Во второй части этого выпуска:
Отпуск в Болгарии: вино, коррупция, море.
«Мои любимые пластинки с журналистом М. Ганапольским.
Репортаж Юлии Соловьёвой:
–Сижу я здесь в Авдеевке за длинным очень красивым столом у Светланы в саду. С правой стороны все время стреляют. Спрашиваю, как далеко до зоны обстрела.
Светлана:
–Километра два-три. А у нас что, есть выбор? Что нам делать? Делать нечего, как-то нам жить надо все равно. Люди кругом живут нормальной жизнью, а нам непонятно. Одесситы, я приехала за внучкой в Одессу, смотрю на них, смотрю, как они процветают, смотрю, как у них все хорошо, это никого вообще не касается, наша ситуация, мы вообще никому не нужны. Товарищи, вы мне разбили полдома, украли шесть лет моей жизни, повредили мое здоровье, я потеряла здоровье, и никакой компенсации, все молчат. Я не одна такая. Потом непонятно, когда говорят: ой, один день уже нет горячей воды, караул! У них один день нет воды. Подождите, мы полгода сидели без света, без воды, без газа, без отопления, у нас люди замерзали в квартирах. Сейчас пришла гуманитарка, я туда не пошла вообще. Я не жду ни от кого ничего, я понимаю, где я живу. Раздать по 500 гривен. Вы что, хотите насмешить? Что такое 500 гривен? Ко мне мужик пришел — за 350 окошко заложил.Мне компенсации вообще никакой. Спасибо, что Красный крест хоть крышу мне сделал, хоть что-то, иначе я вообще не знаю, что было бы. Они мне дали стимул: крыша есть, можно что-то внутри делать. Почему я начала ремонт с одной комнаты? Потому что тошно, когда смотришь, оно все ободранное, начинается депрессия. Думаю: надо сделать хоть одну комнату. Шторы я забрала из квартиры. Моя сваха бывшая говорит: «Что ты, бесстыжая, у детей забрала?». Я говорю: «Я им другие дала, а это мои из квартиры». Я их когда-то выбирала, они мне очень нравились. То есть стены обшарпанные, все побитые, но красивые шторы, хоть что-то красивое там. Одну комнату сделала и начинают стрелять, думаю: о, что же я делаю ремонт, деньги туда вкладываю, а опять стреляют. Не дай бог, опять попадет, вообще без копейки останусь. Потом затишье. Тихо две недели, три недели, месяц. Думаю: дай-ка я еще одну комнату сделаю.
– У вас еще есть цех кондитерский.
–Это вообще отдельная тема, потому что это был больной вопрос. Когда ко мне приходит клиент за тортом, я думаю: куда же я его буду заводить? Я понимаю, человеку интересно, надпись какую-то сделать, подпись. Я понимаю, что я его должна пригласить, при нем написать. Он хочет это видеть. Мне не совсем удобно показывать свое помещение, в котором я работаю. Это первое, что я должна сделать, не купить себе какие-то сапожки, без сапожек я обойдусь. Я себе машинку лучше новую какую-нибудь куплю. Я все время потихоньку вкладывала, вкладывала.
–Света, почему ты печешь по ночам?
–Электроэнергия дешевле с 11 часов.У нас электроэнергия два рубля киловатт, а печка 16 киловатт, 16 на 2 — это 32 рубля в час, а теперь 32 на 10 часов — это 320 гривен. То есть я считаю деньги. Да, днем проще работать, но вынуждены в целях экономии. Если 10 дней печь и посчитать, экономия какая-то. Две-три тысячи — это пенсия моя, извините. Я эти деньги лишние, что смогу заработать, внучке на обучение дам. Кто ещё ей даст?
–Расскажи немножко о своей помощнице, котроая тебе сейчас помогает.
–Это Оля. Просто во дворе когда-то с тяпкой я работала, ворота были открыты, тут она идет, заглядывает: «Говорят, вы печете?». Это было наше первое знакомство. А ее тогда выгнали с завода за пьянку, наверное. Несколько раз ее предупреждали. Я вообще не знала, смотрю — вроде как ничего, довольно симпатичная. Это я уже потом поняла, когда первый раз у нее случилось. Все люди имеют право на жизнь в любом случае. Если человек понимает, что ты ему помогаешь, такому можно помогать.
–Совсем близко выстрелы. Что будем делать?
–Вот так и живем. Выходишь, пока дойдешь до огорода, потом думаешь: а может ну его, этот огород. И давай тикать назад. Посмотрим. Я думаю, обычная процедура утром и вечером. Немножко мы к этому привыкли. Сразу, конечно, было не по себе, а сейчас уже привыкли.
–Девять вечера — это нормальное время?
