"Бывают странные сближения". Вряд ли маститый советский драматург знал о том, что в 1956 году, когда его обвиняли в клевете на советскую молодежь, модный американский автор, бесконечно далекий от этих проблем, выступил в его защиту.

В декабре 1955 года в Советский Союз приехал молодой, но уже знаменитый писатель Трумен Капоте. Он сопровождал в качестве журналиста гастрольную труппу театра Everyman Opera, которая привезла в страну Советов спектакль "Порги и Бесс". (Об этих гастролях и о приключениях Капоте в стране большевиков мы уже рассказывали в программе "Поверх барьеров – Американский час " – часть 1, часть 2, но многое осталось тогда "за кадром".)

И артисты, и писатель оказались в СССР впервые. Еще на вокзале в Восточном Берлине они с любопытством всматривались в группу советских военных и проводников, "подходили к ним вплотную и пялились, потрясенные и крайне недовольные тем, что у русских, оказывается, два глаза и нос посередине лица". (Здесь: перевод Нины Ставиской – часть 1, часть 2.)

В таком ироническом стиле, где юмор смешан с отвращением, а изумление с состраданием, Капоте описал поездку в очерке, опубликованном в двух номерах журнала New Yorker. Со свойственной ему наблюдательностью он быстро заметил слежку за собой и другими членами делегации. В Ленинграде за ними неотступно следовал "грузный мужчина с носом крючком, упакованный в черное пальто и каракулевый пирожок, с лицом, наполовину скрытым ветрозащитными темными очками, какие носят лыжники". К артистам был приставлен и другой "искусствовед в штатском", назвавшийся Степаном Орловым, – "мужчина под сорок, чисто выбритый, осанистый, атлетически сложенный, с лицом научного работника".

Как установил знаток творчества Капоте Денис Захаров, настоящее имя чисто выбритого – Борис Иванович Грудинко, который в 50-е годы прошлого века работал в вашингтонской резидентуре ГРУ (официально – работал в советской закупочной комиссии по ленд-лизу; согласно составленному американской разведкой штатному расписанию комиссии, ведал поставками зерна и сахара), а в описываемое время служил на кафедре иностранных языков Первого ленинградского медицинского института, то есть, согласно принятой практике, находился в действующем резерве разведки. Таких резервистов использовали именно для опеки над иностранными визитерами и завязывания с ними непринужденных, якобы случайных контактов с целью возможной вербовки. "Естественно, большинство приезжающих в Советский Союз иностранцев, особенно из стран НАТО, являются убежденными носителями буржуазной идеологии, враждебно и с предубеждением относятся к социалистической системе, заражены антикоммунизмом", – предупреждало учебное пособие по вербовке. Поэтому действовать надлежало осторожно. "Степан Орлов", в частности, ностальгически вспоминал годы, проведенные в США.

"Милый мой, Вашингтон – это так скучно и провинциально!" – засмеялся он, передразнивая гранд-даму. – А мне там нравилось. На улице жара. Плеснешь себе бурбончика, окна настежь, сидишь в одних трусах, дуешь бурбон и радиолу врубишь во всю дурь – во как я люблю. Ну и подружка имелась. Две подружки. Одна из двух всегда заглядывала.

Музыканты Everyman Opera записали в СССР пластинку с популярными джазовыми композициями, в том числе этой – "66-й маршрут". Композитор Нэт Кинг Коул, поет Нед Райт.

Другой исследователь творчества Капоте, Дмитрий Харитонов, считает, что Борис Иванович нисколько не лицемерил, ибо "на заре перестройки" предсказывал другу (удалившись с ним в лес по грибы) скорый крах режима: "Мариус! Советский Союз рухнет в ближайшее время! Поверь моим словам и учти в своей работе!".

Подробно описав гастроли в Ленинграде, Трумен Капоте ни словом не обмолвился о поездке в Москву. У него были на то особые причины.

***

Маститый советский драматург Николай Погодин, автор хрестоматийных пьес о Ленине "Человек с ружьем" и "Кремлевские куранты", после войны пребывал в затянувшемся творческом кризисе. Опалы не было, но его имя исчезло с театральных афиш. "Пустынно в моих делах, – писал он жене. – Я взял заказы по заработкам и должен писать миниатюры на хлеб насущный". Лауреат Сталинской премии пробавлялся сочинением одноактных пьес для самодеятельности.

