В той волне эмиграции, во второй половине 70-х, которая вынесла нас обоих на Запад, даже те, кто прежде не подозревал о существовании друг друга, узнавали очень быстро. То есть не все, конечно, но люди с известными культурными амбициями. Это было своеобразное кругосветное сообщество с фокусными точками в Нью-Йорке, Париже и Иерусалиме, с литературными русскоязычными журналами в этих точках, и даже в отсутствие интернета быстро становилось ясно, кто в какую точку прибыл и где его расположить на гамбургской шкале. А не заметить Петю Вайля было вообще трудно: они с Сашей Генисом трудились в "Новом американце", недолговечном флагмане тогдашней американской русскоязычной прессы.
Уже не помню, как они сами узнали о моём существовании – меня к тому времени разбросало по всей Америке, в Калифорнию, потом в Мичиган. Наше личное знакомство состоялось, когда я недолгое время подвизался профессором в одном пенсильванском колледже, почему-то вырвался в Нью-Йорк, и меня пригласили в гости.
Поразила, конечно, изысканность стола – это было до выхода знаменитой "Русской кухни в изгнании", и репутация ещё не опережала наглядных фактов. К концу совместного вечера было обнаружено, что выпито гораздо больше, чем принято в приличном обществе, что беседа охватила примерно всю историю русской и мировой литературы, что почти ни в одном пункте стороны не пришли к единому мнению – и что, на удивление, все после этого расстались и остались друзьями. Это была, как я потом понял, одна из характерных черт Пети: он умел найти путь эвакуации из многих назревающих конфликтов.
Петя был магнитом, стягивавшим авиарейсы с маршрута
После этого ещё много лет наши встречи были спорадическими: сначала мои наезды в Нью-Йорк, теперь уже из Европы, затем его визиты в Мюнхен, пока наконец Радио Свобода не переехало в Прагу и мы не оказались коллегами и соседями через коридор. Дальше была работа, но Петя умел и работу, без ущерба для неё, превращать в фестиваль и был фаворитом как пражской, так и московской свободовских редакций. Друзей, как я заметил уже в начале нашего знакомства на собственном примере, он заводил без усилий. Приходя к нему в гости, а ходить в новозаселённой Праге приходилось довольно часто, ты всегда мог быть уверенным, что найдешь у него того или иного кумира, проездом то ли из Москвы в Париж, то ли из Парижа в Нью-Йорк со специальным крюком – миновать эту странную квартиру на Балбиновой улице, как бы втиснутую в обычное здание трёхэтажную башню, было невозможно. Он был магнитом, стягивавшим авиарейсы с маршрута.
Есть эмпирическое правило, согласно которому настоящих друзей мы в состоянии заводить только смолоду, но Петя был очевидным исключением. Есть более грустное правило: с возрастом потери в этом близком кругу становятся всё невосполнимее. Но он и здесь стал исключением, на этот раз печальным: не он нас потерял, а мы его, в нарушение интуитивной возрастной очереди. Его безвременная кончина была вдвойне трагичной. Как правило, уход личности такого масштаба отдается резонансом в обществе, широкой ретроспективой, возданием чести – можно с иронией вспоминать совписовские похоронные бригады и комиссии по творческому наследию, но даже и они в какой-то мере были ответом на реальный социальный запрос. А эта смерть усилиями современной медицины надолго повисла в воздухе: вроде бы кощунственно реагировать как на уже состоявшуюся, но это молчание месяц за месяцем становилось все более неловким и постыдным.
В конечном счете церемонии прощания все-таки состоялись – я был участником одной из них, организованной Сергеем Пархоменко на Московской книжной ярмарке non/fiction, где некоторые из нас постарались вернуть оттянувший карманы долг и сетовали на то, что не смогли это сделать раньше. Но на самом деле Петя занял в нашей памяти подобающее ему место и без этих церемоний. По сей день, когда я получаю от некоторых людей упоминания о моей собственной скромной миссии на "Свободе", они редко обходятся без того, чтобы не всплыло имя Петра Вайля – и я уверен, что у многих моих бывших коллег есть тот же опыт.
Он выжил вопреки всей неуклюжей медицинской магии не только в книгах, но и в эфире, который, может быть, в эту самую минуту приближается к другим звездным системам, где теперь раздается его голос.
Алексей Цветков – поэт и публицист
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Пётр Вайль у микрофона Радио Свобода, в воспоминаниях коллег и друзей – в книге "Застолье Петра Вайля". 29 сентября в 21.05 в нашем видеоэфире - программа "Петр Вайль на "Свободе".
