Десять дней Юлия Юзик провела в одиночной камере иранской тюрьмы и была уверена, что не выйдет на свободу никогда. 29 сентября российская журналистка, автор книг "Невесты Аллаха" и "Бесланский словарь", приехала в Тегеран по частному приглашению, но в аэропорту у нее отобрали паспорт, а на следующий день агенты Корпуса стражей Исламской революции провели целую спецоперацию в отеле по ее захвату. Юлия Юзик рассказывает, что ее обвинили в сотрудничестве с израильской разведкой и допрашивали, применяя изощренные методы психологического воздействия.

Юлия Юзик неоднократно бывала в Иране, даже недолго работала на местном пропагандистском телеканале. В 2018 году, когда она уезжала в Россию, ее задержали в тегеранском аэропорту и долго допрашивали, однако затем принесли извинения и отпустили. Она опасалась возвращаться, но ее уговорили приехать.

В борьбу за освобождение журналистки включились не только ее коллеги, но и российские чиновники. Это многим показалось странным, учитывая то, что Юзик придерживалась оппозиционных взглядов, сотрудничала с "Открытой Россией" Михаила Ходорковского и в 2016 году баллотировалась в депутаты Госдумы от партии ПАРНАС.

О своих поездках в Иран, аресте и освобождении Юлия Юзик рассказала Радио Свобода.

– Юлия, когда вы впервые собирались в Иран, много лет назад, вы написали нам и предложили свои услуги в качестве корреспондента в Тегеране. Радио Свобода в Иране запрещено категорически, и ваше предложение меня ошарашило: писать для нас из Тегерана – это невероятный риск. У меня тогда возникло ощущение, что вы человек, который всюду ищет опасностей и готов рисковать ради приключений. Это верное впечатление?

– Я читала биографию Путина "От первого лица", там описывается один эпизод, как, проезжая на очень большой скорости в машине, он открыл окно и схватил кусок сена с грузовика, который ехал ему навстречу. Это был неоправданный и глупый риск, но у Путина пониженное ощущение опасности. И у меня есть такое. Я сейчас думала об этом, когда сидела в одиночной камере. Но что касается Ирана, в то время, в 2013–2014 годах, я не так хорошо знала эту страну и действительно полагала, что смогу что-то писать оттуда, и это пройдет для меня без последствий. Я знала посла Ирана в России господина Саджади, который после окончания своей дипмиссии в конце 2013 года переехал в Тегеран, и мне была продемонстрирована со стороны официального Ирана всяческая поддержка.

– У меня создалось впечатление, что ваши поездки в Иран были связаны с какой-то романтической историей? Это не так?

– Меня пригласили туда работать. В России из-за моих книг "Невесты Аллаха" и "Бесланский словарь", моих публикаций на Западе, моего критического отношения к руководству страны мне на долгие годы дорога в профессии вообще была заказана. В этой ситуации безысходности я искала любые пути, чтобы заниматься делом, которое люблю. Меня звали в Иран в течение нескольких лет, начиная с 2014 года. Предвыборную кампанию в Дагестане я провела ярко, профессионально и гордилась собой, но результаты были сфальсифицированы, я очень переживала, потому что это было несправедливо. Те голоса, которые я честно заработала, несколько месяцев работая в этом округе, просто украли. Я думала: "Что мне терять? Я сижу здесь годами, проходит жизнь, у меня написана третья книга, над которой я работала несколько лет и не могу ее опубликовать…". Поэтому в 2017 году я ответила на эти приглашения. Да что мне терять, возьму и поеду. Вот так действительно как-то безбашенно я тогда поехала, не понимая, что это за канал, на который меня звали.

– Это было иранское пропагандистское телевидение?

