Марьяна Торочешникова: Больше половины россиянок когда-либо сталкивались с домашним насилием. А каждый десятый мужчина в России одобряет насилие в семье, физическое наказание детей и принуждение жены к сексу. Таковы результаты недавних социологических исследований. По данным Министерства внутренних дел, ежегодно дома, за закрытыми дверями совершается около 50 тысяч преступлений. "Мой дом – моя крепость", но что если именно он становится самым опасным местом?
Александра Мартынова: Он мне сломал нос, скулу, ухо, волосы были выдраны прямо с кожей. И бил до тех пор, пока у меня не закрылись оба глаза.
Корреспондент: Александра Мартынова почти год находилась буквально в плену у своего мужа Михаила. Он отобрал у нее телефон, не разрешал общаться с друзьями, установил в доме видеонаблюдение и регулярно избивал.
Александра Мартынова: Ему могло не понравиться, как я что-то сказала: не так сказала или сказала не тем тоном. Это жутко, я сейчас понимаю, что это абсурд, но в той ситуации я думала, что, может быть, дело во мне. Тираны взращивают в своих жертвах чувство вины, и после этого человеком можно манипулировать как угодно. Продолжалось все это практически полгода, второй раз он меня сильно избил – сломал два ребра. Он не давал мне возможности никуда обратиться, говорил, что у него везде связи, свои люди: ему помогут все, а мне никто не поверит.
Корреспондент: Все это время супруги жили в доме Александры в Коктебеле. Недвижимость досталась ей после развода с бывшим мужем в дополнение к машине и большой сумме денег на счете. Во время очередного избиения, по словам Мартыновой, Михаил заставил ее написать долговую расписку: якобы она берет у него 100 миллионов рублей под ежемесячные 10%. Вскоре после этого Александре удалось сбежать.
Александра Мартынова: У меня не было российского паспорта, не было никаких документов – все было у него. Я просто взяла то, что было: какие-то водительские права, загранпаспорт и уехала. И сразу же позвонила в Центр психологической помощи жертвам, подвергшимся домашнему насилию.
Корреспондент: Добравшись до Москвы, Александра отправилась в больницу, где зафиксировали побои, и нашла адвоката. Затем она вернулась в Коктебель и обратилась в полицию, заявив об избиении и мошенничестве. Но местные правоохранительные органы не спешили привлекать Михаила к ответственности, хотя Мартынова – не единственная его жертва.
Александра Мартынова: Помимо меня, еще три человека написали на него заявление, но в Коктебеле везде одни отказы. Мы приносим экспертизы, там средние и тяжкие телесные повреждения, аудиторские проверки по ста миллионам, психиатрическая экспертиза, которая в рамках уголовного дела показала, что в то время, когда я была с ним, у меня был диагноз ПТСР. А он просто говорит: "Я ничего не делал, она сама".
Корреспондент: Благодаря правозащитникам и вниманию прессы спустя полгода дело удалось сдвинуть с мертвой точки.
Александра Мартынова: Только в декабре возбудили уголовное дело по 112-й статье – это вред здоровью средней тяжести. Сейчас в Симферополе проходит экспертиза по 111-й статье – это тяжкий вред здоровью. Проходит доследственная проверка по статье 159-й – это мошенничество – и 179-й – принуждение к заключению сделки. Меня били, надо мной издевались, меня унижали, истязали, а я еще должна доказывать, что это сделал он, а не я сама била себя по ребрам.
Александра Мартынова – одна из немногих пострадавших от домашнего насилия, кому удалось добиться возбуждения уголовного дела
Марьяна Торочешникова: Александра Мартынова – одна из немногих пострадавших от домашнего насилия, кому удалось добиться возбуждения уголовного дела против бывшего партнера. В большинстве случаев, по словам адвоката Алексея Федярова, правоохранители предпочитают не вмешивается в подобные истории.
