Что надо сделать, чтобы концепция прав человека укоренилась в России на бытовом уровне? Чтобы понятие "это мое право" стало вмещать в себя все – от ложки супа до свободного участия в выборах и выдвижения собственной кандидатуры на выборах? И что можно сделать, чтобы эти свои права отстоять? Это может показаться странным, но специалисты рекомендуют максимально использовать суды и обращения в прокуратуру.
В петербургской студии визуальных коммуникаций Gonzo-design прошла публичная лекция преподавателя Высшей школы экономики в Петербурге, а также эксперта "Трансперенси Интернешнл – Россия" Алены Вандышевой. Студия Gonzo-design одновременно является центром образовательных программ и регулярно выпускает социальные проекты, связанные с гражданским обществом. Лекцию Алены Вандышевой тоже можно назвать социальным проектом, поскольку она посвящена не только правам человека, но и бытованию концепции прав человека в обществе. С Аленой Вандышевой беседует Татьяна Вольтская.
– Алена, в теме вашей лекции указано несколько направлений, в том числе те опасности, которые подстерегают современного человека в области защиты прав человека и которых со временем как будто не становится меньше. Что имеется в виду?
– Примеров много, самый свежий – то, что произошло 1 мая: вроде была согласованная акция – и вдруг она становится несогласованной. То есть понятно, что можно изобрести много инструкций, как себя вести на тех же массовых акциях, но далеко не всегда ими можно воспользоваться, и есть люди, которые этому препятствуют. Хотя в целом я бы сказала, что ситуация у нас улучшилась – взять хотя бы сферу предоставления электронных услуг, где минимизируется то, что остается на усмотрение чиновника. То есть этот рецепт работает, мы можем им пользоваться, делиться с другими, улучшать практику в той или иной области. Но вообще, о правах человека у нас говорят все реже и реже. Тут много факторов сыграли свою роль, та же кампания по присвоению статуса иностранных агентов многим организациям, где пионерами оказались правозащитные НКО – и вот, у людей права человека стали ассоциироваться с чем-то вредным и чуждым. Теперь интерес к ним достаточно узкий – прежде всего у тех, чьи права нарушены и кто хочет их защитить. В наш проект входила визуализация прав человека, и отдельно рассматривались примеры проектов, где удавалось сделать видимой эту тему. У студии Gonzo-design тоже есть такие проекты – например, “Глубоко внутри”, посвященный людям с ментальными особенностями, где рассказывалось о ребятах, живущих в психоневрологических интернатах, в частности, в интернате в Петергофе. Для них недоступны совсем простые вещи – например, чтобы съездить из Петергофа в Петербург, им надо найти каких-то помощников, буквально совершить подвиг. Часто жизнь в этих местах похожа на тюремную – и надо, чтобы все мы об этом знали, могли это увидеть, помочь. Ведь известно, что если создать условия, эти люди могут развиваться, достигать успехов. Но все упирается в условия. Самое главное, с моей точки зрения, что здесь главным нарушителем является государство, оно не выполняет своих обязанностей по соблюдению прав человека. Если эта ситуация будет видна, помочь ее исправить смогут самые обычные люди, в том числе художники – через комиксы, через специализированные выставки они покажут то, о чем горожане обычно забывают – а увидев, вспомнив, узнав, люди смогут включиться и помочь. Другой пример – это "Ночлежка", у них был замечательный проект – "Мраморные люди против каменных сердец": возле статуй Летнего сада были расставлены таблички, напоминающие о бездомных не как об опасных социальных элементах, а как о людях, находящихся в беде. Тут у всех есть возможность компенсировать недостатки государственной системы, чтобы помочь этим людям жить прежней жизнью, обрести доступ к услугам, ведь это практически невозможно, если мы не будем помогать.
– Но мы знаем, как это бывает – идет явное нарушение, например, человека держат в полиции сверх допустимого срока, но когда люди заявляют о своих правах, им выдвигают железный аргумент: начальство так приказало.
