Елена Фанайлова: Мы сидим в центре Киева, на Софиевской, в заведении "Пицца Ветерано". Леня, что оно для вас? Это страсть, это рутина, реабилитация, дружеский круг, может быть, это кафе как образ жизни?

Леонид Остальцев: Это место для своих, в котором собираются люди по интересам, где я могу совершенствоваться, расти, самореализовываться, развиваться. Это важно.

Елена Фанайлова: И люди, которые здесь собираются по интересам, участники боевых действия на востоке Украины против России.

Леонид Остальцев: Не только. Те, кто работают с нами, это да, а наши гости – это люди, которым нравится наша еда, атмосфера, друзья, знакомые, это иностранцы, которым это интересно.

Елена Фанайлова: В вашем оформлении, в вашей эстетике есть и военная романтика. Тут и все шевроны, и иронические вещи...

Леонид Остальцев: В 2015 году, когда я вернулся с войны, было несколько проблем, из-за которых я открыл проект. Одна из них состояла в том, что возвращающиеся ребята чувствовали себя некомфортно в заведениях общественного питания. Здесь ветеран должен чувствовать себя комфортно. Но в то же время люди, не имеющие никакого отношения к войне и тоже приходящие сюда, тоже должны чувствовать себя комфортно, при этом у них должен возникать интерес к тому, что происходит в нашей стране, это важно. Такой у нас получился стиль фирменный внутри, и это все не бутафория, это все настоящее.

Елена Фанайлова: И стрелянные гильзы, инсталлированные в столах?

Леонид Остальцев: Да, с востока. Мы каждую очищали очень долго и потом положили их в столы.

Елена Фанайлова: Саша, война – дело серьезное, трагическое, а трусы – предмет насмешек, если совсем огрублять.

Александр Матяш: Меня все знают, как Сашу Труселя, потому что это был первый продукт, который я начал делать.

Елена Фанайлова: Не обидно?

Александр Матяш: Это же круто, я делаю самые лучшие труселя, и это повод для гордости. Так получилось. Я не думал, что буду когда-то этим заниматься.

Елена Фанайлова: А чем занимался до войны?

Александр Матяш: Работал в американских компаниях, на разных управленческих позициях – коммерческий директор, исполнительный директор, операционный директор группы компаний, директор по развитию проектов в крупных национальных компаниях… Потом, до войны, у меня был первый бизнес, я его закрыл и пошел служить, а когда я служил, появились трусы.

Елена Фанайлова: Пошел добровольцем?

Александр Матяш: Так точно. Когда в Украине началась вся эта катавасия, добровольческие батальоны подчинялись МДВ, Нацгвардии и ЗСУ. Когда начали это структурировать, мой батальон перевели в подчинение МВД, я оказался в добровольческом батальоне милиции, впоследствии полиции. У нас существует система ротации, и когда мы приехали на ротацию менять нашу третью роту, мы не знали, куда мы едем, знал только ротный, и у каждого подразделения были свои задачи. Мы понимали приблизительно, что тут линия фронта, и наша задача – пропускной режим. Людей не хватало, и мы вместо четырех часов на одном посту простояли восемь. Было очень жарко, в Луганской области – степь, и там было 40 градусов. У меня были брезентовый костюм, бронежилет, каска, вся экипировка весит 20-30 килограммов. И всем нашим пацанам натирало белье, оттуда трусы и взялись.

Владимир Шевченко: У нас есть уличная сеть и помещения. Это передвижной прицеп моей конструкции, тут мы варим и пьем кофе. У нас, для уличного формата, количество позиций меню выше среднего. Мы постарались охватить все сегменты кофейных (и не только) напитков. У нас есть и нехарактерные для этого сегменты вещи, например, фильтр-кофе. Есть греческие напитки, которые я привез из Греции. Есть еще много планов, которые будем реализовывать. Мы можем открывать другого уровня объекты, допустим, большие кофейни, кофейни премиум-формата с алкогольным баром, с завтраками. Можем развиваться в сторону запуска своего производства кофе, можем запустить свою воду на развоз, чтобы повысить качество кофе в сети, и это есть в планах на год. Возможностей для развития вокруг невероятное множество. И важен, конечно, системный подход.

