Во второй части этого выпуска: «В поисках тишины». Разговор о дефиците тишины в современном мире. «Мои любимые пластинки».
В разделе «Воспоминания» кинокритик и киновед Андрей Плахов. Он постоянный член жюри международных кинофестивалей, автор многочисленных рецензий, книг о классике мирового кино, о крупнейших режиссёрах, о знаменитых актёрах и актрисах, в том числе о Катрин Денёв. Мы встретились в Праге после окончания Карловарского кинофестиваля.
– Как случилось, что я полюбил кино? Я учился на мехмате во Львовском университете, был достаточно увлечен своей профессией, но в какой-то момент почувствовал тяготение совсем в другую сторону. Меня привлекали какие-то отдельные фильмы, которые я обнаружил в советском прокате. Это было советское время и хорошее время в смысле проката, именно тогда стали поступать некоторых фильмы, которые раньше ты там вряд ли бы встретил. Фильмы сложной структуры, авторские фильмы крупных режиссеров, таких как, например, Микеланджело Антониони, одна из первых картин итальянских, которую я видел, называлась «Затмение». Прекрасно помню этот просмотр в кинотеатре «Львов», где публика абсолютно не могла понять, что ей показывают, потому что героиня этого фильма, ее играла Моника Витти, никак не могла разобраться в своих чувствах, испытывала какой-то дисконтакт с любимым мужчиной, сначала с одним, потом с другим, таким красавцем как Ален Делон, казалось бы, что еще нужно, но нет, никак они не могут найти свое счастье, все время что-то мешает их любовным отношениям. Иногда она как-то истерически смеется. В зале тоже возник истерический смех, потому что люди просто не понимали, как реагировать, они не привыкли смотреть такого рода сюжеты, они привыкли к более простым зрелищам, мелодрамам, психологическим драмам в крайнем случае, а вот такую драму некоммуникабельности воспринять им было сложно. Мне тоже.
В конце концов я решил поменять профессию, поехать в Москву, поступать во ВГИК. Для того, чтобы это осуществить, я вместе с моей женой, вдвоем это все задумали, поехали в Москву из Львова для того, чтобы встретиться с режиссером Андреем Кончаловским. Когда человек молодой, ему нужен какой-то совет, ему нужно на что-то опереться. Выбор пал на Андрея Кончаловского, к Тарковскому мы как-то не решились. Приехав в Москву, мы заявились к нему домой, позвонили сначала, нашли его номер телефона — это было непросто, но тем не менее. Он оказался на Николиной горе на даче, он был болен, делать ему было совершенно нечего, поэтому он нас охотно принял, два часа мы беседовали. Например, он сказал: «А зачем вы меняете профессию? Математика такая прекрасная профессия, а тут какое-то кино. Кроме того, вы же знаете, что у нас цензура, снимать очень трудно фильмы. Если бы ваш любимый Феллини или Антониони хоть один худсовет на Мосфильме выдержали, они бы вообще все бросили и занимались торговлей, но никак не кинематографом». Это была шутка, тем не менее. Наконец он сказал: «Вы знаете, предупреждаю вас, для того, чтобы стать режиссером, нужно определенное качество, которым, по-моему, вы не обладаете». Я думаю: что же он имеет в виду? Наверное, талант или что-то такое. Он говорит: «Это очень большая наглость». Своим циничным взглядом он несколько меня отрезвил, за что я ему очень благодарен, с одной стороны. А с другой стороны он в общем-то мне не подрезал крылья, я все равно решил поступать во ВГИК, только не режиссерский факультет, а на киноведческий, о чем никогда не жалел.
