Александр Генис: Чтобы по-настоящему полюбить Нью-Йорк, надо его осматривать в дни зимних праздников. Я уже 40 с лишним лет так и делаю, впитывая уникальную декабрьскую атмосферу: лучше ее ничего не бывает. Стоя на 42-й, под небоскребом, где когда-то располагалась каморка с редакцией "Нового американца", я любуюсь серебряным шаром. Его падение объявляет смену года. На этой площади я всегда чувствую себя персонажем фантастического боевика. Дело в нем происходит в будущем, которое, как известно, в Нью-Йорке начинается раньше. На Таймс-сквер нас окружают не стены, а гигантские экраны, где поют, танцуют и веселятся красивые люди в пестрых одеждах.

Соломон Волков: Сегодня Нью-Йорк, – решусь заявить, – лучший город в мире: самый богатый, интересный, разнообразный и бесконечный.

В нем очень дорого жить, негде повернуться и безумно трудно запарковать машину. Но не зря сюда каждый год приезжают 67 миллионов туристов. Если вам надоел Нью-Йорк, вам надоело жить.

Сегодня мы Соломоном Волковым расскажем о премьерах в праздничном Нью-Йорке. Конечно, перечислить их все невозможно, но я хотя бы упомяну те, что меня особенно порадовали. Например, новый спектакль в русско-американском театре ТРАКТ, основанном замечательным режиссером Львом Шехтманом. После успеха дерзкого водевиля "Раскольников и процентщица. История любви" театр представил не менее острое зрелище с длинным двуязычным названием: "Чехов, Williams и Черт knows что…". Шехтман соединил пьесу страстного поклонника Чехова Теннеси Уильямса и нашего классика в одном спектакле на двух языках. Американскую пьесу играют на английском, инсценировка чеховских рассказов идет на русском, черт говорит по-своему. Звезда труппы Светлана Кифа во всех ролях ослепила спектакль виртуозной игрой, от которой щемит сердце.

Другой премьерой, от которой сердце уже просто останавливается, было "Снежное шоу", "Сноушоу" (так оно называется по-английски) Славы Полунина. Оно с триумфальным успехом вернулось в Нью-Йорк. И я не могу насмотреться на эту экзистенциальную клоунаду, которая бесспорно понравилась бы умудренному Беккету. Но не меньше радости спектакль доставляет малышам, особенно в финале, когда на зал падают две тонны снега. Раньше, рассказывают старожилы, Полунин с труппой сам резал бумагу на снежинки, теперь за них это делает машина – иначе на огромный бродвейский театр никак не хватит.

Другой долгожданный спектакль зимнего Нью-Йорка тоже имеет отношение к русской культуре. Это – "Пиковая дама" в Метрополитен.

Соломон, я Вам страшно завидую. Вы ведь были на генеральной репетиции, а значит, видели оперу изнутри. Расскажите!

Соломон Волков: Это очень интересно, нужно, полезно, и это запоминается. Потому что когда ты посещаешь генеральную репетицию, то в театре царит необыкновенная атмосфера. Ты видишь спектакль одновременно и как зритель, и в каком-то смысле как участник этого действа. Повсюду беспрерывно бегают люди, которые это делают: режиссер, его ассистенты, хормейстер, художник, да и сам директор Метрополитен Гелб, с которым мне даже удалось переговорить в антракте.

Александр Генис: Только что Мет с ним заключили новый контракт на пять лет.

Соломон Волков: Об этом мы еще поговорим как-нибудь. Относительно "Пиковой дамы": она на меня произвела совершенно потрясающее впечатление. Я хотел бы определить его так: это "Пиковая дама" для XXI века.

Александр Генис: Эту "Пиковую даму" я видел в 1995 году на премьере, когда она на меня произвела огромное впечатление еще и потому, что это лучшая опера Чайковского, я в этом глубоко убежден. Но с тех пор спектакль ушел. Сейчас его возобновили, и это, можно сказать, вторая премьера "Пиковой дамы".

Соломон Волков: Здесь я бы акцент именно сделал не на театральной стороне, не на режиссуре, а на том, как это сочинение было исполнено. В связи с этим я хотел бы с вами поговорить немного о "Пиковой даме" Пушкина. Тут ведь любопытные даты: "Пиковая дама" Пушкина появилась в 1834 году, а "Пиковая дама" Чайковского в 1890-м, то есть всего через 56 лет, по историческим меркам это всего ничего, почти сразу же человек написал. Но более контрастных произведений трудно себе вообразить. "Пиковая дама" Пушкина – это чрезвычайно загадочное произведение. Не знаю, согласитесь ли вы со мной. Известно, что Пушкина трудно переводить, стихи его трудно переводить, но "Пиковую даму" переводить невозможно. Мериме, который попробовал это сделать, блестящий стилист...