Прозаик Александр Нилин излагал суть этого кризиса так:

Закрепившись на плацдарме, отвоеванном пьесами о Ленине, угодив властям... пьесами на производственные темы... превращенный таким идеологическим капиталом в прижизненные классики, Николай Федорович все равно всю свою жизнь в театре стремился вырваться из спасительного для драматургической карьеры круга. Но почти каждый выход за политически выверенную околицу таил для него неприятности. Наверху считали, что человек, выводящий на подмостки Ленина, не должен опускаться до персонажей со страстями, государством не регламентированными.

Умер Сталин, началась хрущевская оттепель, но вдохновение к Погодину все не приходило. Наконец он решил писать пьесу о целинниках и поехал, уже немолодой и нездоровый, собирать материал в Кустанайскую степь. Вместе с ним отправился кинорежиссер Михаил Калатозов, который рассчитывал поставить фильм по сценарию Погодина. Впечатления оказались, по выражению самого Погодина, "пестрые и шероховатые".

Мне казалось, что, как всегда после подобной поездки, будет приятно и радостно работать для будущей кинокартины, рисуя лица и строя сцены по живым образцам.

Но не тут-то было.

В бараках и палатках целинников холодно и голодно, Погодина гнетет "дух лагеря". В такой неустроенности все взаимоотношения носят зыбкий и временный характер.

Заходим в палатку к девушкам, откуда появилась кудрявая красавица в ярком капоте под вздохи Шульженко. А там уже идет какое-то напряженное препирательство, неожиданно похожее на диалог из плохой современной пьесы, в правдивость которой не верят ни зрители, ни актеры.

– Уберите его от нас. Он сам разлагается и других разлагает.

Молодой приятный голос отвечает неприязненно и насмешливо:

– Чем же это я вас разлагаю?.. Подумаешь…

– Одну бросил, другую наметил… Хороший пример!

– Я своих примеров никому не навязываю.

– До полуночи песни, визг, безобразия… Как смерклось, он уже в женской палатке.

И опять следует насмешливый ответ:

– Значит, им приятно, если они меня принимают.

И действительно… Сцена разыгрывается очень неубедительно, даже нелогично. Некоего ухажера обвиняют в том, что он до поздней ночи обретается в женской палатке, но никто из обитательниц этой палатки к обвинению не присоединяется. Девицы помалкивают, точно речь идет не о них. И странно, осуждает парня за донжуанские грехи мужская часть бригады, женская опять-таки молчит.

Вернувшись домой, Погодин написал "героическую комедию" "Мы втроем поехали на целину" и предложил ее Центральному детскому театру. Ставить ее взялись Анатолий Эфрос и Мария Кнебель. "Ни Погодин, ни мы никогда не считали, что он написал пьесу о целине и о ее роли в развитии сельского хозяйства, – вспоминала Кнебель. – Это была пьеса о ребятах, которых любил Погодин и которых полюбили мы, несмотря на то, что это были в большинстве случаев "неблагополучные", как говорил Погодин, ребятки".

Премьера состоялась 5 ноября 1955 года. Будущая народная артистка Антонина Дмитриева сыграла в нем одну из главных ролей – ветреной модницы Стеллы Перчаткиной, а Лев Дуров – безымянного мальчишку. Успех был феерический. Спектакль стал хитом сезона. На него невозможно было попасть.

***

Какое общество не поглощено материализмом? Это не вопрос экономической системы, потому что Россия – самая материалистическая страна на свете. Все, от члена Политбюро до дворника, одержимы приобретательством.

Так говорил Трумен Капоте в интервью журналу Playboy а марте 1968 года. А в интервью 1979-го – так:

Коммунистов деньги интересуют больше капиталистов... Ирония в том, что в коммунистических странах нечего купить.

Дворников-то он, конечно, видел на улицах Москвы и Ленинграда, но откуда он знает про членов Политбюро?

Дело в том, что в Москве он познакомился с советской "золотой молодежью" – компанией детей из привилегированных семей. Это были, как называет их Капоте, "отпрыски самой высокопоставленной советской элиты". Оказалось, они его читали и любят. Их образ жизни разительно отличался от убогого существования рядовых советских граждан. Трумен махнул рукой на гастроли и весело проводил время в этом обществе, бывал на номенклатурных дачах и в конце концов загорелся желанием написать о них. От очерка, который он назвал "Дочь русской революции", а главную героиню – выдуманным именем Анна Коган (имена он зашифровал, потому что боялся, что его московских знакомых "сошлют в Сибирь"), остались лишь наброски. Денис Захаров смело предположил, что Анна впоследствии трансформировалась в Холли Голайтли из романа "Завтрак у Тиффани". Но Дмитрий Харитонов с этим предположением решительно не согласен.