Когда я начал изучать кино — это было очень интересное время, кинематограф резко менялся, возникали новые формы. Но с другой стороны, увлекали и привлекали личности, которые делали кинематограф. Прежде всего, конечно, это актеры, потому что они всегда на виду, их видишь в первую очередь. Некоторые актеры того периода просто запечатлелись в моем сознании, как иконы. Они и стали иконами кинематографа ХХ века. Например, Стефания Сандрелли, итальянская актриса замечательная, Моника Витти. Из французских актрис в первую очередь Катрин Денев, с которой у меня даже возник своеобразный кинематографический роман виртуальный. Я посмотрел фильм «Шербурские зонтики» и действительно был под очень сильным впечатлением от самой картины и этого образа, который создала молодая актриса, тогда совершенно неизвестная, по крайней мере, в России о ней вообще никто не знал, да и во Франции. Фактически это была первая ее крупная роль, которая сделала ей имя. И вот спустя некоторое время я решил написать ей письмо, Катрин Денев. Я жил во Львове, было довольно сложно это письмо передать, переслать, я не очень понимал, как это сделать, у меня не было ни адреса ее, ничего. В конце концов я решил отправить это письмо на французское радио, которое вещало в том числе на русском языке. Потом один из моих знакомых услышал в радиопередаче, что, оказывается, они получили это письмо и передали его по назначению. Я узнал об этом, потому что получил ответ от Катрин Денев, он пришел через некоторое время с ее фотографией, с подписью и с очень личным письмом, написанном от руки, на бумаге с гербовой печатью. Это было знаком определенного доверия. Но дело в том, что мое письмо было очень подробным, я там анализировал этот фильм. Не только этот фильм, потому что я к этому времени увидел фильм «Девушки из Рошфора» и, кажется, картину «Майерлинг», в которой она тоже играла, Теренса Янга. Она, кстати, написала мне о том, что «вы не видели моих лучших работ в фильмах Бунюэля «Дневная красавица» и «Тристана», но эти фильмы никогда ни при каких обстоятельствах не будут показаны в Советском Союзе».
Я помню эту фразу. Действительно, эти картины я увидел гораздо позже, когда учился во ВГИКе и получил возможность смотреть некоторые фильмы, которые не были в прокате. В общем, у нас возникла переписка, с моей стороны носившая романтический характер. Потом я узнал, что у Катрин Денев возник роман и серьезные отношения с Марчелло Мастроянни. У них родилась дочь Кьяра. Я как раз в это время тоже женился, у нас родился сын. Наши жизни как-то параллельно развивались, можно сказать. В конце концов все это привело к тому, что свою первую книгу, которую я решил написать, когда уже окончил ВГИК и стал профессиональным кинокритиком, киноведом, я решил написать именно о Катрин Денев. Я собирал о ней материалы, у меня их было очень много. Тогда собирать материалы было очень сложно, не было интернета, никаких источников открытых, тем более в Советском Союзе. Все-таки я очень много нашел материала из французской прессы, из англоязычной, из польской, из чешской. Потому что мне хотелось написать не только об этой актрисе. Почему она меня так увлекла как объект исследования киноведческого? Во-первых, она замечательная актриса, именно кинематографическая. Потому что есть актрисы, например, Мэрил Стрип, которая считается эталоном актерского мастерства. Есть другие актрисы, которые играют в театре, а в кино они используют в значительной степени театральную технику. Катрин Денев никогда ее не использовала, она никогда не играла в театре, она не училась актерскому мастерству. Она пришла на съемочную площадку почти случайно, ее привела сестра, уже известная актриса Франсуаза Дорлеак. Она всему научилась на съемочной площадке. Но она работала с великими режиссерами. Она обладала очень сильным чутьем, интуицией. Это, конечно, и «Шербурские зонтики», но это и фильмы Бюнуэля, в которых она создала очень жестокие, провокативные образы, «Дневная красавица» и «Тристана», это и фильм Марко Феррери, фильм Романа Поланского «Отвращение». Еще будучи совсем молодой актрисой, она уже сыграла в фильмах, ставших классикой мирового кино. Помимо того, что она интересная актриса, меня привлекало то, что она была связана с очень многими ключевыми фигурами кинематографа: это и Жак Деми, и Трюффо, и Поланский, и Марчелло Мастроянни, и Бюнуэль, их гораздо больше. Фактически книжка о ней превратилась в кинематографический роман, вернее роман на материале кинематографа, где в каждой главе был некий герой, который входил в жизнь Катрин Денев.
