10 сентября 79-летний удмуртский ученый, активист национального движения Альберт Разин, совершил у здания Госсовета республики акт самосожжения. Он протестовал против законопроекта, отменяющего обязательное изучение языков коренных народов России в средних школах.​ Трагическая история Разина оказалась запретной темой для местных СМИ, глава Удмуртии не пришел на похороны ученого, а Владимир Путин, который 19 сентября приезжал в Ижевск, не нашел в своем графике времени для того, чтобы встретиться с его вдовой и принести ей соболезнования.

Перед тем, как решиться на отчаянный шаг, Альберт Разин вышел на пикет к зданию Госсовета Удмуртии с плакатом, на котором были написаны строчки из стихотворения Расула Гамзатова "Родной язык": "И если завтра мой язык исчезнет, то я готов сегодня умереть". На протяжении нескольких лет Разин переписывался с депутатами парламента и главой Удмуртии Александром Бречаловым на тему сохранения национального языка и культуры в регионе. Писал он и Владимиру Путину. Письма ученого неизменно игнорировались, что, по мнению его друзей, стало отправной точкой для самосожжения. После него прокуратура завела уголовное дело по статье "Доведение до самоубийства", но есть ли в нем подозреваемые – неизвестно.

В июле Владимир Путин на заседании совета по межнациональным отношениям заявил о недопустимости принуждения школьников изучать другие языки народов России, кроме русского. Это вызвало недовольство в нескольких республиках – в частности в Удмуртии. По результатам всероссийских переписей населения 2002 и 2010 годов, за 8 лет количество людей, владеющих удмуртским, сократилось на 30% – с 463 тысяч человек до 324 тысяч.

Редакция Idel.Реалии поговорила об Альберте Разине и о его трагической судьбе с вдовой ученого Юлией Разиной.

– Кто вам сообщил о трагедии?

– В тот день я была на работе. И чувствую, что всё время кто-то заглядывает ко мне, смотрит. Подумала, что, может, кого-то ищут. Потом одна из коллег остановилась возле меня и в этот момент она подала для меня тревожный знак. Я не понимала еще тогда, что случилось. И тут звонок из прокуратуры Москвы. Стали спрашивать про меня и про моего мужа. Я начала задавать себе вопросы, что значит звонок из прокуратуры, мой муж попал в беду, может, он наехал на кого-то, значит, кто-то умер. Кажется, в этот момент я начала говорить эти вопросы вслух, меня уже схватили коллеги. Видимо, мне стало плохо. Мне советовали вообще ничего не говорить, ведь у меня было такое право. Потом стали звонить журналисты. Никто толком ничего мне не сказал, а мне хотелось узнать всё о случившемся. Постепенно мне объяснили, что случилось, а потом я уже плохо всё помню… В тот день на площади с Альбертом Алексеевичем было двое наших знакомых – это Андрей Перевозчиков и Петр Тимошкин. Они помогали раздавать ему листовки около Госсовета. Мне очень хотелось поговорить с Тимошкиным, чтобы узнать всё о случившемся.

– Ваша дочь успела попрощаться с отцом?

– Когда она приехала в больницу, ее на самом деле впустили, но она не осмелилась близко подойти. Он умер.

– Кто выразил вам поддержку?

– Как только это всё случилось, поддержку нам в тот же час предложил Институт удмуртской филологии. В тот день мы получили информацию, что прессе запретили говорить об этом случае и администрация правительства республики тоже хотела бы остаться в стороне от этой истории. Уже на следующий день нам позвонил руководитель администрации главы правительства Удмуртии Сергей Смирнов. Он сказал, что передает полномочия по проведению похорон заместителю главы администрации Алексею Серебренникову. Нас пригласили в Дом правительства. Они спланировали, как и что с похоронами. Помощь предлагали и совершенно посторонние люди. Было очень много звонков.

– Вы ждали на похоронах Бречалова?