Вероятнее всего, именно эта компания повела Капоте на модный спектакль ЦДТ.

Мария Кнебель описывает приподнятую атмосферу после премьерного спектакля:

На премьере я видела взволнованного Погодина, к которому подошли какие-то ребята старшеклассники. Они говорили: "Вот теперь мы поедем, ведь тянет туда, где можно преодолеть трудное". Около Николая Федоровича стоял, обняв его, А. Д. Попов (Алексей Попов – актер, режиссер, лауреат трех Сталинских премий, в то время – главный режиссер Центрального театра Советской Армии. – В. А.): "Ну как, есть, значит, в пороховнице еще порох?" И, обратившись к молодежи, он сказал: "Вот так четверть века тому назад мы загоняли с ним вместе людей на стройки".

Пьеса была опубликована в 12-м номере журнала "Новый мир", удостоилась похвальных рецензий в центральных газетах. 10 декабря спектакль транслировали по телевидению. (Никакой записи, конечно, не сохранилось, потому что тогда еще не было видеозаписывающей техники – спектакль показывали "вживую".) Однако успех оказался кратковременным.

24 декабря инструктор Отдела школ ЦК КПСС Александр Яковлев (будущий архитектор перестройки, честно опубликовавший все документы по погодинскому делу в своем архиве) направил завотделом Николаю Казьмину записку, в которой предложил "изъять пьесу "Мы втроем поехали на целину" из репертуара театров как клеветническое на советскую молодежь произведение" и подробно, с обширными цитатами, объяснил, почему он так считает.

Герои Погодина, пишет Яковлев, отправились на целину не из высоких патриотических побуждений, а "гонимые своими мелкими переживаниями".

Стелла Перчаткина – стенографистка, приехала на целину после развода с мужем в надежде найти нового удобного и выгодного мужа. Нелли Пасхина – швея из ателье мод, мечтает о таком же "человеческом материале" и всеми силами проклинает целину за отсутствие "гигиенических удобств" и себя за то, что приехала сюда. Вальку Ситцева исключили из школы за хулиганство, и ему тоже некуда было податься.

Особенно оскорбляет пуританский слух инструктора школьного отдела "воровской жаргон" персонажей.

Ира Кулькова: "жизнь разбита", "я окончательно презираю", "железобетонный вид", "рехнуться", "угорел", "разочарована навеки", "за кем опять страдаешь?", "болван".

Марк Ракиткин: "дружочки", "шикарное настроение", "житьишко, граждане", "Давай, Перчаткина, ломай. Ножкин – караул кричи! Гори! Гори! Дай им, Стеллочка, еще один заход. Кругом паленым пахнет", "Стелла, дай платочек, я ему ротик вытру", "имеешь шансы", "ты своя девчонка", "клепает показательное дело", "людишек ближних жаль".

Стелла Перчаткина: "я в дикой панике", "мальчик мой", "ревнуешь, котик", "милый наставитель", "разочарованный герой".

Крайне не понравились ему и стихи, в которых он не опознал Есенина:

Я одну мечту, скрывая, нежу –
Что я сердцем чист,
Но и я кого-нибудь зарежу
Под осенний свист...

Но самое страшное, что автор, сознавая моральную ущербность своих героев, "пытается оправдать их. Все дело, оказывается, в том, что "большинство – поколение войны". Хочется сказать, что автор приводит очень святую причину, чтобы оправдать свое никчемное, пустое и политически вредное произведение".

Записка Яковлева пошла наверх. Аппарат ЦК начал принимать меры. В записке отдела агитации и пропаганды цитируются письма зрителей:

Показывайте эту вещь лишь автору этого произведения. Пусть он любуется тем, что написал. Подобной гадости еще не видели зрители.

Просто слов нет, как он опозорил нашу молодежь. Я сам работаю на целине, работаю уже два года и приехал в отпуск и, увидя эту постановку о нас, я просто в обиде на автора и на тех, кто пропустил такую писанину.

Вместо славной молодежи нашей Родины... зрители увидели на сцене морально разложившихся субъектов.