Елена Фанайлова: Леонид Остальцев возвращается из зоны военных действий, где был около полугода...

Леонид Остальцев: Первые две недели после возвращения с войны вообще не помню, что я делал.

Елена Фанайлова: По психологическому канону и положено воину две недели отсиживаться где-нибудь, израильские ребята две недели, например, не выходят к народу, пока не поработают со специалистами.

Леонид Остальцев: Через две недели мне человек звонит и говорит: "Привет! Меня зовут Жора, я десантник из 95-ой бригады. Давай создадим Союз ветеранов". Я говорю: "Я тебя не знаю вообще и не понимаю, что такое Союз ветеранов". Он отвечает: "Я тоже не знаю, что это, но я знаю, что нужно что-то делать. Давай попробуем создать Союз ветеранов и будем помогать другим пацанам, сами будем развиваться в этой теме, будем активными". Я предлагаю: "Интересно. Давай встретимся, поговорим". Мы встретились, начали создавать Союз ветеранов, и во время этой бесплатной социальной работы я стал видеть эту большую проблему, что есть трудности с трудоустройством. Есть категория ребят, очень длительное время работавших, а после войны не захотевших возвращаться на прежнее место, человек поменялся. Другие ребята после возвращения с войны набили фейс своему начальнику и уволились. Третьи нашли себе новую работу, но во время собеседования сообщили, что они – участники боевых действий, и им сказали: "Отлично, мы вам перезвоним", – но никто не перезвонил.

Александр Матяш: В советское время, с моей точки зрения, ничего хорошего не было, кроме трусов "Спорт". Я занимался профессионально плаванием, и нам выдавали такие трусы. Они были пошиты из ткани, как простынь, с разноцветными лампасами, и мне очень нравились. Сначала я пытался их купить, но их нигде не было. И мой друг Женя, инженер электротранспорта, сделал чертеж трусов.

Елена Фанайлова: И с какого момента это стало бизнесом?

Александр Матяш: Буквально в первые сутки. Я раздал десять только что отшитых трусов пацанам, и буквально на следующий день ребята стали приходить и спрашивать: "Где можно такие купить?" – "Нигде, это для нас шили". – "Сделай больше, а мы купим". Я тогда уходил служить и оставил все свои деньги другу, который разрабатывал трусы, и если бы со мной что-то случилось, то он должен был эти деньги разделить между моими детьми. И на все деньги, которые у меня тогда были, семь тысяч долларов, я сшил трусы.

Елена Фанайлова: А кто у вас все придумал здесь?

Леонид Остальцев: Мы сами. У нас был дизайнер, создавший нам общий стиль, я говорил ему, что хочу здесь видеть: кирпич, стекло, железо, и он это все скомпоновал. А атрибутику мы уже делали сами, это все подарки. Я очень люблю готовить пиццу и учить этому других, и я подумал, что нужно открыть свою пиццерию, чтобы мы могли там собираться и готовить. Я могу дать человеку возможность получить новую специальность – пиццайоло, на рынке труда в кулинарной сфере она одна из самых высокооплачиваемых. Я написал бизнес-план за десять минут, друг сказал мне, что его нельзя так делать, и я пошел в центр занятости и встал на учет, объяснил, что хочу обучиться создавать бизнес-планы. Прошел обучение за четыре или пять месяцев, подготовил новый бизнес-план, жена мне помогала. У меня было всего 50 долларов, я начал искать инвесторов, обращаться ко всем, получил 22 отказа, надо мной смеялись, но 23-й человек все-таки ответил мне: "Давай сделаем". Мы открылись в японском ресторане, который был убыточным длительное время, в Димитровграде, в подземном переходе. Один пост в Фейсбуке – и у нас был дикий ажиотаж. Мы перестали работать через шесть часов после открытия, потому что у нас все закончилось. И из-за огромного потока людей было отвратительное качество пиццы, и мне было очень стыдно. Мне не очень нравится, когда люди говорят: надо к ним сходить, потому что они ветераны, и надо снисходительно отнестись к качеству их еды. Я отлично понимал, что в первое время так и было. Мы проработали в таком формате девять месяцев, после чего мой партнер сказал, что хочет продать свой ресторан, и мы разошлись. У меня оставалось 3,5 тысячи долларов, команда и бренд. Два месяца я искал помещение, здесь жили бомжи, была свалка, все было в ужасном состоянии, но мы видели здесь перспективу. Я вложил порядка двух миллионов гривен, занятых у абсолютно разных людей, взял в аренду это помещение, мы сделали ремонт. Сейчас я взял в аренду второе помещение, там идет ремонт, мы там будем делать продолжение нашего проекта. Мы делаем здесь презентации, в прошлом году на презентацию книги "14 друзей хунты" приходил Порошенко, купил книжку и заказал себе две пиццы.

