Российские военные 25 ноября 2018 года таранили, обстреляли и захватили у берегов Крыма три плавсредства ВМС Украины – катера "Бердянск", "Никополь" и буксир "Яны Капу" – направлявшиеся из Одессы в Мариуполь. Вместе с кораблями были захвачены 24 члена экипажей. Российские суды в Крыму арестовали их, обвинив в "незаконном пересечении границы". Затем украинских военных перевезли в московское СИЗО "Лефортово", где они провели около девяти месяцев. В субботу, 7 сентября 2019 года, захваченные моряки вернулись в Украину в рамках российско-украинского обмена.
Издание "Крым.Реалии" побеседовало с координатором группы адвокатов по делу захваченных моряков Николаем Полозовым. Это первое интервью с ним после возвращения украинских военных на родину.
– Как вы узнали о задержании украинских моряков в районе Керченского пролива?
– В день задержания моряков, 25 ноября 2018 года, я находился в Крыму, работал по ряду крымских дел. Это было воскресенье, днем я был на ежемесячном собрании "Крымской солидарности". Когда случился [захват], я понял, что это новый беспрецедентный кейс, такого еще не было, чтобы российские власти захватывали сразу 24 заложника, к тому же военных, еще и со стрельбой. На тот момент у меня было два варианта: остаться в Крыму и попытаться помочь морякам на стадии избрания меры пресечения либо вместе с украинскими властями изначально сделать этот кейс единым.
– Каким образом это можно было сделать?
– За пять лет работа над всеми кейсами по украинским заключенным проходила при очень опосредованном участии украинских властей. Я поехал в Киев, встретился с рядом чиновников, в том числе и с министром иностранных дел Павлом Климкиным, и сказал, что если эти люди важны для Украины, если важно не допустить, чтобы российские власти не попытались их развести по разным углам, как котят, то необходимо, чтобы в этом деле была единая стратегия и единая команда адвокатов. И, нужно сказать, меня услышали. Более того, если бы украинские власти так же активно реагировали и включались в процессы по украинским политическим заключенным, в том числе крымским татарам, думаю, это бы принесло реальный результат в вопросе освобождения этих людей.
– Какой была атмосфера на полуострове сразу после захвата украинских моряков? Заметили ли вы активизацию российских спецслужб?
– За пять лет полуостров погрузился в атмосферу страха и атмосферу репрессий. Больше всего репрессиям подвергаются крымские татары и этнические украинцы. Но что парадоксально – когда моряков привезли в Симферопольское СИЗО, крымские татары самоорганизовались и начали собирать для моряков передачи: вещевые, продуктовые, средства им в помощь. Конечно, для российских силовиков это было полной неожиданностью, они думали, что за пять лет они уконтрапупили там всех. Не всех. И в этой связи, конечно, подобная активность со стороны крымских татар и украинцев выглядела пугающей и необычной. Именно этим обусловлено, на мой взгляд, что в Крыму моряки пробыли совсем недолго.
– Что происходило с моряками в первые дни после задержания? Как с ними обращались?
Когда их только захватили, им не давали спать, им не давали есть, их возили с одного места на другое, их постоянно пытались допрашивать какие-то непонятные людиНиколай Полозов
– По их рассказам, в те дни, когда их только захватили, им не давали спать, им не давали есть, их возили с одного места на другое, их постоянно пытались допрашивать какие-то непонятные люди, не представляясь, без полномочий. К ним не допускали на первом этапе независимых адвокатов. Например, в отношении трех раненых моряков (Андрей Эйдер, Василий Сорока, Андрей Артеменко. – КР), их держали отдельно от остальных, возили в больницу в Керчь, где их прооперировали. Так вот, им дали таких адвокатов по назначению, которые в полной мере не исполнили своих обязанностей.
– Что это значит?
– Это значит, что, когда 26 и 27 ноября (2018 года. – КР) состоялись суды по избранию меры пресечения, часть из моряков были под защитой адвокатов независимых, таких как Эмиль Курбединов, Эдем Семедляев, Айдер Азаматов и ряда других. Они защищали моряков на первом этапе в Киевском районном суде города Симферополя. А троим раненым меру пресечения избирал Керченский городской суд, им дали адвокатов по назначению, которые, в принципе, не сделали ничего и даже не обжаловали это решение, что является грубейшим нарушением адвокатской этики. Когда мы по просьбе моряков обратились с соответствующими жалобами на этих адвокатов в адвокатскую палату Крыма, выяснилось, что нашим жалобам очень долго не давали ход.