Алексей Федяров: Дела о семейном насилии – для участковых лишний груз. Они по большому счету ничего им не дают. Участковый уполномоченный полиции, когда видит женщину, которая приходила к нему с заявлением о том, что муж ее избил, в первую очередь разговаривает с ней о том, что "может быть, вы помиритесь, не будете оставлять заявление…". Ведь в большинстве случаев женщина потом приходит и заявляет о примирении, чаще всего под давлением, но тем не менее, это примирение. А под давлением или нет – это очень сложно выяснить, когда женщина приходит и говорит: "Делайте все что угодно, я не буду его привлекать к уголовной ответственности". И участковый понимает, что он делает бессмысленную работу: он потратит кучу времени, но не заработает себе никаких показателей, у него будет отказ в возбуждении уголовного дела. И это всегда было мощнейшим демотивирующим фактором.
Нормальный мужчина не может равнодушно относиться к виду избитой женщины – и участковый видит, что надо ей помочь, но понимает, что никак не может. Вот она просит: "Хотя бы напугайте его". Но участковый понимает, что напугать-то его уже ничем невозможно, если уже три-четыре раза привозили. А тот понимает, что его не задержат, не арестуют, не изолируют от семьи, не запретят приближаться к этой женщине, он сегодня же вечером вернется домой, и они снова будут в одной квартире разговаривать с глазу на глаз. Он понимает, что ему ничего не будет. Даже если возбудят уголовное дело, даже если его направят в суд – ну, хорошо, скорее всего, он получит штраф, потому что это преступление небольшой тяжести, возьмет его из семейной же кубышки, оплатит, и все.
Марьяна Торочешникова: Еще с меньшей охотой в делах о домашнем насилии полицейские стали разбираться два года назад, когда при активном участии сенатора Елены Мизулиной из Уголовного кодекса России были исключены положения, предусматривающие ответственность за побои со стороны близких лиц.
Алена Попова: Когда декриминализировали насилие, дали сигнал обществу: дорогие, родненькие наши насильники, бейте, бейте, все окей, это не преступление, а правонарушение, платите штраф, а лучше еще возьмите у нее деньги, потому что женщина всегда во всем виновата, заплатите ее деньгами за эти побои и живите счастливо!
Марьяна Торочешникова: Алена Попова – одна из создателей проекта W, она уже на протяжении нескольких лет добивается принятия в России специального закона, который помог бы справиться с проблемой домашнего насилия.
Алена Попова: Произнося словосочетание "домашнее насилие", мы, конечно, говорим в основном о женщинах, 90% жертв – женщины, но мы не забываем, у нас есть латентная группа, молчащая, ужасная и страдающая больше всех: это пенсионеры и дети разного пола. 5% жертв – это мужчины, и тут тоже есть какая-то стигма. Есть две стигмы: "жертва всегда сама виновата" и "мужчина должен молчать, если он стал жертвой насилия".
Марьяна Торочешникова: С точки зрения российского закона домашние побои, те самые, которые исключили из Уголовного кодекса, – это насильственные действия, причинившие физическую боль, но не причинившие легкого вреда здоровью, причем вред здоровью определяется весьма формально.
Алексей Федяров: Правила Минздрава как устанавливали, так и устанавливают планку легкого вреда здоровью с временной утраты трудоспособности свыше 21 дня. Здесь женщины часто связаны тем, что им нужно сидеть на больничном свыше 21 дня, и редко кто может это себе позволить – надо работать, кормить семью. Скажем, почему у того известного сотрудника полиции со сколом эмали на зубе вдруг оказался легкий вред здоровью? Потому что он взял больничный и сидел свыше 21 дня.
А все повреждения, которые не причинили вреда здоровью, как это классифицируется в приложении к приказу Минздрава, это поверхностные повреждения, кровоподтеки, гематомы, ссадины, ушибы, большинство легких вывихов. Перелом носа – это всегда "повреждение, не повлекшее легкого вреда здоровью", потому что никто не будет с переломом носа, который заживет через неделю, три недели сидеть на больничном. Но перелом носа всегда чреват: если, скажем, это в результате прямого удара, то чаще всего это ситуация, когда жертва потом бьется затылком об какую-то поверхность, и это всегда сотрясение головного мозга. Просто в обычной ситуации эта травма достаточно быстро теряет внешнюю симптоматику, уходят эти синие полукружья под глазами, так называемый эффект очков. Я думаю, вы не раз видели – женщина идет по улице, избитая, и у нее под глазами два практически симметричных синяка – это ушиб основания черепа, сотрясение головного мозга.