Александр Генис: Который любил Пушкина.

Соломон Волков: Ему пришлось приукрасить эту вещь, ему пришлось там всего наворотить для того, чтобы сделать ее понятной французскому читателю, иначе совершенно неясно, как оценивать "Пиковую даму". Мой любимый литературный критик Святополк-Мирский написал об этом так, я предлагаю его высказывание в переводе с английского: "Ее невозможно суммировать, потому что это анекдот, возведенный до высокого искусства серьезностью художественного процесса". Замечательное высказывание, очень точное. И тут же ремарка Святополка-Мирского типичная для него: "Пиковая дама" напряжена, как спрессованная весна". Потрясающе сказано.

Александр Генис: Очень красиво, это уже стихи. Это действительно очень интересная мысль. Потому что пушкинская проза вообще и "Пиковая дама" в частности…

Соломон Волков: …в особенности, я бы сказал.

Александр Генис: В особенности, может быть и так, очень трезвая проза. Чем более фантастическое содержание, тем более трезв стиль. И это чисто пушкинский прием, это тонкая ирония автора, который немножко посмеивается над собственной фантазией. Это очень сложно передать и невозможно имитировать. Это тот авторский тон, который был свойственен только и именно Пушкину. Хотя как раз у Мериме мы нечто похожее встречаем. Я всегда считал, что Мериме – французский Пушкин.

Любопытно, что при всей трезвости там есть настоящая страсть Пушкина, Пушкина-игрока. Как известно, он был страстным игроком, он считал, что нет ничего более сильного, чем игрецкая страсть. Причем, как говорил Пушкин, "после удовольствия выигрывать нет большего удовольствия, как проигрывать".

В центре этой гениальной повести – тема непонятой игры. Карты – орудие хаоса, взрывающего размеренную парадную жизнь холодной императорской России. В мире, где все расчислено, как в чинных танцах столичного бала, лишь за карточным столом игрок возвращает себе свободу.

Соломон Волков: Я много раз, естественно, перечитывал "Пиковую даму", но я никогда не читал ее вслух. А тут я прочел своей жене Марианне "Пиковую даму" от начала до конца. Произошло нечто, чего никогда со мной не случалось. Там карточные термины совершенно на сегодняшний день непонятны, какой-то "фараон", какие-то "парОли" или "паролИ", я не знаю, как произносить даже, масса карточных терминов, которые воспринимаются как экзотические названия. Ведь никто ничего не понимает сейчас в этих картах, приемах, правилах. А эта повесть переполнена этими названиями. Но это совершенно все неважно, это – стихи. Причем, когда ты ее читаешь, происходит магическая вещь: я почувствовал, что превращаюсь в Пушкина, что читаю как Пушкин, рассказываю как Пушкин. У меня никогда с Достоевским или с Гоголем так не получается, а с "Пиковой дамой" это случилось. Ты чувствуешь, что это произведение существует именно и только для этого. Это анекдот, рассказанный с таким искусством, с таким напряжением, слова нанизаны одно за другим так, что ты превращаешься в его автора.

Александр Генис: Я бы не согласился с тем, что такой уж простой этот анекдот. Там есть странный конфликт, он скрыт, он не на поверхности, но конфликт очень могучий. За что Германн наказан? Собственно говоря, чем он так провинился? Он провинился тем, что он хотел внести рациональную стихию в случай, в хаос игры. Он пытался играть наверняка, а это главное преступление в глазах автора, потому что игра – это борьба со случаем, это единоборство человека и хаоса. В этом заключается и суть игры – это вызов судьбе. Если ты играешь наверняка, то ты жульничаешь, а если ты жульничаешь, ты должен быть наказан – вот как я понимаю "Пиковую даму".

Если мы вчитаемся в повесть, то убедимся, что вовсе не страсть к игре сжигает Германна. Овладев секретом графини, он извращает смысл игры, лишает ее вольного духа непредсказуемости. Провал Германна – наказание за недоверие к фортуне, которой он рискнул навязать свою волю. В этом – трагическая ирония "Пиковой дамы".