– Я об этом не думала тогда. Уже после прощания мы поехали на площадь, где всё произошло, и потом я услышала, что Бречалов в день похорон "гулял по музею Калашникова" и даже вальяжно об этом отчитался в интернете. Я невысокого мнения о нем. Такого же мнения о нем был мой муж. И сейчас Альберту Алексеевичу хотят "пришить", по-другому и не скажешь, дело о том, что он якобы причастен к терроризму. Это идет указание сверху. Сейчас делается всё, чтобы в этой истории Александр Бречалов оправдался, и для этого ищут любые улики. Конечно, он и не мог прийти на прощание.

– Что бы вы сказали Александру Бречалову?

– Я бы сказала, что каждый человек рождается свободной личностью, для физического и духовного самосовершенствования. Почему он и ему подобные правители думают, что могут присвоить себе чужие души? Ну да, хочется жить за чужой счет, налоги собирать, "на готовенькое идти" легко, в готовые чувашские и удмуртские дома идти жить. Мы должны отличаться от дикарей. Мы, люди, пришли на землю, чтобы строить рай, а они пришли строить ад. Может, они надеются, что не будет для них ада на том свете.

– Ижевск гордится Калашниковым. Гордитесь ли вы им?

– Альберт Алексеевич не гордился. Я на эту тему не думала, и никакого Калашникова для меня нет. Как Калашников жил в своем мире и знал только свои ружья, он ведь имел право не знать меня, вот так же и я живу. Не знать его, как говорят в Удмуртии, стыдно. Альберт Алексеевич говорил, что Калашников конструировал оружие для убийства человека, не этим нужно гордиться.

– Что говорят местные журналисты, когда звонят вам и извиняются за то, что не могут написать о вашем супруге?

– Я услышала такую фразу от журналистов: "Извините нас, мы с вами, но мы ничего не можем". Я спросила, что означает эта фраза. Это было до похорон. Видимо, как только это случилось, была дана команда – утаить. После я уже поняла, что журналисты имели в виду, произнеся такую странную фразу. Мне посоветовали не обращать на это внимания.

– Как вы думаете, кто дал такие указания – не освещать в республиканских СМИ то, что произошло с вашим супругом?

– Все говорят, что глава республики Александр Бречалов.

– Какие действия в отношении вашей семьи после случившегося предпринял Следственный комитет?

– После работы меня сразу забрали. Возле нашего дома в тот день стояла машина. Сотрудники Следственного комитета попросили запасной ключ от машины Альберта Алексеевича. Они стали осматривать все его личные вещи в багажнике. Меня допрашивали, пока изымали личные вещи из машины. Потом час-полтора они делали обыск в нашей квартире. Сказали, что у них нет ордера на обыск. Мы понаслышке о том, что обыски без ордера проводить нельзя, ответили сотрудникам: "Не имеете права". Они сказали: "Еще как имеем". В конечном итоге я была вынуждена согласиться, лишь бы они больше меня не беспокоили. Они объяснили, что в любом случае ордер на обыск получат. Им что-то хотелось найти. Только что – непонятно…

Из личных вещей мужа я не обнаружила его ноутбук, и следователи его тоже искали. Они забрали мой ноутбук. Сказали, что это нужно для следствия. После мы отправились в отделение. Со мной пошла моя сестра, а дочка Софи собралась в больницу. Для меня допрос завершился в половине седьмого. Я так поняла, что им нужен был очень ноутбук мужа, который не нашли. Вопросы всё время были наводящие. Такого рода, что не ссорился ли он с нами, какие у него были отношения с родственниками, друзьями, не был ли он болен… На вопрос следователя о том, как я расцениваю самосожжение мужа у здания Госсовета, я ответила: "Это был политический протест". У древних людей есть такой обычай, когда человека угнетают, обижают, и чтобы доказать свою правоту, он идет к воротам обидчика, то бишь к Госсовету, и там делает это.

– Расскажите о вашем супруге. Как вы познакомились?