Российское законодательство и сравнивают с потемкинской деревней, но все же большое число обращений игнорировать невозможно
– Тут единственный способ – обжаловать незаконные действия власти. Скептики говорят, что суды не работают, но есть много примеров, когда удается добиться справедливого решения, особенно при помощи грамотных правозащитников и адвокатов. Это касается и Конституционного суда, который только что запретил властям отказывать в согласовании митинга, ссылаясь на то, что организаторы не обеспечили его безопасность. Такой механизм все-таки есть, но он работает, только если им пользоваться. И если кто-то ссылается на незаконный приказ начальства, остается все это фиксировать и потом оспаривать в суде. Как сказал Владимир Гельман, хоть российское законодательство и сравнивают с потемкинской деревней, но все же большое число обращений игнорировать невозможно, и они меняют ситуацию.
– Вы говорили об опасностях, которые окружают эту сферу…
– О вызовах – например, оспаривается тезис универсальности прав человека. Никто не отрицает влияния культурных особенностей, но все-таки есть минимальный стандарт, который Пан Ги Мун определял как права мужчины, женщины и ребенка жить, расти и действовать согласно своим представлениям. Мне нравится это определение – не как репрессивного инструмента, а как среды для развития. Так вот, если мы говорим, что пытки у нас допустимы в связи с культурными особенностями, то вряд ли это приемлемо в современном мире. Есть культурные особенности, которые мы не можем считать допустимыми. Хотя и безграничные права тоже никому не нужны, охлократия не лучше тирании. Но для ограничений прав человека должны быть соблюдены три условия – их как раз и проверяет ЕСПЧ в случае обращения: ограничение должно быть прописано в законе, оно должно иметь законную цель, а тут трактовки могут быть широкими – например, защита нравственности. И третье условие – необходимость в демократическом обществе. Например, что без проверки угрозы терроризма нельзя обойтись. С другой стороны, террористическая угроза часто служит для государств как предлог для расширения вмешательства в частную жизнь. Это и всем известный пакет Яровой, и аналогичные законы в Великобритании и США. Есть, например, известное дело Бабара Ахмада, арестованного в Великобритании – с избиениями и оскорблениями (на его теле было зафиксировано 73 раны), хотя он не оказывал сопротивления, затем экстрадированного в США, где он находился в одной из самых жестоких тюрем, не зная, в чем его обвиняют. Его потом обвинили в пособничестве терроризму: еще студентом, в 1994 году он создал сайт, где после теракта 11 сентября появилась информация о поддержке движения талибов. Это было громкое дело, мэр Лондона организовал в его поддержку целую общественную кампанию. Рахман вышел на свободу только через 13 лет. Это очень показательный случай: ярлык борьбы с терроризмом может порождать все, что угодно. Жертв автокатастроф во много раз больше, чем жертв терроризма, но к водителям никто не относится как к террористам. Зато у нас люди начинают нести ответственность за репосты, и это оправдывается защитой безопасности, но на самом деле это ограничение личной свободы. Понятно, что безопасность должна обеспечиваться, но всегда важна грань – где такое вмешательство допустимо, а где нет, иначе можно зайти очень далеко. Так же как и в ограничения свобод ради прав других людей. С одной стороны, борьба за качество продуктов питания понятна и законна, с другой стороны, мы знаем, для чего еще она используется, и что тут тоже можно зайти далеко. Можно вспомнить антикоррупционную реформу в Грузии, где были отменены все контролирующие органы – СЭС, пожарный надзор, и все переживали, что это негативно скажется на качестве, но тут главным двигателем оказалась конкуренция: люди понимали, что если они будут продавать некачественную еду, к ним никто не будет приходить.
– Даже если мы знаем о своих правах, то часто все упирается в механизмы – как заставить это работать. Действительно, как?
Больше шансов защитить через суд именно свои личные права, даже политические, но не социальные
– Механизмы понятны – прежде всего, обращение в прокуратуру, далеко не всегда бесполезное. Вот пример: около года под Сосновым Бором незаконно добывали песок, некая компания вывозила его за копейки, платя только откаты местным правоохранительным органам. Одна правозащитная организация обратилась в прокуратуру, и все участники этой схемы оказались за решеткой – хотя они этого совершенно не ожидали. Еще один инструмент – это обращение к уполномоченному по правам человека, но тут, пожалуй, он может помочь, если есть массовые однотипные нарушения в какой-то сфере, а отдельному человеку он все равно советует обратиться в суд. Еще один плюс обращения в прокуратуру – она, в отличие от судов, реагирует быстро, в течение месяца. И все же самым эффективным способом защиты своих прав я считаю обращение в суд, хоть это и долго, и часто дорого – но в случае удачи расходы будут оплачены. Причем больше шансов защитить именно свои личные права, даже политические, но не социальные, например, через суд заставить работодателя исполнять свои обязанности чрезвычайно трудно. Даже если удается что-то доказать, пока идет дело, компания ликвидируется, и никакой компенсации человек не получает.
