- В Москве ко Дню города зачистили легендарную "Яму" на Покровском бульваре. Самая свободная площадь города стала режимным объектом.
- Очевидно, что российская власть боится открытых общественных пространств, видя в них угрозу для своего существования.
- Новый урбанизм невозможен без свободного гражданина, несущего ответственность за городское пространство.
- В новых общественных пространствах Москвы из-под гранитной плитки неожиданно начинают прорастать живые люди, самоорганизовываться и чувствовать себя свободными.
Сергей Медведев: Археология большого города… В Москве в эти выходные отмечается День города. И мы хотим поговорить о теме, которая взволновала столичную общественность. Знаменитую "Яму" на Хохловке, амфитеатр, общественное пространство, обносят забором и приставляют охрану. Что это значит? И кому вообще принадлежат общественные пространства в городе?
Корреспондент: Общественные пространства формируют внешний облик города: улицы, тротуары, площади становятся линейными коридорами жизни населения.
Одна из самых веселых и скандальных площадок Москвы, получившая народное название "Яма", расположилась в конце Покровского бульвара, на Хохловской площади, рядом с открытым участком стены Белого города. Это место посещали все: местные жители, любители йоги, студенты, уличные музыканты и туристы. И за два года существования "Яма" выросла в площадку со своей собственной жизнью и устоями. Про Хохловскую площадь люди не слышали, зато "Яму" знают все!
За два года существования "Яма" выросла в площадку со своей собственной жизнью и устоями
Сейчас власти собираются обнести "Яму" забором и уже ищут варианты дизайнерского оформления ко Дню города. Обоснование – участившиеся конфликты отдыхающих с местными жителями и лидерами прокремлевских ЗОЖ-ориентированных общественных движений. Из всех вариантов решения проблемы выбрали самый простой – закрыть площадь от всех и положить конец истории свободного общественного пространства Москвы.
Сергей Медведев: У нас в гостях Кирилл Пузанов, доцент Высшей школы урбанистики ВШЭ, и Артем Лоскутов, художник, организатор и вдохновитель монстраций.
Коллизии общественного пространства с какой-то новой гражданственностью и общественного порядка… Надо ли было закрывать "Яму", обносить забором? Должно ли государство вмешиваться в то, чтобы регулировать ее жизнь?
Кирилл Пузанов: Закрытие забором – это уже критическая форма работы с пространством: это означает, что не получилось договориться. Общественное пространство принадлежит всем горожанам, и, конечно, именно общественными пространствами прирастает город. У нас строительство новых жилых массивов немыслимо без создания общественных пространств. В этом смысле, если окончательно не получилось договориться и прийти к какому-то консенсусу, который как раз и должен быть в общественном пространстве, конечно, появляется забор как уже радикальная форма.
Сергей Медведев: Но все-таки существует проблема взаимоотношений местного сообщества, людей, живущих на Покровском бульваре, и резидентов "Ямы".
Кирилл Пузанов: Безусловно! Местные жители, с которыми мы встречались, воспринимают "Яму" как источник проблем, который вечером, уже после окончания гулянки в "Яме", распространяется в их дворы, используя их не по назначению. Напряжение в этом месте довольно серьезное.
Здесь одна из проблем – то, что "Яму" рассматривают как пространство, в котором можно только пить и кутить. Это не функция нормального общественного пространства, у которого, по идее, должно быть множество форм реализации. Мы в свое время устраивали в "Яме" лекции, и это была попытка внести новую функцию в это общественное пространство, показать, что его можно использовать по-другому.
Сергей Медведев: Да, там же регулярно проходили какие-то занятия, лекции, было известное выступление православного священника.
Кирилл Пузанов: Мне лично здесь была очень важна мультифункциональность пространства. Общественное пространство не сводится к тому, что там сидят и пьют. Именно на это во многом и была обращена критика местных жителей.
Сергей Медведев: Артем, а вы бывали в "Яме"?