Письма аналогичного содержания появились в "Советской культуре" и "Учительской газете". И наконец, на Погодина обрушилась железобетонная плита – статья "Серьезная неудача драматурга" в "Правде" от 5 января 1956 года. Пьеса была снята с репертуара. По свидетельству секретаря Погодина Алексея Волгаря, драматург, подвергнутый такому разносу, говорил, что некоторым критикам больше всего на свете нравятся "золотые девки, обрамляющие фонтан на Сельхозвыставке".

***

Тем временем Трумена Капоте пригласили на встречу в Союз писателей СССР. Встреча эта не оставила ни малейшего следа в анналах Союза и известна только в изложении самого Капоте. Закрадывается сомнение: уж не сочинил ли он ее, ведь такой грешок за ним водился? За разъяснениями я обратился к Дмитрию Харитонову.

Дмитрий Харитонов: Я не нашел никаких документальных подтверждений того, что эта встреча была. Все, что мы об этой встрече знаем, мы знаем из слов Капоте, переданных его собеседниками, теми, кто брал у него интервью, когда он вернулся. Выдумать-то, конечно, можно все что угодно. Но там есть какие-то детали, которые проще не выдумать, чем выдумать.

Среди этих невыдуманных – или с трудом выдумываемых – деталей есть, например, такая. В ответ на реплику Капоте, что ему интересен прежде всего стиль, кто-то из присутствующих заявил, что каждое стихотворение должно быть и пулей, и знаменем. В этом замечании угадывается Маяковский, причем не самое его известное стихотворение – "Господин "народный артист" 1927 года, рифмованный фельетон о Шаляпине:

И песня,
и стих –
это бомба и знамя...

Вряд ли Капоте читал Маяковского.

Владимир Абаринов: Но кто же там был, на этой встрече, кто ее организовал?

Дмитрий Харитонов: Это явно была неофициальная встреча, без протокола, но какая-то представительная с точки зрения состава, потому что какое-то начальство там вроде бы было. Имен-то он не называет, хитрый...

Владимир Абаринов: Чтоб в Сибирь не сослали.

Дмитрий Харитонов: Да-да-да...

Вполне вероятно, что инициатором встречи был кто-то из членов того молодежного кружка, с которым проводил время Капоте.

Среди прочего речь зашла о пьесе Погодина. Американский визитер сам заговорил о ней. Он знал о статье в "Правде" (ее-то уж наверняка ему показали и перевели его номенклатурные друзья) и был крайне удивлен упреком в нетипичности героев. Он усомнился: а так ли уж вообще нужно в беллетристике, чтобы все было типично? Можно вообразить реакцию советских литераторов, для которых в то время статья "Правды" была окончательным приговором.

Так любимец нью-йоркской богемы заступился за сталинского лауреата, орденоносца и заслуженного деятеля искусств.

Погодин и Калатозов все-таки сделали фильм о целине. Он называется "Первый эшелон" и не имеет почти ничего общего с пьесой. Но стихи Есенина в нем остались.

Фрагмент фильма "Первый эшелон". Автор сценария – Николай Погодин, режиссер – Михаил Калатозов, операторы – Сергей Урусевский, Юрий Екельчик, композитор – Дмитрий Шостакович. В ролях Всеволод Санаев, Олег Ефремов, Изольда Извицкая, Татьяна Доронина и др.

Николай Погодин написал еще несколько пьес, но ни одна из них не задержалась на театральных подмостках. В 1959 году он получил Ленинскую премию за свою трилогию о вожде. В 1960-м – второй орден Ленина по случаю шестидесятилетия. А на 62-м году жизни Погодин умер.

New York Times опубликовала некролог, а спустя несколько дней – большую статью о нем известного театрального критика Говарда Таубмана. В обоих текстах упоминается пьеса "Мы втроем поехали на целину" и статья в "Правде", критиковавшая Погодина за "натуралистическое копирование банальностей". По словам Таубмана, встречавшегося с Погодиным, драматург этой критикой "открыто возмущался".

На Западе Погодина знали по пьесе "Аристократы", которая была поставлена в Нью-Йорке и Лондоне, но быстро сошла со сцены. Трумен Капоте ее наверняка не видел. Вернувшись из Советского Союза, он написал "Завтрак у Тиффани", а потом "Хладнокровное убийство" и оказался на вершине славы.