– Iran Today – очень специфическое место. Я получила визу, приехала туда, мне предоставили квартиру. Мне сразу сказали: привози детей, мы их устроим в школу, у тебя здесь всё будет. Вообще мне говорили, что в России опасно, там могут убить или отравить, а в Иране будет безопасно. В течение двух месяцев я искренне пыталась делать небольшие информационные сюжеты из Ирана для российского телевидения. Не было представительств российских телеканалов в Иране, потому что там работать очень сложно. Любой шаг, который будет расценен как-то не так, и ты тут же обвиняешься в шпионаже и попадаешь за решетку. Я два месяца искренне пыталась что-то делать. Потом стала понимать, что это за место, и у меня это вызвало тревогу и опасения. Под предлогом, что у меня болен сын, я оттуда уехала. Когда я уезжала, они выдали мне полугодовой вид на жительство, серьезно приглашали остаться. Теперь, после того, что со мной случилось, я подозреваю, что это была долгосрочная комбинация, чтобы затянуть туда, возможно, даже предоставить мне иранский паспорт. С иранским паспортом меня бы Россия никогда не стала вытаскивать. Меня разыгрывали в очень долгой шахматной партии. Вы задали вопрос о личном – была ли какая-то история. Да, я могла кому-то понравиться, а может быть, кто-то таким образом хотел осуществить эту операцию. Слава богу, что я уехала тогда. В течение двух лет меня туда звали, приглашали разные люди, использовались разные каналы, чтобы я опять приехала в Иран. Я просто потеряла чувство опасности, подумала: что они могут сделать? Я не могла представить себе, что Иран, который находится в изоляции, в жесточайшей фазе обострения с Америкой, пойдет на такую дерзость, на такое коварство. Ведь отношения с Россией – для них один из немногих способов выживать. Меня сладко, приветливо, настойчиво звали работать, писать книгу, снимать фильм об Иране. Было очень много предложений. Я, сидя первый день в камере, очень себя винила за то, что так ошиблась и подвергла свою семью такому риску.

– В прошлом году вас задержали в тегеранском аэропорту и очень долго допрашивали. Почему вы проигнорировали это предупреждение?

– В течение суток меня допрашивали. Проверили полностью всю мою технику, ноутбук, айфон, сумки, вещи, просто разобрали всё по винтикам. Убедились, что все чисто. Я ответила на все их вопросы. Они меня проводили на самолет, и я улетела. В течение года после этого с иранской стороны на меня выходили люди, которые были близки к иранским спецслужбам, и говорили: "Прости, что так произошло, твой вопрос закрыт, ты друг Ирана. Мы приносим извинения, они вынуждены были провести такие мероприятия, чтобы удостовериться, что все в порядке".

– А как у вас возник такой круг знакомств из людей, близких к иранским спецслужбам? Почему не боялись или не брезговали общаться с ними?

– Эта страна устроена, с одной стороны, так сложно, а с другой стороны, так просто, что я не знаю, где там можно встретить не сотрудника спецслужб. Даже если вы пойдете на базар купить гранаты, наверняка этот продавец если не работает на одну спецслужбу, то работает на другую. Стукачество – скелет существования этой системы.

– Как в Советском Союзе?

– Хуже, потому что там все жестче, чем в Советском Союзе. Но ко мне они проявляли лояльность, меня приглашали как эксперта в Институт изучения Кавказа, спрашивали мое мнение по Дагестану, я выступала в Тегеранском университете с лекциями. Я не чувствовала какой-то угрозы или враждебности в свой адрес.

– Но там ведь и к женщинам относятся как к людям второго сорта. Были ужасные случаи, когда женщин обливали кислотой, потому что они слишком вольно одевались.

– Нет, я не чувствовала такого. Конечно, мне не нравился дресс-код, этот хиджаб, все женщины этого не любят, и западные, и восточные. Это действительно напрягало. Но дискриминацию я никогда не чувствовала. Когда меня арестовали в отеле, была группа захвата, семь человек и только одна женщина, раза в три шире меня, натренированный боец Корпуса стражей, но ни один мужчина меня даже не коснулся. В тюрьме только женщины-надзирательницы, никто физически не проявил никакого насилия. Я не знаю, что было бы дальше, если бы я попала в обычную тюрьму на 10 лет.