И судмедэксперт связан этими правилами, он понимает, что женщине чуть не выбили зубы, она чудом сохранила их, вывихнули мизинец, сломали нос, лицо превратилось просто в кровавое месиво, но это все – "поверхностные повреждения".
Марьяна Торочешникова: В таком случае что такое средний вред здоровью?
Дела о семейном насилии – для участковых это лишний груз
Алексей Федяров: Скажем, закрытый перелом берцовой кости – это вред средней тяжести. Открытый будет, скорее всего, уже тяжким по признакам опасности для жизни: он может повредить какие-то жизненно важные артерии. Здесь уже все будет зависеть от того, как происходит лечение. При тяжком вреде уже ставится дополнительный признак – это опасность для жизни в момент причинения. Скажем, удар ножом с проникновением в брюшную или грудную полость в любом случае будет признан тяжким, потому что он опасен для жизни в момент причинения: могут быть задеты жизненно важные органы – печень, сердце. Если это удар каким-то железным предметом в голову – человек выживает, но вред будет тяжким.
Марьяна Торочешникова: Шема Тимагова чудом выжила после того, как бывший муж набросился на нее с топором. А он получил наказание – девять месяцев лишения свободы. На протяжении многих лет Шема терпела издевательства от мужа, а после того как в 2009 году он до бессознательного состояния избил ее лопатой, решила с ним развестись. Суд развел супругов, но оставил жить в одном доме. О том, что произошло позже, рассказывает руководитель "Правовой инициативы" Ванесса Коган.
Ванесса Коган: Суд знал, что Шема страдала от насилия со стороны мужа, и тем не менее, имущество разделили так, что они оказались в том же доме вместе: у Шемы была своя половина, у бывшего мужа – своя. И это привело к инциденту, в результате которого Шему чуть не убили. Он просто прибежал к ней с топором и ударил ее, она едва успела закрыть голову, но топор все равно попал. Она потеряла сознание, а он просто оставил ее истекать кровью во дворе. Видимо, кто-то сообщил детям, они приехали и вызвали "скорую". Она чудом выжила, хотя, конечно, осталась инвалидом. Изначально власти хотели привлечь бывшего мужа за покушение на убийство, но началось давление, чтобы переквалифицировать это в "покушение на убийство", в причинение тяжкого вреда здоровью в состоянии аффекта.
Марьяна Торочешникова: В приговоре суд указал, что Шема Тимагова "посредством судебных разбирательств" унижала и оскорбляла бывшего мужа, и "такое систематическое аморальное поведение жертвы" вызвало у него нервный срыв. Все вышестоящие инстанции посчитали такой приговор справедливым. С помощью адвокатов проекта "Правовая инициатива" Шема Тимагова обратилась в Комитет ООН по делам о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин. Это было первое дело о семейном насилии в России, в котором ООН признала ответственность государства.
Ванесса Коган: К сожалению, у нее в жизни ничего не изменилось. Она рассчитывает на поддержку детей, родственников. Она живет в съемной квартире, никакой компенсации она не получила, и это, кстати, тоже можно считать виной государства. Во время процесса она, конечно, заявила о том, чтобы ей присудили компенсацию, моральную и материальную, за медицинскую помощь, обследования и так далее – за все, что вытекло из этого эпизода. Но прокурор был против того, чтобы она получила компенсацию. Шема очень долго ждала этого решения, она знает, что с ней поступили абсолютно несправедливо, она ждала признания от международного органа и очень обрадовалась решению. Она до сих пор надеется на то, что, используя это решение, можно будет предотвратить другие подобные ситуации.