Соломон Волков: Да, абсолютно я с вами согласен. Но тут есть один нюанс. Когда эта повесть появилась, то она была принята с некоторым недоумением, которое, как ни смешно, не рассеивалось, а нарастало по мере удаления от момента издания "Пиковой дамы". И вот тут мы возвращаемся к "Пиковой даме" Чайковского. Как вообще эта опера появилась? Его брат Модест, который был драматургом-либреттистом, стал писать либретто по "Пиковой даме" для композитора по имени Кленовский, которого никто сейчас вообще не помнит. Чайковский совершенно этим не интересовался, пока Всеволожский, директор императорских театров этой эпохи, очень интересная, сложная и влиятельная личность, не услышал, что есть у Модеста Ильича такое либретто, и пригласил Чайковского с Модестом обсуждать возможность оперы. Всеволожскому принадлежат эти идеи: перенести действие во время Екатерины Второй, вставить пастораль, сделать сцену бала и так далее.

Александр Генис: То есть создать зрелищной оперу.

Соломон Волков: В своих воспоминаниях об этом Модест Ильич вспоминает, что авторство либретто в итоге стало коллективным, все туда своего добавили. Особенно много внес Всеволожский. Чайковский сочинял многие моменты и сам переложил прозу на стихи. Но что еще интереснее, Модест характеризует "Пиковую даму" в 1890 году как "прелестный пустячок", и не более того. Он говорит: "Это не "Борис Годунов", не "Капитанская дочка" и не "Евгений Онегин", не капитальные достижения Пушкина, а пустяк". То, что получилось у Чайковского, – это не смыкающийся опус с тем, что написал Пушкин, это как Северный и Южный полюсы, ничего общего нет.

Когда "Пиковая дама" появилась, произошло очень интересное событие, связанное с генеральной репетицией. Она прошла 5 декабря 1890 года, на нее явился сам император Александр III. Все расселись, и ждут, и ждут, и ждут, ничего не начинается. В чем дело? Бегают в полной нервности и директор Всеволожский, и сам Петр Ильич бледный, как рассказывают, абсолютно. Оказывается, что исполнитель роли Германа знаменитый тенор Фигнер добился того, что его одевали на дому, подготавливали к этой роли, костюм ему привозили на квартиру, а уже оттуда он приезжал одетым. Но тут привезли ему этот костюм и при примерке рейтузы лопнули, пришлось ехать за новыми рейтузами в театр.

Пока это все произошло, государь-император час сидел, терпел, пока наконец не задал вопрос: "Так в чем же, собственно говоря, дело, почему мы не начинаем?" На что Всеволожский, наклонившись к его уху, громко, чтобы все слышали, сказал: "У Фигнера лопнули штаны, Ваше императорское величество". Александр рассмеялся, и все испытали облегчение. Искусный царедворец Всеволожский нашел выход из положения. Надо сказать, что у Фигнера из-за этого были крупные неприятности, его хотели уволить за всю эту историю, но потом помиловали. Александр III простил этот казус.

В итоге генеральная репетиция прошла с колоссальным успехом. Но, вы думаете, этот успех был подтвержден критикой после премьеры? Ничего подобного. Газеты написали почти единодушно, что худшего сочинения у Чайковского еще не было, чем "Пиковая дама". Один критик уверенно предсказал, что вряд ли у этого произведения будет когда-нибудь счастливая судьба.

Александр Генис: Я хотел бы, чтобы этот критик попал вместе с вами на генеральную репетицию в оперу Метрополитен, самую богатую оперу мира.

Как прошел спектакль?

Соломон Волков: Я сидел буквально в нескольких шагах от дирижера, который провел этот спектакль и который для меня был главным героем этого события. Это – Василий Петренко. Ему 42 года, но выглядит он на 25, молодой статный красавец, высоченный, с обаятельной улыбкой. Но главное заключается в том, что манера его дирижирования покорила меня тем, что для меня это было современное прочтение оперы Чайковского.

Александр Генис: А что вы понимаете под этим?

Соломон Волков: В своей истории "Пиковая дама" проходила через разные периоды. Была премьера, у публики это был успех, у прессы это был неуспех. Потом считали, что опера слишком далеко ушла от пушкинского оригинала. В 1935 году Мейерхольд поставил свою историческую "Пиковую даму", в которой вообще все перетасовал, что-то сократил, что-то выкинул. Его лозунгом было "насытить замечательную оперу Чайковского озоном еще более замечательной повести Пушкина". Это – абсолютнейшая ерунда, потому что насыщать озоном Пушкина это произведение было бы совершенно бесполезно. Но это характеризует отношение к опере Чайковского: нужно было бы возвращаться к пушкинским идеям. Мне кажется, что именно этого добился Петренко в свой трактовке. Он снял мелодраматизм, который свойственен этой опере. И это естественно, если ты трактуешь эту оперу как, скажем, один из ведущих наших отечественных музыковедов Асафьев, который говорил, что "Пиковая дама" Чайковского – это Достоевский". Но Достоевский – это же не Пушкин.