–Да. Это «спокойной ночи» мы называем. Утром в 5 утра или 4 утра – это «доброе утро», с нами здороваются, чтобы не забыли, привет передают. Будем надеяться, что дальше тихо будет. Они друг другу сказали «до свидания», попрощались, отработали свои деньги. Не знаю, им там может быть виднее, мы может быть что-то не понимаем, я в политику не лезу, я это вообще не принимаю, кто это придумал, эту политику. Я склоняюсь к тому, что нам Бог отвел сколько жить, пусть даже 80. Сегодня отец приехал, говорит: «Какого ты года? Боже, это сколько уже тебе лет. Вроде только тебя родили». Чего не поделите, господи? Мы вечно тут не будем, никто на тот свет ничего с собой не заберет, все останется здесь. Что же вы хапаете, все вам мало. Мне хочется политикам сказать: господи, сколько человек может съесть, сносить, съездить? Ну есть одна машина, две, три, сколько тебе их надо?
–Оля, расскажи, что вы сейчас печете?
–Сметанники печем.
– Оля, а что ты любишь печь?
–Эклеры — это мое любимое. Бисквит мы любим печь. Торт «Карпаты» у нас фирменный. Маковые рулеты делаем. «Ромашку», «День и ночь», печенье. И этому всему, где мы научились? У Светланы Александровны.
–Когда спускаетесь в подвал?
–Вообще, когда бахает, стараемся от греха подальше уйти, мало ли что.
–Оля, скажи, как ты сюда пришла? Где ты до этого была?
–Я до этого свекруху смотрела. Мне пришлось рассчитаться с работой, смотрела свекруху, потом мать, потом Андрея. А до этого ходила мимо, слышу — пахнет кондитерской, каждый день женщина печет. А потом война. И все, никого. Потом немножко утихло. Потом Светлана приехала, мне говорят: хозяйка приехала, иди. Я фартук стащила, прибежала к Светке.
–Я помню, тогда у ворот, я вышла к воротам.
–Я стучала, заглядывал-заглядывала — закрыто. Собака сильно гавкает, на будку сигает, думаю, сейчас перескочит. Потом Светлана вышла. Мы тут с ней сидели. Стала рассказывать: хочу в кондитерский печь.
–Оля, я вижу у тебя там книжки интересные лежат, что ты читаешь?
–Все читаю, все книги читаю. Света мне Донцову дала. Люблю читать. Когда света не было, фонарики заряжали. Стреляют, в угол забьешься, хоть почитаешь немного. Потом начинаешь засыпать, к стенке лицом. Когда свет, включаешь погромче телевизор, сидишь и смотришь.
–А я сплю с телевизором все время и засыпаю. У меня глаза болят, зрение посадила, когда в больнице лежала, химия была, она мне сильно посадила зрение. Поэтому я слушаю, я телевизор включаю, погромче чуть сделала, чтобы это перекрыть. Как можно меньше отрицательных эмоций. Я стала одно время новости не включать, чтобы весь бред этот не слышать, каждый день всю эту политику, уйти от этого. Поэтому длинный забор, цветочки. Помидорчики посадили, глянь, какие красивые. В том году какие у нас помидоры были, мы даже продали, продавали ящиками. В этом году неурожай, а то кусты были метровые, урожай был, столько накрутили. Даже вино сделали первый раз в своей жизни. Мише понравилось, говорит: чистый сок, настоящий. Один мешает, другой не мешает, тот сахар добавляет, тот воду добавляет. Мы на вкус. Я говорю: нам не надо, чтобы больше, нам качественно надо. В этом году мы решили не делать, потому что мы прежний не выпили, оно так и стоит. Мы сделаем сок, а потом сделаем грецкие орехи в соке. В магазин мы не ходим. Гречка — гуманитарка, а яйца в курятнике. Яйца в гречку, помидоры домашние. Борщ сварили, у нас буряк есть, капуста есть, зелень, перец на огороде. Вот сварили борщика. Хлебушек мы можем испечь. Чеснока мы накопали, нам хватит, мы еще продавать можем.
–Беспилотник тут летает.
–Беспилотник — что это значит?
–Снимают позиции, смотрят, где что находится. Маленький, небольшой самолетик без пилота.
–Его как начали сбивать прямо над нашей головой.
–Это страх постоянный, страх все-таки присутствует?
–Конечно, страх. Страх — это не то слово. Честно, в Одессе была, совсем другая жизнь. Хоть бы одного сюда. Как говорится, сытый голодного не разумеет. Если бы всех в нашу шкуру посадить сюда, чтобы они в таком режиме пожили. Слава богу, что сейчас так, а когда лупили действительно, то был страх, когда город били. Когда теперь смотришь по телевизору, Сирию показывают, бомбят, ты понимаешь, что это такое, потому что мы это прошли.
–Опять беспилотники?
–Да. Туда полетел. Пофотографирует и полетит назад.
–Там непонятно, кто с чьей стороны, чей беспилотник, кто стреляет, это вы понимаете или нет?
–Стреляют на промзоне. А кто на промзоне — это Украина. Простреливают лесную зону из автоматов, чтобы не давать подходить.
Далее в программе:
Отпуск в Болгарии: вино, коррупция, море.
«Мои любимые пластинки» с журналистом Матвеем Ганапольским (Киев).