– А почему люди так вяло защищают свои трудовые права? Сколько времени можно не платить шахтерам Кузбасса – почему люди вообще продолжают работать в такой ситуации, когда вообще непонятно, на что жить?
Если зарплату не платят две недели, люди имеют право не выходить на работу, это приравнивается к рабскому труду
– Трудный вопрос. Вообще, если зарплату не платят две недели, люди имеют право не выходить на работу, это приравнивается к рабскому труду. Может, боятся, что не найдут другой работы. У нас не очень высокий уровень безработицы, но есть моногорода, и там искать новую работу – это значит переезжать в другой город, на это не многие готовы. Часто человек не хочет ничего менять и мирится с нарушением своих прав. На этой лекции мы обсуждали ситуацию, когда не был заключен трудовой договор, а потом в суде человек не смог доказать, что он работал. Так что на работу без договора никогда нельзя соглашаться.
– Обычному работающему человеку вообще-то трудно даже представить, как он начнет просиживать долгие часы в судах – у него нет на это ни времени, ни квалификации.
– Да, это так. Но не надо забывать, что есть еще правозащитные организации, хотя их число постоянно сокращается, многие не выдержали внесения в список иностранных агентов и ликвидировались. Но некоторые остались – по защите прав на информацию, по защите прав призывников – "Солдатские матери". Но, конечно, это ресурс ограниченный, больше надо рассчитывать на себя.
– И все-таки разве можно по-настоящему рассчитывать на что-то, пока суды в России находятся в состоянии подчинения власти?
– Конечно, в идеале хотелось бы иметь полностью независимый суд, но и сейчас суды часто выносят справедливые приговоры – там, где нет политической составляющей, эта система работает. Других способов нет ни в какой другой стране. Мы живем не в идеальном мире, но тем не менее каждый может менять его, пользуясь теми инструментами, которые есть. Хочу привести пример из антикоррупционной деятельности, мои коллеги из "Трансперенси Интернешнл" из Калининградской области могут похвастаться многими делами, где удавалось доказать незаконные действия госслужащих. Только за год примерно 85 таких служащих были уволены после расследования "Трансперенси" и обращения в правоохранительные органы. И это приводит к системным изменениям: люди на таких должностях начинают понимать, что за ними смотрят, и не позволяют себе больших злоупотреблений. Коррупция – это всегда о правах человека. Вот пример: на торгах продавался земельный участок, но сотрудник соответствующего комитета сделал так, чтобы никто этого не видел, кроме его родственника. Но эту схему раскрыли мои коллеги, и таких случаев у них в практике довольно много. Новые технологии позволяют за такими вещами проследить – во благо общества. Или другой пример. На днях вышло резонансное решение Верховного суда. В этом решении говорится, что должен быть предоставлен доступ ко всем материалам уголовного дела нереабилитированного человека, которого расстреляли по решению тройки в 1930-е годы. До этого несколько лет юристы "Команды 29" и правозащитного центра "Мемориал" добивались аналогичных решений на разных уровнях. Как правило, власти, отказывая, ссылались на подзаконные акты ФСБ и МВД. И вот практика должна измениться.
– Как же технологии не помогут докопаться до системы "ГАС-Выборы", которую многие подозревают в непрозрачности и способности вводить при подсчете голосов нужные данные? Почти никто не требует ее прозрачности. Почему?
– Мало осталось организаций, следящих за выборами, должно быть гораздо больше заинтересованных лиц, в том числе обычных граждан, которые могут требовать от государства изменения существующей системы. Конечно, против лома нет приема, и если здоровый амбал стоит у дверей и не пускает никого в избирательную комиссию, что тут сделаешь? Наверное, можно только привлекать к этому внимание, показывать, что мы не равнодушны. Люди должны знать, что от них тоже что-то зависит, что их голос важен, а изменения настанут, когда накопится критическая масса людей, разделяющих определенные взгляды и ценности, в том числе уважение человеческого достоинства и признание за человеком права жить в условиях, которых он достоин.