– Я был в Иране, и у меня создалось впечатление, что там что-то вроде последних лет Советского Союза, когда всё прогнило, в идеологию никто не верит, а молодежь думает исключительно о том, как достать западные кроссовки и уехать за границу.

– Насчет молодежи вы абсолютно правы, именно так всё и обстоит. Но Иран – это страна не для молодых, быть молодым там очень тяжело. Это страна 50–60-летних мужчин, которые себя чувствуют комфортно, им принадлежит власть. Пока я не чувствую, что это последние годы Советского Союза. Там система, и Корпус стражей прочно и основательно является частью системы.

– В апреле командир подразделения внутренней безопасности КСИР генерал Насири бежал из Ирана, перешел к американцам. С вашей историей это как-то связано?

– Вы уверены, что он бежал?

– Нет, я знаю это из израильских публикаций.

– Когда появилась такая информация, я ее тоже опубликовала. Весной на платформе "Фейсбук" я создала страницу "Ближний Восток", просто как площадку для демонстрации своих аналитических способностей и знания этого региона. Я писала небольшие аналитические заметки по событиям, которые, в основном, касались Ирана. Зная их "любовь" к Израилю, я ради какого-то троллинга иногда ставила израильские новости. Опять же я недооценила опасность этой затеи. Они были уверены, что Юзик – еврейская фамилия, не сомневались, что я еврейка и работаю аналитиком на израильские спецслужбы. Я одной из первых в России написала о том, что глава иранской контрразведки бежал то ли в Израиль, то ли в Америку. Когда я оказалась в этой камере, у меня появилась мысль, что, может быть, он не бежал, может, это все была какая-то пропагандистская фальшивка? Может быть, он как раз и принимал по мне решение? Может быть, он по факту и есть глава иранской контрразведки? Вдруг все это была неправда?

– Лично вы с ним не были знакомы?

– Нет, я не была с ним знакома. Но через свои источники я получала информацию, что эта жесточайшая по мне разработка, которая началась с 2017 года, осуществлялась через него. Представьте: он по-прежнему находится в иранской контрразведке, а я, которая писала, что он был агентом израильских спецслужб, возвращается в Иран. Возможно, мне просто вернули эту ситуацию – обвинили в том, что я работаю на Израиль.

– Вы думаете, он вам мстит?

– Я не знаю, правда это или нет. Никто это не подтвердил и не опроверг. Это настолько закрытая информация, что знают только в самых высших кругах. Но я позволила себе публично написать, что бежал глава контрразведки, что он работал на Израиль. Даже если он и бежал в Израиль, возможно, они мне просто отомстили – в том числе таким способом.

– Вы говорили в интервью Михаилу Фишману, что ваша история – часть борьбы двух группировок, которые существуют в Иране.

– Сама система власти в Иране – весы с двумя чашами, а наверху, как верховный арбитр, – духовный лидер. Одна сторона сегодня – это президент, вся его команда, единственная сила в Иране, с которой можно разговаривать и с которой Запад реально может вести переговоры. Поскольку Рухани – центрист, эта группа считает, что с Западом нужно договариваться. Это то здравомыслящее, что есть в Иране. Вторая группировка – религиозно-военная – Корпус стражей Исламской революции, государство в государстве, обладающее огромными полномочиями. Именно Корпус стражей Исламской революции управляет судебной системой страны. Если бы в моем случае было судебное решение – 10, 15, 20 лет за шпионаж в пользу Израиля, – меня бы просто не вытащили. Духовный лидер отдал судебную систему на откуп Корпусу стражей. Даже президент Рухани не смог бы меня оттуда вытащить, потому что у него сидит родной брат. Представьте себе: президент страны не смог вытащить своего брата, потому что судебную систему Ирана возглавляет человек из Корпуса стражей Исламской революции. В России вообще не понимают, как такое может быть. Сейчас пишут мне: "Это Путин позвонил, один звонок, и устроили там спектакль, чтобы вас отпустить". Люди просто не понимают, как устроена там система.

– Тогда кто этот человек, который вас вытащил?