Артем Лоскутов: Да, конечно. У меня классное ощущение от этого пространства! Оно, собственно, и притягивало туда людей как возможность встретиться в этом районе, посидеть и поболтать с друзьями на улице, а не в кафе, пользуясь тем, что пару месяцев в году стоит теплая погода. В том районе это место было удобным и редким. И альтернатив мало, такая "Яма" одна (было еще второе место – горка в Китай-городе). Сейчас, после того, как каждую пятницу там стали появляться омоновцы, какие-то конфликты, провокаторы с камерами и фонарями, я перестал туда ходить: нашел место ближе к дому, облагороженный пустырь в Климентовском переулке в Замоскворечье. Оно не такое интересное, не так хорошо сделано по дизайну, но там пока нет провокаторов и патрулей с полицией. Там потихоньку сидят местные жители, иногда пьют пиво по вечерам, но тихо, это не перерастает в драки.
И вот эта "Яма", пока о ней знало не так много людей, пока на YouTube не выпускались еженедельные ролики о том, что – приходите, тут происходят гладиаторские бои, какие-то толкания с ЗОЖевцами и омоновцами, – это было прекрасное место. Сейчас, когда вокруг тебя "пазики" и люди в касках, лучше обойти этот район.
Сергей Медведев: А почему произошел этот наезд?
Артем Лоскутов: Этого момента, наверное, ждали, потому что рядом, буквально через Покровку, район Чистых прудов – в каком-то смысле проклятое место: там круглые сутки собираются какие-то пьяные бомжи… С этим районом было что-то не так. "Яма" на контрасте смотрелась свежее: отдизайнеренное пространство с прекрасным бетоном и лавочками, пока еще без грязи и безобразий.
Сергей Медведев: Это одна из московских точек притяжения. Если посмотреть на историю последних пяти-шести лет, то ведь первый протест, первая "Болотная" начиналась с Чистых прудов, когда туда пришли в декабре 2011 года, а через полгода – "Оккупай Абай", то есть там постоянно идет какая-то сборка общественного пространства.
Кирилл Пузанов: Прежде всего, это насыщенное городское пространство: там есть много генераторов трафика, вокруг много вузов. Это центральная локация, куда легко добраться от разных станций метро. "Яма" стала усилителем этого пространства. Чистые пруды и Покровка – это транзитные зоны, там не очень комфортно задерживаться, останавливаться, садиться на лавочку: ну, просто промываемая территория. А "Яма" – такой затон, отдельная приватная территория, которая вроде как легко достижима, но при этом находится вне ключевых потоков, вне визуального контроля. И то, что это углубление, и, сидя на нижнем ярусе, вы особо не видны с улицы, – это тоже своего рода манок: укрытие, приватность...
Сергей Медведев: В этом районе вообще очень сильна городская жизнь. В район между Покровкой и Яузой как-то не дотянулась костлявая рука реновации и дорогой элитной застройки.
Кирилл Пузанов: Да, безусловно! Там очень много общественных пространств, где горожане могут встретиться и конституировать себя как москвичи. Это наполненная жизнь. И очень многие классные общественные проекты завязаны на эти улицы: пространство между Лубянкой и Чистыми прудами, плюс еще проспект Сахарова рядом. Здесь вы за 15 минут можете пешком дойти до каких-то знаковых для Москвы мест.
Сергей Медведев: И соответственно, тут тоже начинаются какие-то гражданские движения. Даже последний несогласованный митинг 31 августа начинался около памятника Грибоедову и дальше шел к Пушкинской.
Артем, вы же из Новосибирска: а там есть похожие общественные пространства, где люди могут свободно собираться и быть не под надзором полиции?
Артем Лоскутов: Таких пространств нет.
Сергей Медведев: Ну, может быть, просто неформальные точки сбора, которые город использует для себя?
Артем Лоскутов: Первый двор от центральной площади (Ленина): заходишь в арку, и там нет ни одного жилого дома, потому что это улица с кафе, банком и какими-то офисами, – и в этом дворе стоит бар. Там собираются люди, по ночам играет музыка, потому что они никому не могут помешать. Это удивительное место, пока приятное. Оно появилось просто потому, что до него пока не дошли руки. Там все развивается в обратную сторону. Если в Москве мы можем наблюдать попытки сделать что-то лучше: да, они со своими минусами, но все-таки, – то в Новосибирске денег на общественное пространство нет совершенно – только на платные парковки.