Александр Генис: Нет, это точно не Пушкин. Даже не похоже.

Соломон Волков: Вы знаете, я слышал на своей памяти несколько замечательных "Пиковых дам", которые трактовались как спектакль по Достоевскому. И только в исполнении Петренко я наконец увидел возвращение к пушкинианскому началу. Это было очень элегантно, очень утонченно, это было аристократическое исполнение. "Пиковая дама" Чайковского была освобождена от этого мелодраматического багажа, который ее сопровождал на протяжении всех последних известных мне постановок. И меня это очень порадовало, потому что пришло новое поколение, которое заново трактует эту бессмертную оперу. И это было отмечено, замечу, в рецензии "Нью-Йорк таймс". Они только решили, что это заслуга певцов. Спектакль оценили очень высоко, но акцент был сделан на певице – 32-летней норвежке Лизе Давидсон, дебют ее был единодушно оценен как сенсационный.

Александр Генис: Уже Метрополитен на пять лет заключил с ней контракт.

Соломон Волков: Она будет петь в операх Вагнера, Рихарда Штрауса, "Фиделио" Бетховена. Действительно замечательная певица, у нее только один физический недостаток: она на голову выше всех теноров, поэтому очень трудно с ней будет строить мизансцены. Тенора, как известно, все сравнительно невысокого роста. Критики отмечали, насколько "она сдержанно и деликатно пела, а Петренко ей соответствовал". Нет, все наоборот – это была трактовка Петренко, который создал с этой начинающей певицей сдержанную, деликатную, изысканную мелодическую ткань.

Среди других исполнителей я отмечу дебют в этой роли на сцене Метрополитен Юсифа Эйвазова, очень хорошего, очень выразительного тенора, тоже певшего без этой дешевой истерики, которая иногда сопровождает трактовку роли Германа, когда его делают персонажем из Достоевского. Замечательной была Лариса Дядькова, меццо-сопрано, исполнявшая партию Графини, она в прекрасной форме. Она создала яркий образ, одновременно вызывающий и жалость, и ужас. Дебютом было выступление баритона Игоря Головатенько в партии Елецкого. Так что, как видите, масса ярких дебютов. Но обязаны все эти певцы своим успехом, я считаю, Петренко, который нам показал "Пиковую даму" XXI века.

(Музыка)

Александр Генис: Соломон, в последней передаче года мы всегда вспоминаем об ушедших мастерах. В этом году – совсем недавно – скончался ваш друг, наш земляк и один из лучших дирижеров мира Марис Янсонс. Тут есть еще одно местное обстоятельство: свой последний концерт он давал у нас, в Нью-Йорке…

Соломон Волков: Да, это огромнейшая потеря для всего музыкального мира и для нас с вами. С Марисом мы дружили больше 60 лет. Столько было за эти годы переговорено, столько я раз слышал его в совершенно феноменальных концертах, в потрясающих интерпретациях. У меня дома стоят десятки и десятки его записей, которые я регулярно переслушиваю. Это был очень глубокий музыкант, и это был замечательный человек. В Нью-Йорк он приехал с Мюнхенским Баварским оркестром радио, это один из лучших музыкальных коллективов Европы. Один концерт Марис еще провел, от второго уже ему пришлось отказаться, он заболел, уехал в Петербург и там скончался от острой сердечной недостаточности. Похоронен в Петербурге на Волковском кладбище.

Александр Генис: Соломон, у каждого дирижера есть не только своя манера, но и свои любимцы. Кто был главным композитором для Мариса Янсонса?

Соломон Волков: У него было два главных композитора, один – Шостакович, творчество которого он очень глубоко понимал. Янсонс записал все симфонии Шостаковича с ведущими оркестрами. Это – эталонная запись во многих отношениях. Но также – и Чайковский, цикл симфоний Чайковского, который он записал с оркестром Осло. Марис превратил этот коллектив из заштатного провинциального оркестра в очень примечательный оркестр. Я никогда не забуду, как в машине ехал и, услышав симфонию Чайковского, подумал: что за необычное исполнение? Как здорово, свежо, одновременно и легко, и проникновенно. Дождался, пока объявили, что это Марис Янсонс с оркестром Осло. До сих пор, я считаю, этот цикл является эталоном.