– Нет такого человека. Надо понимать реалии иранской политики. Это просто невозможно. Нет такого человека, кроме духовного лидера, который, я уверена, не стал бы вмешиваться единолично в этот вопрос и выносить свое решение. Подключилась Москва, вызвали посла Ирана в Москве в МИД, попросили дать объяснения. Очень быстро запустили этот маховик, потому что подключились журналисты, была петиция, которая собрала 45 тысяч голосов за мое освобождение. Пошло раскачивание общественного мнения снизу, МИД упрекали, что он сдал своего гражданина. Подключился Кремль. Насколько я знаю, посол Ирана поехал в Тегеран выносить этот вопрос на самом высоком уровне. В последний день следователи, которые вели допрос, устроили мне кромешный ад, ломали меня, уничтожали психологически. Впервые за всю неделю допросов они уехали в районе двух часов дня и сказали мне, что вечером, когда уже стемнеет, за мной кто-то в эту тюрьму вернется: либо они, либо уже приедут люди из Корпуса стражей, которые сделают со мной то, что я даже не могу себе представить. Я знаю, что решение выносилось вечером 9 октября на самом высшем государственном уровне в Иране. Это не человек, это вся система была.

– Вас, оппозиционерку, которая от Ходорковского шла на выборы, вдруг стала рьяно защищать Мария Захарова и вообще российские власти. Вам не кажется это странным?

– Вы себе не представляете, как это странно. Единственное, чем я как-то могу это объяснить, – это тем, что началась общественная кампания снизу, интернет, пикеты, западные медиа. Поскольку меня обвинили в сотрудничестве с израильскими спецслужбами, я думаю, что не только в России были задействованы всевозможные механизмы, чтобы меня оттуда вытащить. Я знаю отчасти, на каком уровне в Америке, в Британии, какие люди, какие силы начали за меня вступаться. Для меня это просто шок. Потому что, когда я сидела в этой камере, я не представляла, что Путин или Лавров скажут: "Юзик в Иране, давайте ее вытаскивать". Я как раз думала, что, когда узнают, что я там сгинула, скажут: слава богу, доездилась со своим Ираном. Меня, с черной повязкой на глазах, привезли в аэропорт люди из Корпуса стражей – на той же машине, те же люди, которые меня арестовывали. Когда ты видишь этих людей, начинаешь терять сознание от страха, хотя я, как вы поняли, не трусливый, не слабый человек. Меня подняли, я чувствую запах, что это какой-то гараж подземный, какой-то паркинг, я слышу, как мы едем на лифте. У меня повязка на глазах, я вижу только мужские ноги, обувь. Очень много мужчин, они ходят, меня куда-то ведут. Снимают повязку, я вижу зал для приемов торжественный, даже не знаю, что это аэропорт. И тут вошел сотрудник российского посольства в Тегеране. Пожал мне руку и сказал: "Юлия Викторовна, я вас поздравляю, вы сейчас будете освобождены, официально будете переданы России". Для меня эта ситуация настолько фантастическая, вы даже представить не можете, я просто начала рыдать. Думаю: Господи, как это могло вообще произойти?

– Но, тем не менее, вы первое интервью дали "МБХ медиа" и поблагодарили Ходорковского.

– Это такая странная ситуация. Я реально была в неадекватном состоянии в этот день. Вы просто не можете представить, что я пережила за сутки. Я приезжаю домой, меня трясет, я вижу своих детей, просто сажусь на пол, сползаю. Я не собиралась общаться с журналистами вообще. Вдруг у мамы звонит телефон, мама просто перепутала номер, она говорит: "Юля, это те люди, которые тебя привезли из аэропорта". Она мне дает трубку. Мне говорят: "Здравствуйте, Юлия, это из "МБХ медиа", вы можете что-то сказать?" Мне вообще не надо было в этот день ни с кем разговаривать, учитывая мое состояние. Я говорю: "Знаете, я сегодня с журналистами не могу общаться вообще. Я вам отвечу только из уважения к Михаилу Борисовичу". И что-то протараторила, что я благодарю всех людей, всех журналистов, потому что вы меня спасли. И все. Эти слова мне потом присылают, что я поблагодарила Михаила Борисовича за то, что он меня спас. Я не знаю, если я это сказала в каком-то неадеквате. Я не могу поверить, что я так сказала. Потом мне начали писать, что на меня обиделся МИД, как я могла. По этой причине я первые сутки вообще не общалась с журналистами, чтобы не сказать какую-то глупость.