Елена Фанайлова: Легенды рассказывают, что телезвезда Майкл Щур носит ваши трусы.

Александр Матяш: Это точно, у нас с ним коллаборация. Мы делаем для них футболки. Для большинства украинцев война где-то очень далеко, кроме тех, кого это коснулось непосредственно, семей военнослужащих, которые получили ранения или погибли, людей, побывавших там. Майкл Щур был первым моим покупателем в интернет-магазине. Я не знал, что этот чувак – Майкл Щур, а до этого я пытался найти нишу, где мог бы оказывать лучший сервис, и сделал бесплатную доставку трусов в Киеве. Человек заказал у меня одни трусы за 8 долларов, и я лично привез ему их, как курьер, потому что не мог нанять курьера, денег не было. Смотрю – лицо знакомое. Он в это время служил на Десне, он снайпер по воинской специальности. И мы с ним сдружились.

Елена Фанайлова: Касаясь образа ветерана и его реабилитации, всегда упоминают слово "психолог", всегда говорится о психологической реабилитации, о том, что люди, принимавшие участие в военных действиях, как правило, получают боевую психотравму.

Леонид Остальцев: У меня в штате работает психолог со дня открытия. Она проводит обязательные консультации индивидуально раз-два в неделю, и есть групповые занятия со всей командой, когда они необходимы. Ее задача – поддерживать хороший климат в команде плюс помогать в решении личных трудных ситуаций членам команды, помочь ветеранам, чтобы адаптация проходила лучше.

Елена Фанайлова: Вы согласны, что для того, чтобы ветеран адаптировался, ему должна быть обеспечена дома достойная встреча, признание социальной значимости его воинского долга, признание даже его более высокого социального статуса? Как это происходило у вас и ваших товарищей?

Леонид Остальцев: В 2014 году армия состояла из контрактных сил, которых было очень мало, и добровольцев. Я один из добровольцев, и мне моя статусность в обществе не важна, потому что я знал, зачем я туда иду. Что касается улучшенных возможностей для адаптации бойцов, конечно, это более хорошие экономические, социальные условия в плане трудоустройства, помощь в прохождении адаптации, если необходимо, психологическая помощь, реабилитация.

Елена Фанайлова: Какие ценности формируются на войне? В литературе есть определение – ценности боевого братства, которые не всегда совпадают с ценностями на гражданке.

Леонид Остальцев: В моей истории ценностью было прикрывать друг друга, не отступать. Для меня очень важно было не бухать во время боевых действий. Кто бухал, тот получал по морде. Вопрос о доверии рассматривается совсем иначе после войны, потому что на войне понимаешь: если человек прикрывает твою жопу во время боевых действий, реально подставляется, чтобы прикрыть тебя, это совершенно другой уровень доверия. На гражданке ты такого не встретишь. И порой ребятам очень тяжело, и мне тоже тяжело доверять гражданским, потому что они не проверены, и их в принципе нельзя проверить так, как были проверены, допустим, тот же Рома Маринов, с которым мы сейчас работаем, он танкист, он прикрывал мой взвод. Я знаю точно, что на Саур-Могиле он спас не одну сотню жизней, когда его танк выехал самым первым, и после этого тоже было много серьезных ситуаций. Я доверяю Роме, а кого я смогу проверить так же, как Рому? Никого.