– Мы были знакомы с молодости. Нас как клубных работников собирали на социологические учения, чтобы мы проводили анкетирование населения. Я почти сразу почувствовала, что Альберт Алексеевич разговаривает со мной неравнодушно, как с женщиной. Мы не виделись после этого около десяти лет. За это время я поступила учиться на библиотечное отделение в Пермский институт культуры. Когда писала курсовую, у меня было задание посетить столичную или вузовскую библиотеку. В это время у меня уже была семья, и я успела с ней расстаться. Когда мы встретились с Альбертом Алексеевичем, он начал спрашивать, как мои дела. Он по-отечески всегда расспрашивал. Ему нельзя было не ответить. Он и тогда, в молодые годы, когда мы только познакомились, спрашивал, есть ли у меня молодой человек. Я ответила, что мы расстались. Альберт Алексеевич сказал: "Я так и знал, что мы будем вместе". Он меня предупредил, что в конце лета заберет к себе и готовится встречать гостей. Мы жили вместе уже с 1994 года, а в 1996 году, прожив два года вместе, решили расписаться.

– Какие у Альберта Алексеевича были отношения с дочерью Софи?

– Альберт Алексеевич очень не хотел, чтобы мы всем рассказывали о том, что Софи ему неродная дочь. Родственники мужа пытались нападать с расспросами. А Альберт Алексеевич сказал, чтобы никаких разговоров не было об этом. "Это не их дело", – говорил он. Когда он собрал родственников у нас в доме, Альберт Алексеевич так представил Софи: "Я всегда знал, что у меня где-то растет девочка, но как она выглядит, не знал. Вот, хожу я по улице и всегда думал, а вдруг эта девочка, идущая навстречу, и есть моя девочка. Поэтому на всякий случай всегда носил конфеты с собой, вдруг я ее встречу. А оказывается, вот она, моя девочка, самая красивая, самая умница". Так он представил Софи своим родственникам. Родственники восприняли, конечно, по-разному.

– У вас не было общих детей?

– Общих детей у нас не было. Не могло уже быть. Альберт Алексеевич похоронил сына в четырехлетнем возрасте, от своего первого брака. Мальчик умер от рака. У мужа остался большой шрам в душе. Он боялся, что история может повториться.

– Много ли места в его жизни занимал активизм, наука, семья, если расставить по степени убывания? Или ваш супруг умел жить, соблюдая баланс всего этого?

– Наверное, был баланс. Просто люди по-разному понимают смысл семейной жизни. Семейная жизнь у него была. Конечно, он не был настолько домашним, чтобы ходить с молотком по квартире. Но ему это было и не нужно. Мы жили в благоустроенной квартире. Он любил домой возвращаться. Мы любили ходить в гости, вместе ездить. У него не было в машине магнитолы, просил меня петь.

– Что вам известно о переписке Альберта Алексеевича с властями – за сохранение языка?

– Сама переписка с властью началась примерно в 2017 году. В 2018 году во время президентских выборов Альберт Алексеевич написал письмо Владимиру Путину. Он писал, что альтернативы нет и он знает, что на выборах победит действующий президент. В его письме было, что если Владимир Путин хочет продолжить управлять страной, он должен прислушаться и к мнению малых народов России.

– Альберт Алексеевичем был автором ряда научных трудов.

– Когда в Удмуртии в 1992 году был открыт Институт человека, он начал писать научные труды. Он делал сборники статей ученых на разные темы. О национальных проблемах Альберт Алексеевич писал в своих книгах еще в 1997 году. Но первые удмуртские общества и объединения национальной культуры появились в 1991-м.

– Правда ли, что ваш супруг продал дачу, чтобы на вырученные средства выпускать научные труды?

– У нас несколько раз продавалась дача, то одна, то другая. Всего продали три дачи. По спонсорам не хотел собирать. Всё выпускалось на средства от продаж и пенсию.

– Ваш супруг тратил такие деньги на науку?

– Для нас это были большие деньги. Потому что когда живешь на одну пенсию, издать в цвете литературу стоит немалых денег. А ему нравилось выпускать книги с иллюстрациями. Друзья тоже помогали.

– Альберт Алексеевич делился с вами своими мыслями? Когда, на его взгляд, в национальном вопросе появился переломный момент?

