апостолов", между прочим, в прямом переводе с латыни – "Акты апостолов". Нет активности – нет апостольства. Как, впрочем, и "акты мучеников". Только в первом случае активны были апостолы, а во втором – мучители. Хотя сопротивление мучителям верою, а не ружьём – акт веры. В кремлёвских концлагерях был оборот "сактировать", идентичный военкоматскому "комиссовать". Событие-то одно: акт о пришествии человека в негодность пишется комиссией, и банда одна, но такая разросшаяся, что жаргоны тоже стали разниться. Идеология "неактивизма" есть выписка себя из человечества. Ничего "профессионального" тут нет. Корпоративная солидарность есть часть общечеловеческой солидарности, а не исключение из неё.
Проблема не в журналистах, конечно. Вновь и вновь, в течение десятилетий относительной свободы отдельные протесты в защиту своих профессиональных интересов, своего сквера, своего города не сливаются вместе, а вместе сливаются. Каждый раз все с надеждой вздрагивают, а особо нервные радостно вскрикивают, что Химкинский лес пошёл, Екатеринбург – колыбель революции, дальнобойщики долго терпели, но дально бьют, что сейчас корпоративная солидарность распространится. Не распространяется, не идёт, не колыбель! Потому что тут не корпорации, не солидарность, хотя бы скверная, а тут – кланы и клановость.
Кланы – это антицеха, антикорпорации, это единство паразитическое, воровское. Для защиты от воров и бандитов можно объединяться в кланы – журналистов, учёных, уборщиков – и тогда вместо защиты выйдет соучастие в воровстве, в долю войдут, пусть и небольшую и поганую. А можно объединяться просто в людей. В корпорацию немонстров.
Просто людям нет границ, они вступятся и за чеченцев, и за грузин, и за молдаван, и за нежурналистов. Гомосумчатые – на латыни ведь "гомо сум эт нихил хомини а ме алиениум путо", "я человек и ничто человеческое мне не чуждо". Не об эгоизме же и пьянстве речь! Ничьё страдание мне не чужое. Нету такой профессии, чтобы освобождала от человека-в-себе, либо это антипрофессия – вроде палача или обслуги палача – и всякая профессия подымает человека-в-себе до человека-для-других.
Яков Кротов – историк и священник, автор и ведущий программы Радио Свобода "С христианской точки зрения"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