Александр Матяш: Первая ценность – мне никто ничего не должен. Я запускаю любой свой проект и понимаю, что мне никто ничего не должен, ни государство, ни граждане. Мое решение пойти воевать было исключительно моим, и это моя ответственность. Поэтому нет смысла обвинять кого-то в том, что я не получил землю, у меня нет каких-то социальных благ, льгот... По-честному, они мне не особо и нужны, я проехал в транспорте бесплатно единственный раз, когда забыл деньги и направлялся в наряд в другой город. Я всегда плачу за себя. Я отношусь к ветеранам по-разному. Ветераны – это тоже срез общества, очень сильно похожий на то, что происходит и на гражданке. У нас почему-то не пишут: "Айтишник побил жену", не говорят: "Два электрика напились и подрались". Но ветераны – это социальная прослойка, при помощи которой можно манипулировать людьми, придавая некую окраску тому или иному месседжу. Среди моих знакомых есть огромное число адекватных людей, которые отслужили, получили ранения. У меня огромное число друзей, воевавших в аэропорту, в Марьинке, во всех горячих точках, и они, как правило, абсолютно адекватные, потому что люди подбираются по ценностям, и на войне точно так же. Я служил в милицейской роте, там было 25 человек, и мы общались в восьмером, а все остальные были сами по себе. Мы были объединены одной идеей.

Елена Фанайлова: Вы следите за тем, чтобы ветераны соблюдали свою норму алкоголя?

Леонид Остальцев: Обязательно. У нас одно из правил – мы не наливаем людям в форме. Если ты надел форму, будь добр не пить алкоголь. Было около десяти случаев, когда были очень сильные возмущения, но я всегда говорю о том, что у меня такое правило, не нравится – мне жаль. Хотите, могут сделать вам кока-колу, чай за наш счет. Но алкоголь – это позор твоему подразделению, а если шире, это тень на все вооруженные силы моего государства, и я этого допустить не могу. Для меня это важно.

Александр Матяш: Мы не воруем, не ведем себя нагло. Люди кучкуются по ценностям, и наши ценности такие. Есть кодекс ветеранов на стене, его написал Максим Музыка, в 2014 году в составе двух групп добровольцев попавший на Саур-Могилу. Их было всего одиннадцать человек, и они освободили Саур-Могилу, вместе с Гордейчуком – героем Украины, ныне генералом, получившим тяжелейшие ранения на выходе из Иловайского котла. Максим Музыка был также в донецком аэропорту несколько дней. Он интеллектуальнейший, умнейший человек, приятный собеседник.

Елена Фанайлова: Один мой друг сказал мне, когда мы говорили о "Пицце Ветерано", что слово "ветеран" слишком серьезное для того, чтобы превращать его в бренд.

Леонид Остальцев: Есть стереотип – заработок на крови, и это абсолютно нормальная тема. Можно рассматривать ветеранов и с этой точки зрения, каждый выбирает. Я уже давно обозначил, чем для меня является мой бизнес и какие ставит перед собой цели, какие у него есть ценности и принципы. Ветеран – это просто человек, который был на войне, мой бренд – "Ветерано", и очень спорный вопрос, "ветеран" ли это. Когда я придумывал этот проект, я был ветераном, открывал пиццерию с еще одним ветераном, и одной из целей проекта было нанимать ветеранов на работу, вместе социализироваться, адаптироваться, зарабатывать деньги, делать качественный продукт. Очень важно ломать стереотип в обществе, кто же такие ветераны, участники боевых действий. Мы не ходим с гранатой в кармане и не бухаем, придите к нам и посмотрите, как мы работаем, оцените качество нашей работы. Слово "ветерано" на испанском означает – старый, выстоянный. Есть бренди под названием "Ветерано", которому почти сто лет.

Елена Фанайлова: Я знаю ваши отделения от Мариуполя до Западной Украины.

Леонид Остальцев: Да, это ко мне приходят с запросами, хотят взять у меня франшизу, и ее получает в лучшем случае один из тридцати. Самое первое и важное для меня – это мотивация. Если человек готов свернуть горы ради того, чтобы добиться результата, он наш человек. Второе – он должен быть ветераном, участником боевых действий. И третье – это мои личные штуки, не буду их называть. Но собеседования жесткие.

Елена Фанайлова: Расскажите, что такое "подвешенная" пицца.