– Он говорил, что "хуже некуда" началось еще в советское время, когда детям запрещали в семьях говорить на родном языке. Когда детей, которые говорили на национальных языках, обзывали. Воспитатели приходили домой и просили, чтобы в семьях разговаривали только на русском языке. Альберт Алексеевич считал, что нужно в республике изучать два языка – и русский, и удмуртский. Нельзя допустить, чтобы удмурт забыл свой язык. Когда началась перестройка, он приветствовал это. Правда, потом он считал, что нужно было сделать по-другому. Он был рад, что произошли сдвиги в национальном вопросе. До этого удмуртам не давали вообще поднимать голову. Тогда появилась возможность хотя бы через национальные объединения возрождать то, что стало умирать. И Альберта Алексеевича называли крестным отцом этой миссии в Удмуртии. Он стал вместе с группой товарищей ездить по районам, создавать ячейки. Это у него отобрали и всё забюрократизировали. Испугались, что растет национализм, что старший брат перестанет быть старшим братом.

– Вы могли предположить, что супруг пойдёт на такой шаг?

– Никогда. Он всегда говорил о ценности жизни. Он говорил о терпении. И у удмуртов есть такая поговорка – если терпение не сломалось, душу не переломить. К Альберту Алексеевичу приходили люди, которые говорили, что жизнь потеряла всякий смысл. И он мог найти для каждого правильные слова, и люди возвращались к жизни. Чтобы вот так, он сам, – никогда бы не подумала.

– Как вы оцениваете этот поступок? Вы понимаете его?

– Понимаю. Он отчаялся, опустились руки. Когда ты понимаешь, что этот мир не для тебя…

– Вы что-то чувствовали перед трагедией? Как вы считаете, ваш супруг заранее знал, что пойдет на такой шаг?

– Мы видим, что всё это было запланировано. Дочка нашла потом письмо. Накануне я вернулась поздно. Он сидел на диване и смотрел картинки новостей без звука и наушников (Альберт Алексеевич плохо слышал). Он ни разу не разговаривал со мной, только смотрел на меня и улыбался.

– Вы можете поделиться тем, что было написано в прощальном письме?

– Он извиняется, что не смог дать нашей семье финансового достатка. Пишет, что не хотел бы быть еще одним "Чубайсом". Альберт Алексеевич считал, что если человек идет по пути финансовых ценностей, то с человеческими он распрощается. Человек с его историей и добродетелями – были главной историей его жизни. Он хотел написать очень много. Кажется, что текст переписывался, написано было очень аккуратно, ни одной помарки. Его очень удручало, что его подозревали в каких-то проамериканских и прозападных связях, хотя он был самым настоящим патриотом.

– Как вы считаете, что-то изменится в лучшую сторону после случившегося в ситуации с удмуртским языком?

– Было какое-то положительное движение, но кто-то, наоборот, свою силу хочет показать… даже у здания Госсовета на месте случившегося убирают цветы в память об Альберте Алексеевиче. Пока затрудняюсь ответить на этот вопрос.

– Ваш супруг был эмоциональным человеком?

– Да, он был очень эмоциональным человеком, лиричным, иногда доходило даже до сентиментальности. Уже 30 лет прошло, как умерла его мама Ирина Ивановна, а он всегда ставил кружку с чаем на стол для нее. Мама его умерла в жажде, нельзя было ни есть, ни пить.

– Как вы для себя видите проблемы с удмуртским языком?

– Постепенно так и уходит всё, не только язык, не только удмуртский. Было бы желание всё изменить, не было бы такого высокомерия и желания разделить людей на касты.

– Будет ли ваша дочь продолжать дело, начатое отцом?

– Софи Альберт Алексеевич не посвящал в свое дело. Он оберегал ее. Дочь у нас занимается дизайном одежды в осовремененном национальном стиле.

– Сейчас каждое утро на месте гибели вашего супруга убирают цветы. Сегодня (19 сентября. – Прим. РС) в Ижевск приезжает президент Владимир Путин. Вам бы было легче, если он принёс цветы и выразил соболезнования? Что бы вы ему сказали?

– Если бы это было от души, конечно, мне стало бы немного теплее. Я бы спросила у президента, все ли письма народа он читает. Если он правитель государства, значит, отец родной для всех. У отца родного внимание должно быть для всех. Но мне этого никто не даст сказать…