Наконец у нас состоялась личная встреча. Журнал «Vogue» предложил мне сделать с ней интервью, я приехал в Париж, это было дефиле Ива Сен-Лорана, одно из последних, именно там после этого дефиле мы с Катрин Денев уединились в ресторане, пообедали и записали большое интервью, которое было потом опубликовано. Конечно, личная встреча была очень интересная. Катрин Денев в жизни показалась мне, конечно, не совсем такой, как в моем воображении, вместе с тем все равно магия кинематографического образа осталась. То есть как бы уже для меня стало две Катрин Денев — одна на экране, другая в жизни. В жизни она оказалась гораздо более земной, не такой романтичной, как во многих своих ролях, и не такой загадочной. Она любит шутить, любит вкусно поесть, выпить вина, съесть десерт, в общем, ни в чем себе не отказывает. Это мне тоже понравилось. Потом она приехала в Москву на презентацию моей книжки. Дело в том, что первый вариант книжки вышел еще в конце 80-х годов, а обновленный вариант, где было очень много нового материала собрано, вышел уже в 2003 году. Тогда Катрин Денев и приехала, мы с ней встречались в Москве, устроили презентацию книжки очень успешную, было очень много журналистов. Она была довольна, хотя поначалу была в очень плохом настроении, потому что она приехала в грязный аэропорт Шереметьево. В грязный, потому что была очень плохая погода, она вышла, попала в какую-то не очень комфортную обстановку, тут ее начали фотографировать журналисты. Потом она пошла в театр, ей не очень понравился спектакль, тоже там все неудачно сложилось. Наконец пошли в ресторан, где ее накормили холодными блинами, напоили теплой водкой, официант по имени Захарыч. Это был ресторан «Обломов», никогда не забуду этого позора. Но это «Обломов» не тот, в котором работал Табаков, сын Олега Табакова, а другой, их было два в то время. По-моему, сейчас его уже не существует. В любом случае это был облом, можно сказать. Тем не менее, мы лед растопили, Катрин Денев вначале была очень недовольна и сердита, но в конце концов простила нас, когда почувствовала тепло москвичей, которые ее принимали как королеву, и книжку увидела, такая очень объемная и подробная, я думаю, такой книжки о ней нет во Франции.
Я был очень увлечен творчеством Лукино Висконти, писал о нем дипломную работу, потом диссертацию, до сих пор пишу какие-то вещи, связанные с Висконти, которые в конце концов, наверное, должны сформироваться в книгу о нем. Но есть и другие итальянские режиссеры, которых я тоже высоко ценю. В частности, Бернардо Бертолуччи. Он, конечно, принадлежит к другому поколению, Висконти я никогда не видел, я его уже не застал живым, а с Бертолуччи мне удалось встретиться. Первый раз это произошло на Московском кинофестивале, это был 1976 год. Я был совсем только начинающим критиком, учился еще во ВГИКе, поэтому на фестивале вряд ли мог получить интервью у Бертолуччи. Он был очень знаменит, был важным гостем фестиваля. Но мне повезло, поскольку я пришел в последний день, фактически фестиваль уже закончился, Бертолуччи должен был улетать, но его самолет задержался, сообщили из Шереметьево, его оставили в гостинице на некоторое время. Уже не было никаких журналистов, и мне удалось поговорить с ним очень подробно в течение двух часов обо всем на свете, прежде всего, конечно, о его фильмах, о его фильме «ХХ век», который он привез тогда. Этот фильм был сенсацией, поскольку он был невероятной длины, он шел больше четырех часов, публика в Доме кино его смотрела. Хотя, надо сказать, периодически зрители выходили из зала, потому что там было очень много красных знамен и революционных сцен, которые нашей публике как-то пришлись не по вкусу. Они уходили в буфет и возвращались тогда, когда на сцене были сексуальные сцены. Это была полная противоположность тому, что происходило в Америке, потому что до этого Бертолуччи был в США и очень возмущался, что там решили его картину подрезать и вырезать оттуда как раз революционные сцены с красными знаменами. Я знал Бертолуччи по фильму «Конформист», который был в нашем прокате, но в совершенно изуродованном виде. И вот Бертолуччи захотелось посмотреть эту картину, как она выглядит в русском варианте. Он, конечно, не предполагал, что его ждет. Сопровождающие его люди сказали, что: «Да, конечно, мы вам покажем, но, вы знаете, мы должны вас предупредить — в вашем фильме есть некоторые моменты, которые не очень понятны советским зрителям. Например, у вас есть мотив гомосексуализма — этого явления