Леонид Остальцев: Это не моя идея. За два часа до открытия ко мне пришел Саша, который занимается продажей спортивных байков и квадрациклов, скутеров, катеров, и сказал: "Вот тебе сто долларов". Я возразил: "Я бизнес открыл, чтобы зарабатывать, а не чтобы мне деньги давали просто так". – "Я хочу вам помочь. Давай отправлять пиццу в военный госпиталь". – "Отличная идея, давай". А через час пришел еще один дядька, дал сто долларов и сказал: "Я вам даю деньги, а вы сегодня вечером пиццу доставите на железнодорожный вокзал, там волонтерский пункт, пацаны ждут два-три часа поезда, вояки, хорошо бы, чтобы они поели". Я говорю: "Сделаем". И так возникла "подвешенная" пицца: один человек покупает что-то себе и оплачивает еще одну покупку и ее отдают тому, кто не может себе это позволить. В нашем случае это передачи в госпиталь, чтобы побаловать пацанов пиццей.

Елена Фанайлова: То есть любой посетитель "Пиццы Ветерано" может, заказав себе пиццу, сделать это и для солдат в госпитале.

Леонид Остальцев: Сейчас уже не только это, мы доставляем пиццу прямо в зону боевых действий, в окоп. Мы открыли в Мариуполе отделение и очень этим гордимся.

Елена Фанайлова: Еще один ваш проект меня заинтересовал – "Тонкая синяя линия". Это помощь полицейским?

Леонид Остальцев: Это моя социальная инициатива поддержки новой патрульной полиции, появившейся в 2015 году. Это скидка такая же, как и для ветеранов, но здесь больше вопрос не в скидке, а в том, что мы поддерживаем их работу, потому что понимаем важность и то, насколько сильно она недооценена. Нашу инициативу подхватили уже в других городах, и не только пиццерии, и мы стараемся популяризировать эту историю.

Елена Фанайлова: Люди, занимающиеся бизнесом, часто сталкиваются с коррупцией. Были ли у вас такие эпизоды?

Леонид Остальцев: Нет, и это один из плюсов моего проекта. Я думаю, здесь у меня больше шансов на успех, чем у любого другого предпринимателя в нашей стране, потому что коррупционные истории никуда не исчезли. Но когда люди слышат слово "ветеран", они понимают, что не надо. И я уже давно обозначил: придете за взяткой – получите в морду. Но это обязывает меня делать максимально все, что я могу, чтобы все было в рамках закона.

Елена Фанайлова: Ветеранский бизнес – ответственный бизнес.

Леонид Остальцев: Да, но не нужно строить песочные замки, что ветеранский бизнес – идеально честный, это невозможно. Когда был ветеранский форум, и на нем был президент Украины, я говорил, что у нас есть такая проблема, которая находится на системном государственном уровне.

Елена Фанайлова: Перед нашим разговором я посмотрела, как в разных странах относятся к ветеранам. В США всем платят пенсии и относятся как немножко к инвалидам. Вы разрушаете этот стереотип, говорите, что ветеран, человек, прошедший войну, социально ответственный персонаж.

Леонид Остальцев: Я очень большой противник всех этих героизаций. Я считаю, что героями можно называть только тех, кто погиб. Они заплатили самую большую цену, которую только может заплатить человек. Все остальные – это люди, выполнявшие свой долг, они молодцы, но героизировать и сакрализировать их – очень плохая история. У американцев очень сильно развита культура ветеранского бизнеса, государство относится к своим ветеранам с повышенным вниманием, но это происходит из-за того, что у них колоссальный опыт ведения боевых действий, у них огромное число ветеранов. После вьетнамской войны нужно было что-то делать с участниками боевых действий, потому что у каждого третьего ветерана была героиновая зависимость, они начали вступать в банды, использовать свой боевой опыт не в том русле. И в США было создано министерство ветеранов, бюджет которого раз в десять больше, чем годовой бюджет Украины. У них есть кофейная компания "Черная винтовка", они поставили себе цель нанять на работу десять тысяч ветеранов.