– В чем заключалась общая стратегия по освобождению украинских моряков из "Лефортово" и возвращению их в Украину?
В таких политических делах в России отсутствует суд как независимый институт власти. Судьи не принимают никакие доказательства защиты, просто существуют для мебелиНиколай Полозов
– Стратегия очень простая на самом деле. Я выразил такую позицию, что необходимо сформировать единую команду адвокатов, которые будут работать в единой стратегии, в едином направлении. Это было важно, потому что в таких политических делах в России отсутствует суд как независимый институт власти. Судьи не принимают никакие доказательства защиты, просто существуют для мебели. Их задача – проштамповать те решения, которые приняла исполнительная власть, в конечном счете Кремль, в конечном счете – президент Путин. Мы изначально не хотели устраивать из этого игру в "кошки-мышки" в рамках российской юрисдикции, по российскому Уголовно-процессуальному кодексу. Там невозможно выиграть – с наперсточниками нельзя играть. Это была опора на нормы международного права. Это транслирование проблематики во внешний контур, в те международные органы, которые могут принимать существенные решения, и это работа для формирования позитивного политического решения о дальнейшей судьбе моряков.
– Как формировалась команда адвокатов по этому делу?
– Со стороны государства Украина мне было предложено сформировать список адвокатов, которые бы могли работать по делу моряков самостоятельно. Чтобы не быть субъективным в этом вопросе, я опубликовал пост в Facebook, что принимаются заявки от любых желающих адвокатов, которые, понимая сложность этого дела, токсичность и так далее, готовы принять в нем участие. Был сформирован список из порядка 80 человек. Когда этот список был сформирован, я предоставил его украинским властям. Единственным моим пожеланием было оставить в группе крымских адвокатов, которые защищали моряков на избрании меры пресечения. Потому что они были уже в контакте с моряками, в их надежности, учитывая их опыт в других делах, сомневаться не приходится. Таким образом, после проверок СБУ, еще кем-то, был сформирован такой шорт-лист из 30 адвокатов, 12 из которых крымские, 18 из Москвы. Все они преимущественно работают по делам с политической компонентой. У большинства московских адвокатов не было опыта защиты граждан Украины, кроме Ильи Новикова (адвокат Романа Мокряка. – КР). Но они работали по политическим кейсам в России, например, по "Болотному делу", как Сергей Бадамшин (адвокат Василия Сороки. – КР).
– Адвокаты вступили в дело сразу же после того, как моряков перевезли в Москву?
– Бюрократические процессы, которые были необходимы для того, чтобы согласовать этот список, заключить со всеми соглашения и так далее, заняли весь декабрь. Наши адвокаты вступили в дело фактически в начале декабря. Поэтому все адвокаты по общей договоренности работали pro bono ("ради общественного блага", бесплатно. – КР). Но поскольку уже тогда начались следственные действия в Москве и крымским адвокатам было необходимо ездить в Москву к морякам, нам финансовую помощь тогда оказал Мустафа Джемилев (лидер крымскотатарского народа. – КР), который непосредственно принял участие в этом деле. И именно благодаря ему на первом этапе нам удалось привезти в Москву крымских адвокатов, которые в срок и с надлежащим качеством обеспечили правовую защиту. Это было как раз в тот период, когда украинское государство не в полной мере включилось в защиту моряков, финансово в том числе.
– Почему адвокатов было 30, а моряков – 24 человека?
– Например, в нашей команде есть адвокат Александра Маркова, она – самый молодой участник нашей группы, работала с Сергеем Бадамшиным. И это не то, что ее первое политическое дело, это первое дело, в котором она принимает участие как самостоятельный адвокат. Когда мы распределяли моряков между защитниками, то ее направили к самому молодому члену экипажа катера "Бердянск" – Андрею Эйдеру. Ему в тот момент была необходима серьезная психологическая поддержка, а Александра по возрасту – как его старшая сестра. И они, конечно, нашли очень хорошее взаимопонимание. С ней в команде работали еще два защитника: Константин Рустемов из Крыма и Олег Белов из Москвы. Плюс крымским адвокатам из-за того, что помимо дела моряков они ведут ряд процессов на полуострове, нужны были дублеры. Поэтому команда адвокатов больше, чем количество захваченных моряков.