Марьяна Торочешникова: Рассмотрев обращение Шемы Тимаговой, профильный комитет ООН рекомендовал российским чиновникам изменить законодательство, ратифицировать Конвенцию о предупреждении и борьбе с насилием в отношении женщин и ознакомить полицию и судей с этим документом.
Мари Давтян: Россия – не единственная страна, где существует домашнее насилие. Но проблема России в том, что, несмотря на признание этого явления, она не предпринимает каких-либо активных шагов для профилактики, системной борьбы и защиты пострадавших. А пострадавшим от домашнего насилия очень легко поверить в то, что они виноваты в этом сами.
Марьяна Торочешникова: Адвокат и соучредитель центра "Насилию. нет" Мари Давтян отмечает, что и общество склонно винить пострадавших от домашнего насилия в том, что с ними случилось.
Мари Давтян: Общество говорит: раз с тобой это произошло, значит, ты что-то сделала не так, либо ты выбрала неправильного партнера, либо ты себя как-то неправильно вела, и прочее, и прочее. То есть общество перекладывает ответственность за насилие с насильника на пострадавшую.
Марьяна Торочешникова: Это специфика только российского общества?
Мари Давтян: Нет, это специфика практически любого общества, эта проблема есть во всех странах. Конечно, хочется верить в то, что если мы будем совершенно правильно себя вести и всегда делать то, что нужно, ничего плохого не произойдет. Но это так не работает. В действительности только насильник принимает решение о том, применять насилие или нет, от потерпевших тут мало что зависит, потому что они находятся в очень зависимом положении от агрессора. Именно он принимает основное решение – бить или не бить.
При этом окружение потерпевших, к сожалению, не всегда их поддерживает. К примеру, говорят, что если бы ей не нравилось, она бы ушла. Но помимо очевидных, простых причин, по которым нельзя уйти (отсутствие денег, жилья и прочее), есть еще и другой аспект – осуждение со стороны близких. У нас такое очень часто бывало: женщины после первого эпизода насилия обращались за помощью к своим родителям, но родители их не поддерживали, говорили: "ты сама виновата, ты была слишком агрессивной или слишком нервной, зачем ты на него кричала, ты что, не видишь – он пришел пьяный", – и так далее. Нередко и подруги говорят: "Ну, ты же сама его выбрала, вышла замуж – значит, терпи".
При этом надо понимать, что агрессор – это же не какой-то маньяк-маньяк, никто же не выходит замуж за маньяка, все выходят за добрых, милых, замечательных людей. Все-таки у нас в обществе выходят замуж в большей степени по любви, и женщина знает своего мужа как доброго человека, способного на какие-то хорошие поступки. Но при этом он применяет против нее насилие. Естественно, она думает: раз это произошло, значит, со мной что-то не так, я сделала что-то не то. Надо понимать, что домашние агрессоры – это люди, которые находятся рядом с нами, и просто так, взглянув на мужчину, невозможно определить, будет он применять в семье насилие или не будет.
Да, и я говорю "мужчина", потому что в партнерских отношениях 95% – это мужчины-агрессоры. Очень часто это совершенно не маргиналы, не надо думать, что это алкоголики или люди, употребляющие наркотики. Нет, это может быть профессор с кафедры, адвокат, бизнесмен, чиновник, его могут знать как душу компании, как человека, который всегда придет на помощь, и тут вдруг такая история… Конечно, люди не верят. Они знают этого человека как доброго и милого, и если он вдруг стал другим, значит, что-то произошло, и люди склонны перекладывать эту вину на потерпевшую. А потерпевшей надо понимать, что она в этом не виновата.
Марьяна Торочешникова: И повторяются все эти истории – "сама его спровоцировала, унижала, оскорбляла"?