Александр Генис: Что характерно для Янсонса, в чем его отличие от других великих дирижеров?

Соломон Волков: Марис Янсонс был "воспитателем оркестров". Он создавал оркестр даже из очень невыдающегося материала. А уж когда он получал отличный материал в свои руки, то каждый раз поднимал тот оркестр, с которым он сотрудничал, на новую высоту. А сотрудничал он с лучшими оркестрами, я уже сказал о баварском оркестре в Осло, Концертгебау в Амстердаме, американский оркестр в Питтсбурге, он сделал очень много для него тоже, ну и, конечно же, петербургский оркестр. Его наследие будет и в записях этих, и в том влиянии, которое он оказал на эти коллективы. Особенно много в последние годы он вложил в оркестр Баварского радио, подняв его на невероятный уровень.

Александр Генис: Кто из дирижеров наследует Марису Янсонсу?

Соломон Волков: Я, прослушав эту премьеру "Пиковой дамы" в Метрополитен, решил, что Янсонс передал, мне кажется, свою дирижерскую палочку, как эстафетную палочку, Василию Петренко. И Петренко с честью и с достоинством эту палочку принял. Мне кажется, он является по духу, по отношению к музыкальному материалу наследником Мариса, и меня это, конечно, радует.

Александр Генис: Музыка Чайковского, будь то в исполнении Петренко или других музыкантов, звучит в Нью-Йорке все время, но в Рождественские дни – особенно. Нет ничего более важного, за исключением разве что "Скруджа", чем "Щелкунчик" для американского Рождества. Я насчитал 12 реклам разных "Щелкунчиков". Есть "Щелкунчики" в стиле рэп, есть "Щелкунчик" для взрослых, понятия не имею, что это значит, но звучит увлекательно, есть "Щелкунчик" украинский из одесского театра, есть "Щелкунчик" русский, есть "Щелкунчик" в театре марионеток и так далее. Но главный "Щелкунчик", конечно, тот, которого представляет Театр Баланчина.

Соломон Волков: В этом году "Щелкунчик" в Нью-Йорк Сити Балет, в труппе Баланчина особенный. Потому что впервые за всю его историю главную роль, (по-русски она называется Маша, здесь в Нью-Йорке героиню называют Мари) впервые исполняет чернокожая девочка. Ей 11 лет, зовут ее Шарлотта Небрес, происхождение у нее смешанное: мама у нее с Карибских островов, а папа филиппинец. Преодолен еще один барьер. Это первый случай за всю историю, а "Щелкунчик" в легендарной постановке Баланчина в Нью-Йорке идет с 1954 года уже.

Александр Генис: Я посчитал, что "Щелкунчик" на год моложе меня.

Соломон Волков: И никто ни разу еще не решался вывести в главной роли темнокожую исполнительницу. Мы знаем, что сейчас тенденция такая: представлять как можно больше разнообразия национального во всех постановках.

Александр Генис: Национального, этнического, расового, гендерного, какого угодно.

Соломон Волков: И это можно, конечно, только приветствовать.

Александр Генис: Особенно такую милую девочку в этой роли. Мы теперь ее хорошо знаем, потому что в "Нью-Йорк таймс" устроили интервью, по-моему, совершенно замечательное, с исполнителями этих ролей и роли принца, то есть с детьми 10–11 лет, которые танцуют или танцевали в "Щелкунчике". Они дают замечательные ответы. Их спрашивают, что такое балет для вас? Они говорят: "Это другая реальность, ничего общего с жизнью в ней нет, поэтому все так балет любят. Приятно, когда на тебя смотрят. Но сразу после этого нам нравится беситься за кулисами. Мы не можем рассказать, что мы делаем, потому что нас накажут, но мы обожаем там бегать".

Новую исполнительницу роли Мари спросили:

– Что значит для вас эта роль?

– Для меня, – говорит она, – сейчас каждый день – Рождество. Что может быть лучше?

Соломон Волков: На этой милой ноте мы закончим и поставим для вас, дорогие наши слушатели, заключительный вальс из балета "Щелкунчик", тот вальс, который звучит сейчас повсюду в Нью-Йорке.

Александр Генис: С праздниками, друзья!

(Музыка)