– Когда шли дела по Ахтему Чийгозу, Ильми Умерову или Надежде Савченко, вы со своими коллегами часто публично рассказывали о ходе заседаний. По делу моряков ни в ваших постах, ни в интервью не фигурировало ни одной фамилии следователей, прокуроров или судей по этому делу. Почему?
Мы договорились таким образом: следствие будет оказывать адвокатам всяческую помощь, а мы в ответ не будем публиковать никакие фамилии следователей на этапе предварительного расследованияНиколай Полозов
– Здесь есть определенные нюансы. Дело в том, что буквально в первый день следственных действий я пришел в следственное управление ФСБ. Меня сначала долго не хотели пускать, бросали трубку, потом все-таки перезвонили и сказали: "Пожалуйста, проходите". Я встретился с руководителем следственной группы, подполковником Сергеем Микрюковым, и сразу мы с ним начали вести откровенный разговор. Я сказал, что мы не будем играть ни в какие процессуальные игры, нам это не интересно. Наша задача – освобождение захваченных военнопленных. Мы понимаем, что решение может быть принято только на политическом уровне, он ответил: "Я тоже это понимаю". Мы договорились таким образом: следствие будет оказывать адвокатам всяческую помощь для того, чтобы адвокаты могли видеться со своими подзащитными тогда, когда в этом есть необходимость. А мы в ответ, кроме фамилии Микрюкова, не будем публиковать больше никакие фамилии следователей на этапе предварительного расследования. Естественно, они все боятся санкций, они все боятся внимания. И мы договорились, что адвокаты не будут публиковать материалы уголовного дела на своих страницах в социальных сетях до окончания следствия.
– То есть вы заключили со следователем сделку?
– Я посчитал, что это – тот компромисс, который можно допустить. Надо понимать, что следственное управление ФСБ – очень закрытая структура, туда просто так не попасть, туда невозможно просто так сдать документы, они зачастую пользуются этой закрытостью для того, чтобы "мариновать" адвоката на протяжении долгого времени. Рекорд – это около четырех месяцев адвоката не допускают в следствие. Четыре месяца он не может попасть в "Лефортово" без разрешения следователя. Четыре месяца достаточно для того, чтобы сломать человека в "Лефортово" – никаких проблем. Не нравится? Идите в суд, а суды рассматривают эти жалобы месяцами. Нам удалось завести всех адвокатов в течение полутора недель.
– Рассказывали ли моряки своим адвокатам о попытке выведать у них что-то, подсаживая к ним в камеру так называемых "доносчиков"?
Нам было очень важно контролировать состояние моряков и объяснять те риски и те угрозы, которые для них могут представлять и их сокамерники, и оперативники, которые тоже вызывали их на беседы "за жизнь"
– Конечно. В отношении моряков проводили и внутрикамерную разработку, когда подсаживают заключенного, чья задача что-то выведать либо навязать какую-то точку зрения. Все моряки находятся в "Лефортово", но они разделены. Что происходит с его товарищем, никто не знает. Соответственно, в каждую камеру сажают какого-то другого сокамерника, а дальше они в течение двадцати четырех часов – дни, недели, месяцы – находятся вместе. Когда вы находитесь в замкнутом пространстве, площадью в 8 квадратных метров, вы неизбежно все равно как-то будете общаться. Не всегда в камере это происходит, иногда, когда в автозаке везут на суд, и вот один начинает что-то рассказывать, задавать вопросы: смена обстановки, хочется поговорить, хочется пообщаться, то есть это поставлено, что называется, на поток. Поэтому нам было очень важно контролировать состояние моряков и объяснять те риски и те угрозы, которые для них могут представлять и их сокамерники, и оперативники, которые тоже вызывали их на беседы "за жизнь".
– А какого характера были эти разговоры со стороны оперативных сотрудников?