не существует в Советском Союзе. Поэтому наши соответствующие специалисты решили вырезать эти сцены из фильма». Бертолуччи несколько был озадачен таким сообщением, но все-таки он был коммунистом и подумал: наверное, так надо. И пошел дальше, они шли в направлении кинозала. Потом ему сказали: «Знаете, конечно, сцена лесбийской любви тоже отодвинута на второй план или частично вырезана». Он пожал плечами. Дальше ему сказали: «Кроме того, чтобы было более понятно содержание фильма, сделан некоторый перемонтаж эпизодов». Тут уже Бертолуччи несколько насторожился. Последнее, что он услышал, привело его просто в трепет. Оказалось, что фильм будет показан не в цветном виде, а в черно-белом. Когда эту историю потом рассказывали Андрею Тарковскому, тот, кто рассказывал, сказал ему: «И вот этого Бертолуччи уже не понял». На что Тарковский сказал: «Он все понял». Он действительно многое понял о нашей стране, потом как-то не очень спешил в нее приезжать, по-моему, даже вышел из компартии. В любом случае этот опыт был достаточно травматическим. Мы тоже об этом поговорили во время нашей встречи. Кроме того, он рассказал много интересного о своем отношении к кино, к творчеству своих старших коллег и современников, к Феллини, Висконти, Антониони. В общем, у меня возникло очень горячее желание как-то и дальше заниматься творчеством Бертолуччи, я даже хотел написать о нем книжку, сказал ему об этом. Мы потом встречались несколько раз на фестивалях. К сожалению, я этой книжки так и не написал. Почему это произошло? Потому что с некоторого момента кинематограф Бертолуччи перестал меня возбуждать. Вторая половина его творчества, хотя оно вполне достойно, но вот этого нерва, который он задел во мне и не только, я думаю, во мне, но в очень многих современниках эпохи конца 60-х годов, 70-х годов, уже не было. Это стало классическое, почти голливудское кино, оно мне было не столь интересно. Наверное, поэтому он один раз меня спросил: «Ну, где эта книжка?». Я говорю: «Ну так, пишется, пишется». В общем так она и не написалась, теперь Бертолуччи нет в живых. Кто знает, может еще напишется.
Недавно я выпустил книжку под названием «Свободный полет». Эту книжку мне заказал музей Анатолия Зверева. «Свободный полет» – название выставки, которую этот музей открыл в Третьяковской галерее, а до этого частями эта экспозиция была представлена в других местах, в частности, во Флоренции. Речь идет о творчестве Андрея Тарковского и в параллель к нему художников, его современников, таких как Зверев, Краснопевцев, Мастеркова, так называемых художников-нонконформистов или художников, как их называют в музее Зверева, советского ренессанса. Когда я начал писать эту книжку, то поначалу думал строго придерживаться этой темы, но почему-то неожиданно меня повело в сторону полумемуаров. То есть я стал вспоминать какие-то вещи, связанные и с Андреем Тарковским, хотя я лично его не знал, я не общался с ним, но я все время как будто чувствовал какое-то его присутствие в своей жизни, такое даже мистическое немного. Я его видел несколько раз, но мы не были знакомы, представлены. Тем не менее, я жил в доме, в котором он тоже жил некоторое время до этого вместе со своей первой женой Ирмой и сыном Арсением. Когда я ходил по этим местам, выходил из своего подъезда, я думал о том, что из соседнего подъезда не так давно выходил Андрей Тарковский и так далее. Даже стихотворение написал на эту тему. Я хочу сказать, что очень часто какие-то кинематографические личности или кинематографические образы, потому что эти личности всегда связаны с образами, вызывают у меня личные воспоминания, они каким-то странным образом стыкуются с этими кинематографическими образами, и возникает некая внутренняя связь. Меня все больше в последнее время тянет, –наверное, это признак старения,– в сторону жанра воспоминаний. Но это воспоминания не просто поездка, путешествия, нет, это все пропущено через кинематограф, потому что кинематограф тоже есть какая-то форма коллективных воспоминаний. Когда люди приходят в кинотеатр, они что-то смотрят, при этом о чем-то своем думают и вспоминают, уже потом они вспоминают об этих фильмах, которые они смотрели, и эти фильмы становятся частью их памяти, их воспоминаний, идет постоянный круговорот. Вот я себя чувствую тоже частью какого-то круговорота.
Далее в передаче:
В поисках тишины. Разговор о дефиците тишины в современном мире.
«Мои любимые пластинки» с поэтами СергеемТимофеевым, Ильёй Кукулиным и Тимуром Кибировым.