Сергей Медведев: Фактически на миллионный город есть только одна точка!
Артем Лоскутов: Россия живет скорее как Новосибирск, чем как Москва. Московская ситуация очень специфическая, она не может транслироваться на другие города России.
Сергей Медведев: Немножко все-таки транслируется – там, куда приходит рука урбаниста. Вот Тула: там очень неплохо оборудовали маленькую речку. Но в целом Москва – это исключение?
Кирилл Пузанов: Пока – да, но это же вопрос диффузии инноваций: постепенно это будет распространяться, появляться в городах-миллионниках и в пригородах крупнейших городов. Если переводить на бытовой язык: где можно встретить хипстера, хипстерский урбанизм? Да, постепенно это появляется. Сейчас спрос на подобные пространства во многом порождается предложением. Пока это пространство не создали, никто не знал, что оно, оказывается, нужно городу.
С чего начиналась эта эпоха в Москве? Пока парк Горького не переоборудовали, никто не узнал, что, оказывается, так можно (и приятно) проводить время. С городскими пространствами, с городскими активностями всегда большая проблема. Вы изнутри, своими повседневными ресурсами зачастую не сможете переосмыслить пространство, и задача исследователя – прийти, понаблюдать, как живет горожанин…
Здесь очень важно, что у "Ямы" и у многих подобных знаковых пространств есть свое негласное имя, свой топоним. Вот это поименование горожанами какого-то своего пространства – важный элемент присвоения этого пространства и превращение его в родное, приятное.
Сергей Медведев: Врастание корнями, формирование местной идентичности. А в Новосибирске есть какие-то свои подобные топонимы?
Артем Лоскутов: Да. Я как раз вспоминал, есть ли название у этого двора – там просто бар "Фрай". А в соседнем квартале есть интересное место, которое называется "Мажордочка". Это дорогой круглосуточный центральный универсам, существующий еще с советских времен: возле него выпивает молодежь, и ее не трогает полиция. Городская легенда гласит: это потому, что там какие-то мажоры, у которых высокие связи, и полиция предпочитает с ними не связываться.
Сергей Медведев: А набережная Оби никак не освоена?
Артем Лоскутов: Ее недавно переименовали – с оглядкой на Москву, при участии "Стрелки", благодаря чемпионату мира по футболу. В прошлом году там открывали фан-зону, поэтому были деньги, чтобы как-то привести ее в порядок. И сейчас там еще идет работа. Она очень долго находилась в плохом состоянии. У нас по поводу той же монстрации каждый год была война: мэрия хотела отправить нас туда, как и все городские митинги (это как набережная Тараса Шевченко в Москве, куда никто не хочет, но мэрия всегда отправляет туда какие-то шествия).
Сергей Медведев: Вы ничего не путаете? Разве на набережную отправляют? Может быть, в Марьино: мэрия обычно отправляет в далекий район.
Артем Лоскутов: Я помню это еще в нулевые. На Тараса Шевченко в 2010 году проходила монстрация, устраивали шествие по 100–200 человек. Там не надо ничего перекрывать: вас никто не видит – пожалуйста, ходите. Но это не про многотысячные шествия Навального.
И вот набережную Новосибирска пытаются привести в порядок. При этом запрос горожан – убрать оттуда летние палатки, шашлыки и аттракционы (это какая-то эпоха 20-летней давности, от которой нужно избавиться) и следом за Москвой сделать велодорожки из ниоткуда в никуда. Вот и в Новосибирске есть велодорожка на набережной: можно и уехать из одного конца набережной в другой. Она там так интересно заканчивается – разметка просто уходит в газон.
Сергей Медведев: Как обычно.
Делая общественное пространство в Москве заметным, вы как бы закладываете репликацию в регионах: будут повторять
Артем Лоскутов: Тренд есть. И делая одно общественное пространство в Москве заметным, вы как бы закладываете репликацию в регионах: будут повторять.