К моему подзащитному Денису Гриценко пытались подсадить несколько раз специфического заключенного, на сленге это называется "наседка". Но Денис – такой тертый калач, один из этих "наседок" прокололся прямо сразу
– С матросами было примерно так, их вызывали и говорили: "Ну ты же матрос? Ну, тебе что, в ледяное море надо было прыгнуть, чтобы не пересечь границу с Россией? Дай ты показания, что тебе командир сказал это делать и все, поедешь домой". На офицеров пытались воздействовать таким образом: "Вот смотри, у этого такой знаменитый адвокат, а у тебя нет. Вот его вытащат, а ты будешь сидеть". Сотрудникам СБУ говорили: "Вы точно будете сидеть, если не заговорите". Они, безусловно, срисовали психологический портрет каждого, ходили к офицерам, к некоторым матросам. К моему подзащитному Денису Гриценко пытались подсадить несколько раз специфического заключенного, на сленге это называется "наседка". Но Денис Владимирович (Гриценко. – КР) – такой тертый калач, один из этих "наседок" прокололся прямо сразу. Например, заходит он в камеру и с порога: "Здравствуйте, Денис Владимирович!" То есть откуда он может знать имя отчество своего соседа? Почему для нас это было так важно? Если бы хоть один из двадцати четырех моряков не выдержал, признал вину, дал показания, то вся стратегия защиты, которая повернута на внешний контур и апеллирует к международным инстанциям, рухнула бы. Потому что российские власти сразу притащили бы эти документы и сказали: "Слушайте, о каких военнопленных моряках вы говорите, если они признались в провокации, сознательно нарушив границу России?"
– Менялась ли суть обвинений, предъявленных украинским военным морякам, в ходе досудебного расследования?
По версии российского следствия, моряки при невыясненных обстоятельствах где-то в море собрали организованную группу
– Согласно обвинительному постановлению о привлечении их в качестве обвиняемых, моряков обвиняют в том, что они в составе организованной группы незаконно пересекли границу России. Это преступление, которое предусмотрено ч. 3 ст. 322 Уголовного кодекса России. Максимальное наказание по которой до 6 лет лишения свободы. Соответственно, всем им предъявили одинаковые обвинения. Таким образом, по версии следствия, моряки при невыясненных обстоятельствах где-то в море собрали организованную группу. То ли на угнанных, то ли на пригнанных кораблях – непонятно. Видимо, с точки зрения этого уголовного дела в сознании следователя сначала темнота, потом включается свет, и мы видим, что есть корабли, есть моряки на них, и они пересекают границу. Что происходит до того – никто не знает.
– Украинские моряки пробыли в заключении девять месяцев. Как они приспособились к условиям заключения?
– Моряки – это вообще народ деятельный. Не то что они там сидели целыми днями и не вставали. Многие из них занимались спортом, вот, например, Денис Гриценко, сидел одно время с каким-то сокамерником, очень таким полным человеком, который кроме как лежать и смотреть телевизор, не делал вообще ничего. И он понял, что, если будет существовать в таком же режиме, быстро превратится в него. Это для Дениса стало мотивирующим фактором, соответственно, он набрал себе пакеты, нагрузил их каким-то песком или чем-то еще, и поднимал, надевал, бегал с ними, чтобы нагрузка была.
– Это все в условиях камеры происходило?
Кто-то из моряков, по-моему, Терещенко, получив в передаче перец болгарский и какую-то мясную продукцию, по всей видимости, это колбаса или что-то другое – в чайнике готовил фаршированный перец
– Да, в условиях камеры или на прогулке. Кто-то из моряков учит иностранные языки, в "Лефортово" есть библиотека, им присылали еще какие-то книги на иностранных языках, учебники, чтобы они не теряли время даром. Например, Вячеслав Зинченко научился в условиях следственного изолятора с помощью кипятильника крутить шаурму. Он заказывал себе лепешку, ему передавали какие-то овощи, он все это крутил, грел. И очень неплохо получалось. Кто-то из моряков, по-моему, Терещенко, получив в передаче перец болгарский и какую-то мясную продукцию, по всей видимости, это колбаса или что-то другое – в чайнике готовил фаршированный перец. У кого-то из моряков плохо работал телевизор, и он из металлической вешалки антенну для телевизора смастерил. В "Лефортово" развлечений мало, полагается часовая прогулка, раз в неделю банные процедуры, все остальное время – это пребывание в камере, если не вызывают на следственные действия, не происходит встреч с консулами или адвокатами или не вывозят в суд. Мы тогда постоянно шутили, что сейчас они из пластиковых бутылок и вешалок себе вертолет соорудят и улетят из этого "Лефортово".
– Многие называют возвращение военных моряков и других украинских заключенных "большим обменом", верно ли здесь употреблять слово "обмен"?
