Иностранный след ищут в московских протестах. 19 августа Совет Государственной думы принял решение создать комиссию по расследованию иностранного вмешательства во внутренние дела России. Говорят, что эта комиссия будет не конкурировать, а сотрудничать с созданной еще в июне 2017 года Временной комиссией Совета Федерации по защите российского суверенитета и борьбе с иностранным вмешательством, чьё открытое заседание уже сравнили с приснопамятным выступлением ГКЧП. "Руку Запада" видят даже в событиях этого лета в Пензенской области, когда в массовой драке участвовали сотни местных жителей, но задержали представителей исключительно цыганского населения, сразу 174 человека, из которых 28 остались под стражей.
Нападавших на цыганские дома не обвинили ни в чём, хотя именно погромы и призывы к погромам можно квалифицировать как "массовые беспорядки", но тут их власти не усматривают, чай, не по улицам столицы гуляют люди, всего лишь пытаются дома соседей поджечь. В августе опасность погрома нависла ещё над одной небольшой цыганской общиной (фактически большой ромской семьей) – в Кузбассе. Бытовой конфликт привел к мобилизации местных жителей, драке и опять к намерениям сжечь, погромить, изгнать. Реакция властей была, надо признать, быстрой и осторожной: дом ромских жителей взялись охранять полицейские. Пока охраняют, но что будет дальше?..
И это не первая подобная история в Сибири, ведь чуть больше года назад в Хакасии имел место настоящий погром местного табора, спокойного мирного поселка цыган-котляров. Их дома поджигали, имущество растаскивали и выбрасывали, били окна, выламывали двери. "Защитники порядка не только не усмотрели тут погрома или массовых беспорядков; даже дело о поджоге, возбуждения которого добивались адвокаты жителей табора, так и не расследовано. Зато администрация потребовала от цыган снести их дома, видимо, рассуждая так: нет дома – нет проблемы.
Интересно, представителям какой "враждебной державы" может быть выгодно разжигать конфликты с цыганами, людьми, никогда не имевшими государства? Подозрения в духе "чужие, подозрительные, кем-то подосланные", увы, не требуют логических объяснений или доказательств. Традиции поиска "иностранных следов", особенно смешных в наше интернетное коммуникационно-информационное время, уходят вглубь российской истории. Вспомним некоторые ее страницы.
...Вопрос, кто надоумил декабристов на протест, возник на следствии немедленно. Ответы подследственных разочаровывали: выходило, что взгляды активистов восстания сформировали литературные произведения Радищева, Бестужева, Рылеева, "вольнолюбивая лирика" Пушкина, особенно часто называли "Горе от ума". В результате Александра Грибоедова притянули к следствию, арестовали в Тифлисе, привезли в Петербург и посадили на гауптвахту Главного штаба, откуда вызывали на допросы и очные ставки. Так как прямых улик против Грибоедова не было, а держался он очень умно, то его были вынуждены освободить. Однако мысль о том, что протест не мог самостоятельно созреть на российской почве, не оставляла Николая I. Уже после завершения следствия, вынесения и утверждения приговора, казни осужденных "вне разрядов" и приведения в исполнение наказаний "по разрядам" поиски иностранного вмешательства возобновились. И это несмотря на то, что в секретном приложении к Донесению следственной комиссии (приложение было предназначено только для царя и было опубликовано лишь в 1875 году) определенно доказывалась беспочвенность подозрений "на двор Стокгольмский" (в попытках присоединения Финляндии к Швеции), на Англию (в попытках отъединения Польши от России); "основанными на слухах" были признаны подозрения на Австрию (повод: декабрист князь Трубецкой находился в родстве с бывшим посланником этой страны) и на Испанию.