– Сейчас вам лучше, прошел шок? Правда, что вы собираетесь писать книгу об Иране?

– Я пытаюсь как-то переосмыслить всё, что произошло. Сейчас пишут про меня, что если через неделю ее освободили, то это постановка, что Путин заказал меня арестовать в Тегеране, чтобы напугать. Пишут, что это какой-то договорняк. Мне даже знакомый человек, которого я считала своим другом, пишет: твой иранский пиар-менеджер крут. Они вообще не понимают, что случилось. Ведь меня уже переправляли на лодке через реку в Царство мертвых.

– Это обычная российская манера ничему не верить, везде видеть подвохи.

– Я сама была иногда склонна искать второе дно. Но здесь я знаю, как все было. Читать это мне очень тяжело. Поэтому у меня ближайшие планы просто прекратить эти интервью. Вам даю последнее интервью, больше не буду ни с кем общаться. Может быть, напишу книгу. Честно говоря, когда я сюда приехала, внутреннее ощущение безопасности у меня рухнуло. Потому что в Корпусе стражей знают мой адрес, у них есть фотографии всех моих детей. Меня заверили, что в России ничего мне сделать не смогут, но все равно есть эта надломленность, ощущение, что история еще не закончилась. Когда они меня отправили, они отдали мне только половину вещей. Айфон они забрали по понятным причинам: сейчас они его будут чистить, потому что там много свидетельств, указывающих на то, как они меня выманивали, какие люди в этом участвовали. У меня нет доступа к моему инстаграму, потому что вся эта информация была в айфоне. Кроме айфона они зачем-то забрали все мои банковские карты. Зачем, когда их можно просто заблокировать? Забрали мои медицинские бумаги, подарки детям, которые я купила. Я купила на рынке медную посуду в тот единственный день, который у меня был между аэропортом и допросами в Корпусе. Они даже эти покупки у меня отобрали, подарки детям, личные вещи. Специально хотели меня унизить. Им пришлось меня отпустить, но напоследок все равно решили продемонстрировать свое отношение ко мне. Сейчас у меня план такой: я закрою фейсбук, просто не буду проявлять активность, что-то комментировать, давать интервью, участвовать в телешоу. Потом, может быть, успокоюсь и сама это все напишу. А что меня ждет в России, какая жизнь дальше, вообще не представляю. Я ведь оказалась в Иране на свою беду из-за того, что искала возможность как-то себя реализовать, чем-то заниматься. Я поехала в Иран от отчаяния внутреннего: почему в моей стране я ничего не могу делать?​

– Из авторитарной страны в страшное тоталитарное государство.

– Получается, что да. Вы ведь были в Иране. Там гостеприимство, радушие, красивые слова, подарки. Ты покупаешь что-то у продавца, даешь ему деньги. "Ох, не надо, что вы, для меня такая честь, что вы ко мне пришли, вы мой гость, вы мой друг". Ты охреневаешь и думаешь: "Вау, значит, не надо платить?" Но попробуй не заплати, попробуй отойти, они дадут тебе сковородкой по голове. Образно то, что со мной случилось. Открытки с цветочками, фильмы об Иране, тур в пустыню. "Вы наш друг, как жаль, что так случилось, мы перед вами виноваты". И ты, как человек западной ментальности, не понимаешь. Ты думаешь, что так и есть, это искренне, это нормально, тебя любят, тебя зовут жить туда. Ты не понимаешь, что ты уже фигура на шахматной доске, твой путь расписан, как шахматная партия, и ты должен оказаться в той могиле, которую они для тебя выкопали и со своей персидской коварностью устлали лепестками роз. Они тебя ждут, Юля, приезжай. Вот что со мной случилось.