Александр Матяш: Я был в Америке, общался там с ветеранскими организациями, и мне очень понравилось, как у них все сделано. Ветеранский бизнес легче всего развивается именно в ветеранской среде, потому что первые, кто тебя поддержат, это люди с ветеранским опытом и с подобными переживаниями. На протяжении двух лет я пытаюсь выйти за рамки этого, нигде не говорю, что я ветеран, не хочу этим спекулировать. Я делаю лучший продукт в своем сегменте, лучший сервис в Украине, я супер-клиентоориентирован, и это мои преимущества, а не то, что я ветеран. Если у меня будет возможность поддержать кого-то из своих, я сделаю это, ведь когда я начинал, мне помогали только мои. Мои трусы есть во всех странах мира, я отправлял их в Новую Зеландию, в Австралию, в Ярославль, в Питер, в Москву... Когда мне пишут из России, я всегда задаю вопрос: "Чей Крым?" Если человек отвечает правильно, что Крым – это Украина, что он не отождествляет себя с действиями своего государства, то он получает трусы со скидкой, и дорогу в Россию оплачиваю я сам. Человек из Новосибирска предложил мне выгодную сделку на большую сумму, но он мне написал: "Я далек от политики". Я ему ответил: "А я близок. Я вырос в Крыму, и Крым мой". Он говорит: "В Советском Союзе мы все были братьями". – "А сколько вам лет?" – "32 года". – "Вы в Советском Союзе не жили, а я жил. Мы не были братьями никогда". Я прошу прощения, я очень хорошо отношусь к русским, потому что моя мама – Сафонова, бабушка – Андросова, и папа у меня наполовину русский, но не были мы братьями.

Елена Фанайлова: Людей разделяют – воин по призванию, воин по долгу и воин по обязанности. Воин по призванию – это тот, кто выбрал военную профессию. Воин по долгу – тот, кто пошел служить от необходимости защищать страну от агрессии. Воин по обязанности – это большинство военнообязанных. Вы воин по призванию и по долгу. Вы же заканчивали суворовское училище.

Леонид Остальцев: Отец у меня военный, и я закончил суворовское училище, но я, скорее, воин по долгу. Видеть себя полноценно в армейской истории я не могу. У меня очень большая проблема с авторитетами, меня в суворовском три раза разжаловали. Когда я шел на войну, у меня не было вопроса – идти или нет. Сегодня пятая годовщина, как сбили наш самолет Ил-76 с десантниками, и именно после этого вечером я пришел в военкомат и сказал, что я готов. На войне мне очень сильно повезло с начальником, у меня командиром роты был герой Украины, и командиром батальона – герой Украины.

Александр Матяш: Я, наверное, отношусь больше ко второй категории. Я хотел с детства быть военным, но моя бабушка была против. Несмотря на то, что я русский по национальности, моя национальная идентификация – украинец, я родился и вырос в этой стране, в Крыму, это моя земля. В 2014-15 годы все были добровольцами.

Елена Фанайлова: Что человек приносит с войны, и что он на ней оставляет?

Леонид Остальцев: Все зависит от человека. Война просто усиливает все то, что есть в человеке. Любой опыт можно использовать и как в конструктив, так и в деструктив.

Елена Фанайлова: Кто-то из ваших коллег сказал, что человека, который был на войне, бизнесом не испугаешь.

Леонид Остальцев: Да, это правда, потому что страхи перестают существовать, страх – когда долбит артиллерия, идет жесткий бой, когда ты реально понимаешь, что сейчас умрешь. Все остальное – это переживания. Бизнес – это интересная история, в которой можно и нужно рисковать, но при этом максимум, что ты можешь потерять, это деньги, а не жизнь.

Александр Матяш: Война у каждого своя, мне повезло, потому что я попал служить в 2015 году, когда уже не было такого накала страстей, как с лета 2014-го до февраля 2015-го. Моя война – это постоянные неудобства и прикольно, как в пионерлагере, только стреляют и могут убить. Война не меняет человека, она просто снимает с него маску, которую мы в обычной жизни надеваем на себя, чтобы кому-то понравиться, кем-то себя представить. У меня сейчас нет необходимости надевать маску на себя, я такой, какой я есть. Я не трачу свое время на пустяки, и если мне нужно что-то сделать, я делаю сейчас.

Владимир Шевченко: Нельзя выиграть войну, не совершая движений, в бизнесе так же. Если человек ушел на войну со стабильной психикой, с уже приобретенным жизненным опытом, он вернется, став лучше, утвердится в своих старых жизненных принципах, закалится, приобретет новые навыки. Если человек туда шел с расшатанной психикой, молодым, в 17-18 лет, как раньше срочники, и он увидел там страшные вещи, это может изменить его. Взрослого человека сложно поломать, если он не бы поломан до этого. Агрессию однозначно нужно оставлять там.