Сергей Медведев: Возникает вопрос – кому принадлежит общественное пространство? Кто тут принимает решения?
Кирилл Пузанов: Общественное пространство, исходя из его названия, принадлежит всем горожанам. Другой вопрос – кто может считаться горожанином? Люди, у которых есть тут собственность, которые не просто приехали, а здесь прописаны? Но в целом в разговоре об общественном пространстве должны принимать участие максимально обширные круги населения. И здесь разговор все-таки не только о жителях местных домов. Центр нашего города очень хорошо работает на всю Москву, на всю Россию и даже на весь мир, но зачастую сложно работает на собственных жителей, которым приходится отгораживаться заборами, шлагбаумами, чтобы в их дворах не парковались. Здесь одна из главных проблем, связанная с общественным пространством Москвы: потеряна или даже еще не найдена культура разговора о подобных ситуациях.
В сюжете говорилось о заборе как о самом простом, но самом брутальном варианте, в котором проиграли все. Это игра с отрицательной суммой, а по-хорошему город должен быть игрой с положительной суммой, чтобы все выиграли – кто-то в социальном капитале, кто-то в финансовом.
Другой момент – сообщество, которое вокруг этого организуется. Прекрасный вариант с инстаграм-баном, когда вокруг "Ямы" появляется группа людей, считающая это пространство своим. Ни в каком законе это не закреплено, но они готовы нести какую-то ответственность за то, что здесь происходит. У каждой территории должен быть свой хозяин. В данном случае за владение "Ямой" развернулась борьба, потому что местные жители всегда считали эту территорию своей, но пришла новая тусовка, новое сообщество, которое начало отбирать эту территорию, устанавливать свои законы и правила.
Сергей Медведев: И третья сторона конфликта – власть, которая приезжает на автозаке или присылает прокремлевское движение типа "Лев против". Все тихо, пока не приходят провокаторы. То же самое и с московскими шествиями: если не присылать ОМОН, то все проходит тихо.
Артем Лоскутов: Это главная московская проблема: здесь очень много ментов, и им просто нечем заняться. Если подняться из этой "Ямы", то там бывшее кафе "Кризис жанра", где за столиками сидят люди и точно так же выпивают. Это абсурд, цинизм и лицемерие, когда этих людей никто не трогает, потому что они заплатили деньги за это право, а людей в метре от них выносит ОМОН. Действительно ли это административное преступление? В какой момент создается больше напряжения в обществе?
Сергей Медведев: И кто является источником напряжения?
Артем Лоскутов: Мы все лето наблюдаем, что источником насилия у нас выступает полиция. Вот в Новосибирске нет такого количества ОМОНа, и, соответственно, нет конфликтов с полицией из-за того, что кто-то пьет пиво на улице.
Сергей Медведев: А если говорить о больших публичных протестных акциях, как реагирует новосибирская полиция?
Артем Лоскутов: Два раза появлялся ОМОН, когда сторонники Навального выходили на акцию по пенсионной реформе в сентябре прошлого года и на монстрацию в 2015 году, когда ее вдруг решили запретить. Выходила конная полиция и люди в обмундировании.
Сергей Медведев: Были жесткие задержания?
Артем Лоскутов: С монстрацией конфликта не было, потому что никто на них не нападал. А с пенсионной реформой ситуация была такая: пара тысяч человек несогласованно собрались в центре: был задержан координатор штаба, его отвезли в центральное РУВД, толпа пошла туда, и буквально на последнем перекрестке появилась Росгвардия, ОМОН в касках, дубинки. Человек десять задержали, кого-то впервые поколотили, и на этом все кончилось. А в Москве это как бы уже обыденность.
Сергей Медведев: Но прошедшее лето было исключением даже по московским меркам. А насколько тяжело вам согласовывать монстрации?