Мари Давтян: Ну, расскажите это тем, кому ломали челюсти и ребра в ситуации домашнего насилия. Расскажите мне про то, что слово ранит больше, когда я видела потерпевших, которым проламывали череп. Это тоже такой стереотип, что мужчина, будучи оскорбленным, вспылив, может применить насилие. Давайте поинтересуемся: применяет ли этот мужчина насилие всегда и везде, когда его кто-то оскорбляет? И мы увидим, что, например, его начальник на работе, который все время орет и оскорбляет, почему-то не получает по лицу, а его жена дома получает. Это оттого, что она сильнее орет? Нет, просто жену можно побить, а начальника на работе – нет. Там будут последствия, а здесь не будет последствий.
Все повторяют, как мантру, что надо уходить: да, замечательно, но когда потерпевшая уходит от агрессора, он не исчезает совсем из этого мира. Очень часто он ее преследует. И одно из самых опасных состояний для женщин, когда они принимают решение – уйти от агрессора или расторгнуть брак. Вспомним дело Маргариты Грачевой: до этого он не применял к ней насилие, а стал применять, только когда она сказала, что расторгает с ним брак. Он ее избил, потом похитил, угрожал ножом, и мы знаем, чем все это закончилось. Что могло ее на тот момент защитить? Она ведь обращалась в полицию. По большому счету, ничего.
Алексей Федяров: Основная проблема в том, что ты не можешь его изолировать, не можешь выписать какой-то ограничительный или запретительный приказ. Ты не можешь сказать ему: "Не подходи к ней", не можешь его задержать, арестовать. Женщина хочет оградить себя от этого насилия, она говорит: "Вы же полицейские, вы должны меня защитить. Защитите меня, сделайте так, чтобы он ко мне не подходил и не бил меня". И полицейские часто прямо говорят: "Ты понимаешь, мы никак не можем тебя защитить. Мы можем сейчас его вызвать, оформить административный протокол. Ну, максимум – можем его задержать на сутки, а потом судья – максимум на 15 суток. Но он все равно вернется к тебе".
Сейчас у жертвы нет совершенно никакой превентивной защиты – до того, как появится труп жертвы, труп насильника или вред здоровью
Алена Попова: Сейчас у жертвы нет совершенно никакой превентивной защиты – до того, как появится труп жертвы, труп насильника или вред здоровью разной степени тяжести. Чего у нас ждет государство? Это моя любимая стандартная цитата: "Будет труп – приедем, опишем". Лучшая участковая Орловской области сказала это Яне Савчук, а через несколько часов приехала описывать ее труп. Можно ругать всю нашу государственную машину, что я регулярно и делаю, потому что тогда я вообще не понимаю, зачем я плачу налоги. Но с другой стороны, существует какая-то внутренняя неадекватность со стороны всей этой машины по отношению к инструментам, которые есть у полиции. У полиции нет инструментов – что они могут сделать? Они могут провести профилактическую беседу – класс! Вот участковый говорит: "Василий, послушайте, прекратите рукоприкладство, возьмите себя в руки, наконец". И Василий отвечает: "Да, конечно, Петр Иванович, сейчас я прекращу избивать свою Галю". Участковый уходит, и этот Василий ей говорит: "Так, еще раз его вызовешь – я тебе горло порежу". И по всей стране у нас эти случаи: только ушел участковый – труп.
Алексей Федяров: Сколько сидит женщин, которые в результате убили своих мужей! Ведь не все умирают сами, некоторые хотят жить, пусть даже на зоне. Я тысячу раз видел, как в результате вот такого домашнего насилия возникает резня.
Марьяна Торочешникова: Феминистки, правозащитники, а теперь еще и профильный комитет ООН и Европейский суд по правам человека требуют от российских чиновников обратить внимание на проблему домашнего насилия в стране, принять специальный закон, ввести охранные ордера для тех, кто страдает от домашнего насилия. Но до сих пор в Государственной Думе без всякого движения лежат сразу несколько законопроектов о профилактике бытового насилия. О том, что предлагают их авторы, о том, что такое фемицид и что не так с делом сестер Хачатурян, убивших собственного отца, мы расскажем в следующем выпуске программы "Человек имеет право".