Елена Фанайлова: Что вы чувствуете, когда люди говорят, что нужно остановить войну? Люди выбирали Зеленского, чтобы он остановил войну, и он тоже обещает это своим избирателям. Это реалистичная формулировка?

Леонид Остальцев: Нет. Вся наша политическая история построена на том, что красивыми словами манипулируют общественным мнением. Это делают все демократические страны, где выборы являются выборами, а не фарсом. Остановить войну мы, к сожалению, можем только одним путем – победой. Победа – это возврат Крыма, возврат оккупированных террористами, поддерживаемыми Россией, территорий. Войну может закончить только Россия, когда она перестанет снабжать их живой силой, боеприпасами, разведданными и прочим, и когда Россия признает, что аннексия Крыма была незаконной, вернет его в состав Украины, и после этого можно вести диалог о возврате к нормальным взаимоотношениям между странами. Что касается общественного мнения, я понимаю, почему люди так думают и говорят. Войны никто не хочет, война страшная, война – это опасность, смерть. Но когда тебя зажимают в угол, вариантов не остается. Останавливать войну сейчас означает давать зеленый свет России. Они не остановятся, им нужен проход в Крым по суше. Я понимаю Путина. У России есть имперские амбиции, и они хотят контролировать независимые постсоветские государства. Это мерзкая и отвратительная политика. Я стараюсь смотреть на вещи шире и видеть дальше немножко, поэтому у меня нет иллюзий относительно того, сможет ли кто-то из наших политиков закончить войну. Я не голосовал за Зеленского, потому что когда он говорит о том, что хочет остановить войну, я читаю дальше – он хочет слить Украину. Это не мой президент. Хотя вроде бы сейчас он начинает поступать более правильно, посмотрим.

Александр Матяш: Войну нельзя остановить. В войне всегда есть победивший и проигравший. Либо есть условия, когда каждая из сторон идет на компромисс. Война заканчивается тогда, когда одна из сторон полностью добивается своих целей. Мы остановим войну тогда, когда Россия, не важно по какой причине, уберет свои войска из Донбасса, выйдет на нашу первичную границу, вернет нам полуостров Крым, выпустит всех наших политических заключенных – Сенцова, наших 24 моряков. Когда выплатят репарации всем семьям погибших. Прямого военного или политического решения нет. И с нами будут считаться как с равноценным партнером только тогда, когда такие, как я, Леня и все остальные пацаны выведут экономику этой страны на такой уровень, чтобы здесь жить было круче, чем в Швейцарии. То есть нам пахать и пахать еще. Это история не на десять лет. Но я очень надеюсь, что до своего 60-летия смогу поехать в любимый Севастополь и разговаривать там на украинском языке. Я очень много вопросов хотел бы задать многим своим русским друзьям и друзьям из Крыма, с которыми я вырос, спросить, почему так. Все, что рассказывают по телевизору, это неправда. У меня есть друзья, которые вынуждены туда ездить, потому что там живут их родители, они приезжают оттуда и говорят: "Там невозможно жить, это тюрьма. Одни военные и ракеты. Дети ходят в пилотках, маршируют и кричат речевки, как в Советском Союзе". Это абсурд. Развалу Советского Союза предшествовал Чернобыль, что произойдет сейчас – я не знаю, но это случится.

Владимир Шевченко: Войну нельзя остановить, ее можно или выиграть или проиграть. Любая война заканчивается либо капитуляцией и подписанием мирного договора, либо победой и подписанием мирного договора.

Елена Фанайлова: Если ты не можешь остановить войну, важно, как ты себя ведешь внутри нее. Я имею в виду полную сознательность человека, который уходит добровольцем или просто понимает, что война здесь и сейчас. Люди, которые сегодня с нами разговаривали, выстроили бизнес, противоречащий всему представлению о том, что такое ветераны. В любой войне в любой стране государство очень патерналистски относится к таким людям, и ребята доказывают в полном сознании и с полной дисциплиной, что их жизнь, их бизнес продолжаются, и служение родине есть в том, что они делают.