"Страшно. Маме сказала, она такая: "Твою ж дивизию, мне сон приснился". Я: "Ну, мам, все равно пойду". Она: "Ну конечно, что, зря приезжала?"
Так описывала свои ощущения 19-летняя Есеня, которая в конце июня приехала из Минска в Киев на гей-прайд "Марш равенства".
Прайды – публичные шествия в защиту прав ЛГБТ-сообщества – на постсоветском пространстве не любят и, в подавляющем большинстве случаев, их запрещают и разгоняют. В Киеве они проходят с 2016 года, и каждый раз в сопровождении большого количества полиции и во враждебном окружении православных фундаменталистов, ультраправых и просто гомофобно настроенных граждан.
И все равно, оказавшись на территории, отведенной участникам прайда, Есеня кружится под музыку и говорит, что счастлива – потому что оказалась среди своих.
Есеня – из Одессы, семья живет в Мариуполе, а в Минск она приехала несколько лет назад учиться в университете. С мамой у нее хорошие отношения, а с отцом не очень – он не принял ее камин-аута. Есеня подрабатывает бариста, живет в коммуналке за 30–40 долларов в месяц, где ее сосед – алкоголик. Теперь Есеня хочет поднакопить денег и переехать в Киев.
Ее путешествие в Киев и обратно – в фильме Заки Абдрахмановой.
Предостережение: в фильме звучит оскорбительная лексика в адрес ЛГБТ-сообщества, но мы умышленно не убирали ее, чтобы вы могли ощутить, с чем приходится сталкиваться в повседневной жизни людям с иной сексуальной ориентацией.
Ниже мы приводим историю Есени, рассказанную ей самой, – чтобы те, кто осуждают прайды, сначала узнали, почему люди на них выходят.
Монолог Есени
Я увидела [прайд] и, увидевши, быстрее соберусь и уеду куда подальше отсюда.
Первым о моем каминг-ауте в моей семье узнал дедушка. Ему скоро 90 лет, но он такой живенький, бегает, ходит на море плавать, на рыночек пешком ходит 20 километров: "Пойдем со мной за помидорками, может я тебе еще налью, со мной хряпнешь, только бабусе – ни слова". Он меня поддержал, а бабушке не говорил, чтобы она с ума не сошла.
[Сосед по коммуналке] начинал подходить ко мне: "Ты что, правда лесбиянка?" Он очень агрессивный, поэтому я сказала: "Вам же Вика (его дочка) сказала, чего вы ко мне приколупались?" Он начал говорить: "Сейчас покажу тебе мастер-класс, сейчас ты забудешь о лесбийстве, о лесбиянстве, пойдем..." и все такое. Самое страшное, что вроде бы все были дома, но происходило такое. Потом он еще выпил, пришел, я как раз собирала вещи, в Киев надо ехать, он не давал мне собираться, переворачивал чемоданы. Потом пришел с ножом, начал тыкать, влепил мне пощечину, сказал что-то гомофобное, неприятное. Я помню, вся в слезах была, у меня истерика. Два часа ночи, он не давал уснуть. Я боялась уснуть, спала в ванне. Я очень рада, что приехала в Киев на прайд. Это мини-убежище было для меня. Как и вообще мечта попасть туда, так я понимала, что я не смогу здесь оставаться.
Я говорю [бывшей сожительнице соседа-алкоголика]: понимаете, лежит нож, и ваш мужчина, бывший, не бывший, тыкал [им в меня], зашел в мою комнату. Она такая: "Ты просто жизнь не прожила. Это тебе опыт хороший". Серьезно? Я не знаю, как их называть цензурным словом, просто нелюди.
Когда ты в такой ситуации, ты не знаешь, что делать, а вызывать полицию нельзя, тебя никто не защитит. Дверь не защелкивается, а он дылда, большой человек. Я как-то прикрыла телом дверь, шкаф переставила – это как-то спасало. То есть: кто может спасти человека, как не он сам, а это очень сильно пугает. Я только ушла от насилия, изнасилования. Это даже не в переулке [было], а какой-то четвероюродный, троюродный брат: мне было лет 5–6, а ему было 19 лет, и это очень сильно повлияло на мою психику. При этом я себя ненавидела, потому что когда поняла, что мне нравятся девочки, [то подумала] что, может, это все пошло с детства, типа отрицание, негативный в психологическом смысле осадок от всего, что связано с мужчинами? Но, как моя мама говорит, отпусти, прими это как факт, это твоя история, твоя биография.