Свободный образ мыслей образовался во мне с тех пор, как я начал мыслить, к ускорению оного способствовал естественный рассудок
С закрытием Следственной комиссии по делу декабристов в 1826 году охрана общественного порядка перешла к руководимому Александром Бенкендорфом Третьему отделению, в деятельности которого принял живейшее участие Фаддей Булгарин, в современных реалиях он мог бы называться представителем СМИ и сексотом. По поводу иностранного следа в декабрьском восстании и вообще в умонастроениях образованного общества он составил обширную записку, начинавшуюся так: "Вы спросили меня: имеют ли иностранные державы влияние на политический образ мыслей в России? Этим вопросом Вы коснулись самой чувствительной струны моей, ибо в продолжение десяти лет это составляет мою idée fixe". Далее Булгарин описывает разительные изменения в петербургском обществе (в 1819 году по сравнению с довоенным 1809-м): "С удивлением заметил я, что в Петербурге все занимаются политикою, говорят чрезвычайно смело, рассуждают о конституциях, об образе правления, свойственном для России, об особах царской фамилии и т. п. ...Откуда взялось это, что молодые люди, которые прежде не помышляли о политике, вдруг сделались демагогами? Я видел ясно, что посещение Франции русскою армиею и прокламации союзных противу Франции держав, наполненные обещаниями возвратить народам свободу, дать конституции, произвели сей переворот в умах. Но как в самой России не было пищи для поддержания сего пламени, то я сейчас догадался, что здесь должен быть foyer, где сохраняется и откуда изливается сей огонь". Foyer, источник опасных идей, Булгарин отыскал в известных петербургских домах, в которых бывали иностранцы.
Наиболее подробно в своем доносе Булгарин осветил "австрийский след" и участие в разговорах и дискуссиях с австрийскими дипломатами декабриста Александра Корниловича. Корнилович, не принимавший активного участия в событиях 14 декабря и давший на следствии откровенные показания, был осужден по IV разряду на 12 лет каторги, в августе 1826 года приговор ему был смягчен. Однако донос Булгарина и неутолённые подозрения Николая I привели к тому, что, не пробыв даже года в Нерчинских рудниках, в феврале 1828 года Корнилович оказался в одиночной камере Алексеевского равелина Петропавловской крепости. Письменные ответы Корниловича удовлетворили Бенкендорфа и Николая, подозрения в шпионаже и разглашении гостайны были развеяны, участия в "австрийской интриге" ему больше не вменяли. Было достоверно установлено, что, отвечая на расспросы австрийских дипломатов о положении в разных частях России, Корнилович ссылался, как бы мы сейчас сказали, на "открытые источники".
Впрочем, в Сибирь Корниловича не вернули, этому выдающемуся человеку было найдено другое применение. Как пишет известный исследователь декабризма Павел Щёголев, Корнилович "был человеком толковым и очень сведущим во многих сторонах русской жизни, и императору Николаю Павловичу показалось полезным держать его под рукою в крепости и прочитывать его мнения по различным вопросам государственного значения. Таким образом, волей вышнего начальства было определено сидеть в одиночном крепостном заключении и отсюда подавать благоразумные советы. Положение глубоко своеобразное, которому трудно подыскать соответствующие примеры!" Щёголев (1877–1931), сам проведший в одиночном и неодиночном заключении немалое время на рубеже XIX–XX веков и оставивший об этом интереснейшие записки, не знал понятия "шарашка".
По-видимому, хотя результаты расследования "иностранного следа" оказались отрицательными, Николай боялся их разглашения. Корниловича отпустили из крепости лишь в 1832 году по общей амнистии (у царя родился четвертый сын). Отправленный рядовым на Кавказ, Корнилович заболел лихорадкой во время похода в Дагестан и умер. Определеннее всех об источниках убеждений, приведших к декабрьскому восстанию, высказался Михаил Лунин, который на допросах держался твердо и "не помнил" ни имен, ни фактов: "Свободный образ мыслей образовался во мне с тех пор, как я начал мыслить, к ускорению оного способствовал естественный рассудок".
Ольга Абраменко – эксперт антидискриминационного центра "Мемориал"
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