Условно говоря, моряки остаются в статусе обвиняемых, другой вопрос, что Украина не признает это уголовное дело и считает, что российские власти нарушили иммунитет украинских военных судов
– Если мы говорим строго о деле военнопленных украинских моряков, то никто их не менял. Им изменили меру пресечения на "не связанную с содержанием под стражей". Находясь в статусе обвиняемых в рамках уголовной юрисдикции России, они покинули сначала СИЗО "Лефортово" по постановлению следствия, а после – и границу России пересекли, поскольку данная мера пресечения позволяет пересекать границу без каких-либо ограничений. Условно говоря, моряки остаются в статусе обвиняемых, другой вопрос, что Украина не признает это уголовное дело и считает, что российские власти нарушили иммунитет украинских военных судов. Что касается политзаключенных, то они также были освобождены по процессуальным основаниям. Это событие является скорее взаимным освобождением удерживаемых лиц, нежели обменом.
– Я правильно понимаю, что, несмотря на то что моряки сейчас находятся в Украине, по ним будут продолжаться судебно-следственные действия?
– Может, будет продолжаться уголовное дело, а может, и не будет продолжаться. Это зависит от решения российских властей. Они опираются в данном случае на тот пункт решения международного трибунала, который не запретил России продолжать дело против моряков. Не вижу политического интереса у российских властей дальше тянуть это не очень простое, даже с технологической точки зрения, дело. Если рассматривать вариант какого-то дистанционного участия моряков, я вот, честно говоря, не представляю, что такое суд двадцати четырех обвиняемых по видео-конференц-связи. Также они могут попытаться привлечь к ответственности того, кто отдавал им приказ, заочно. В принципе, российские власти могут делать все что угодно. Потому что в России закон что дышло: куда повернешь, туда и вышло.
– О скором возвращении моряков в Украину серьезно заговорили весной. Случалось ли такое, что их возвращение срывалось в последний момент и сколько раз?
– Это уже третья или четвертая попытка позитивно принять решение. Мне известно, что это происходило и весной, и летом. Неизбежно вмешивались какие-то силы, причем как в России, так и в Украине.
– Что мешало этому процессу?
– Сложно сказать, что именно мешало обмену, потому что для этого надо было бы быть участником этих переговоров. На мой взгляд, обмену мешало, прежде всего, желание некоторых политических игроков использовать ситуацию с военнопленными моряками как определенный рычаг для достижения своих собственных политических интересов.
– О ком речь?
Российские власти могут делать все что угодно. Потому что в России закон что дышло: куда повернешь, туда и вышло
– Это, безусловно, ситуация вокруг Суркова (помощник президента России Владислав Сурков. – КР) и Медведчука (ныне депутат Верховной Рады Украины Виктор Медведчук. – КР), их противостояние. Поскольку это затрагивает украинскую тематику, то неизбежно это имело свое влияние. Медведчук неоднократно пытался в это дело зайти, своих доверенных лиц направлял даже к морякам. Где-то на каком-то этапе происходил срыв, и все возвращалось на некий обратный вектор.
– Что, по вашей информации, на самом деле происходило в ночь с 29 на 30 августа, когда якобы должен был произойти обмен заключенными между Украиной и Россией?
– По моей информации – ничего. Все заключенные, в том числе военнопленные моряки, находились на местах.
– Почему впоследствии вся команда адвокатов отказалась от комментариев? Просил ли вас кто-то не комментировать возвращение украинских заключенных?
Не стоит забывать, что в России и оккупированном Крыму остается еще более сотни украинских политзаключенных, подавляющее большинство из которых – крымские татары
– Решение, о том, чтобы не комментировать происходящие события, было принято коллективно, адвокатами. Как в интересах подзащитных, так и их родственников. Потому что неоднократно всплывала информация, что их возвращение должно произойти в определенный день, определенного числа. Все это, естественно, негативно сказывается на моральном состоянии и родственников, и тех, кто находился в "Лефортово". Я напомню, у них там в камерах есть телевизоры и, соответственно, эта информация могла бы дойти и до них. Никто не запрещал нам этого делать, это просто была необходимая тактическая целесообразность.
– Чем будете заниматься после дела украинских моряков?
– Я планирую начать активную юридическую деятельность в Украине. Не так давно я открыл адвокатское объединение в Киеве, и вместе со своими украинскими коллегами буду вести здесь юридическую практику. Кроме того, не стоит забывать, что в России и оккупированном Крыму остается еще более сотни украинских политзаключенных, подавляющее большинство из которых – крымские татары. По мере своих возможностей я буду работать над тем, чтобы они как можно скорее вернулись домой.