Артем Лоскутов: Эта история продолжается с 2004 года и сейчас уже немножко проще. Власть делает вид, что монстрация присутствует, как Новый год, в ежегодном плане культурных мероприятий, ее как будто делает сама мэрия. Я просто для напоминания отправляю уведомление, и мне отвечают: "Да, это уже согласовано. Приходите на "круглый стол", будем обсуждать". А вот в Махачкале, где вдруг впервые решили провести монстрацию, все иначе. И в Казахстане на днях разогнали монстрацию.
Сергей Медведев: Все постсоветские власти и, прежде всего, российские боятся призрака Майдана, любое скопление людей им видится как угроза. Майдан – это площадь. А площади в Москве есть в достаточном количестве? По-моему, популярность "Ямы" продиктована тем, что в Москве нет площади как такой, как института, где точка и сбора, и опознания городского населения.
Кирилл Пузанов: Площади есть, но очень мало удобных и комфортных именно для общения, а не для транзита: это площадь в таком средневековом почти смысле слова, как место сборки сообщества. И роль таких пространств начинают выполнять бульвары, парки, проспекты как формат общения: пообщаться, встретиться на какой-то акции парка Горького или в Музеоне – это более понятная история, нежели на Новой площади или где бы то ни было еще. Обычно они используются все-таки для новогодних гуляний, когда можно перекрыть транспортные потоки.
Но мы все время скидываем в одну кучу демонстрации, посвященные пенсионной реформе, каким-то системным историям, и конфликты вокруг конкретного пространства. Это абсолютно понятная градостроительная, история, которая все-таки имеет немножко другой генезис. И если демонстрации и митинги за системные изменения и против каких-то проблем – это выражение серьезного критического недовольства, то городской конфликт – это обыденность, абсолютно нормальная история для живого крупного города. В Нью-Йорке, например, каждому району каждую субботу и воскресенье есть о чем бастовать: у них всегда существуют какие-то пространства, вокруг которых возникает конфликтная история. Это нормальная часть городской жизни.
В этом смысле площади, конечно, очень нужны, потому что иначе начинают захватываться другие пространства. И это одна из главных проблем "Ямы": она хорошо построена, и ее не хватало в Москве, поэтому сейчас в ней концентрируется очень много всего.
Сергей Медведев: Она действительно стала неким фокусом всех тех проблем нового урбанизма, который захватывает и Москву, и все российские города. Но давайте посмотрим шире на феномен нового урбанизма. Возможно ли создание общественных пространств без свободного гражданина?
Артем Лоскутов: В Греции, например, есть подобные амфитеатры – видимо, там такая традиция. В Москве такой амфитеатр, видимо, первый, и пока идет ажиотаж, вокруг него складываются все эти конфликты. Будет их 20 – и эти конфликты растворятся, и не будут все идти на "Горку" или в "Яму", потому что больше некуда: разбредутся по городу и перестанут мешать местным жителям.
Мы находимся в Москве 2019 года, и странно ждать, что горожан начнут о чем-то спрашивать
Другое дело, что мы находимся в Москве 2019 года, и странно ждать, что в этом городе будут происходить какие-то другие процессы, что горожан начнут о чем-то спрашивать. Мы наблюдаем прямо противоположные вещи. И все эти заборы очень органичны в контексте того, что происходит внутри этого города последний год. Наверное, нельзя решить одно, не решив другого. Если горожанину и гражданину последовательно, ежедневно напоминают о его месте, о его ничтожности и бесправности, то было бы странно, если бы урбанистические пространства вдруг пытались сообщить какой-то другой месседж.
Сергей Медведев: До какой черты может существовать в авторитарных политических пространствах весь этот новый урбанизм, которому лет 50–40? Или этой урбанистической культуре все равно? В любых столицах авторитарных государств власть что-то строит – развлекайтесь…
Кирилл Пузанов: Здесь вопрос даже не в строе, не в авторитарности, а в том, что вы называете новым урбанизмом: он на самом деле очень требователен к пользователю. Горожанин – это во многом профессия. Чтобы стать полноценным горожанином, нужно обладать довольно серьезным количеством знаний и умений. У вас должен быть Инстаграм, в случае с "Ямой", вы должны уметь им пользоваться. Вы должны понимать, за что платите, каковы налоги, как устроена коммунальная служба, куда уходит ваш мусор, нужно ли его сортировать и так далее. И в этом смысле, наверное, авторитарная составляющая мешает просто потому, что очень много ответственности делегируется наверх: мне не важно, как выносят мой мусор, я за это заплатил, и все, дальше с ним как-то разберутся. И чем больше ответственности горожанин берет на себя (в авторитарной истории это просто тяжело сделать, даже если вы хотите брать на себя ответственность), тем более вы успешны как горожанин, и тем более успешен город как единая структура.
Сергей Медведев: То есть для современного урбанизма необходима самоорганизация граждан и осознание, что они стейкхолдеры во всех этих вещах?
Кирилл Пузанов: Безусловно: это понимание своих прав, своей ответственности, своей территории. И вот это присвоение, освоение и потребление городского пространства, культура его потребления – очень важная часть формирования горожанина, который будет участвовать в этом новом урбанизме.
Сергей Медведев: У меня такое ощущение, что проект Собянина, который формировался все эти годы, – это обмен комфорта на лояльность: мы вам предоставляем комфортный город, а вы в ответ не задаете вопросов, как это делается, кто здесь управляет, как пилится бюджет и так далее. Сейчас, в 2019 году машинка впервые сломалась. Неожиданно оказалось, что люди хотят участвовать в политическом представительстве в этой, казалось бы, декоративной Мосгордуме. Здесь заключен какой-то конфликт.
Артем Лоскутов: Потому что у комфорта и лояльности есть своя шкала и свой вес. Сколько комфорта нужно отвесить за какое количество лояльности, что, собственно, мы должны съесть вместе с этим комфортом? Если вес того, что нам нужно съесть к 2019 году, увеличился, соответственно, увеличивается и потребность в комфорте. Хотелось бы, чтобы "Яму" не выгоняли, чтобы в ней не было забора. А если там будет забор, тогда возникают вопросы, к чему нужно быть лояльным.
Кирилл Пузанов: Обмен комфорта на лояльность конечен. По многим показателям Москва в топе городов мира по определенным степеням комфорта – скорость интернета, развитие каршеринга, стоимость такси...
Артем Лоскутов: Но это делает бизнес, а не государство. В эти сферы государство еще не успело внедриться со своим регулированием.
Кирилл Пузанов: И в какой-то момент просто не будет той критической массы комфорта, которую нужно дать. Ее просто еще не придумали в мире. Кроме того, обмен комфорта на лояльность очень опасен. К хорошему очень быстро привыкают. И в тот момент, когда ты начинаешь притормаживать, откатывать назад и где-то делать менее комфортно, горожанин сразу начинает с двойным усердием быть недоволен, по отношению к тому, когда только появлялись первые системы благоустройства.
Сергей Медведев: Это долгосрочный просчет власти. Можно было предполагать, что, давая людям комфортный город с большим количеством общественных пространств, создаешь не просто стадо благодарных потребителей, а людей, которые начинают себя вести определенным образом, становятся горожанами по профессии. Казалось бы, будь благодарен за то, что тебе построили амфитеатр, не бухти... А люди хотят большего, хотят чувствовать себя стейкхолдерами этой "Ямы". И точно так же они захотели чувствовать себя сейкхолдерами в выборах.
Кирилл Пузанов: Мне-то кажется, что это абсолютно прекрасный процесс, потому что сейчас горожане сталкиваются с новыми и новыми вызовами, с которыми в прошлой системе они не сталкивались ни разу. У нас появляются новые и новые примеры этих пространств, и у регионов и городов-миллионников есть возможность получить опыт пребывания в подобных пространствах, не выезжая за территорию страны.
Сергей Медведев: В этих удобных пространствах, в которые превращается Москва, неожиданно из-под гранитной плитки начинают прорастать живые люди и самоорганизовываться в сеть. И они начинают чувствовать себя свободными, потому что, как гласит старая немецкая поговорка Stadtluft gibt frei ("Воздух города освобождает"). Именно это мы и наблюдаем сейчас в Москве.
