Однажды английского контратенора Альфреда Деллера (1912–1979) немецкая поклонница спросила после концерта: "Простите, сэр, вы – евнух?" Певец ответил: "Нет, мадам, я – уникум". По-английски эти слова звучат как каламбур (eunuch – unique). Но Деллер и вправду был вокальным уникумом. Именно он почти в одиночку возродил искусство пения самым высоким из мужских оперных голосов, начав петь партии кастратов в операх, сочинённых композиторами эпохи барокко (Монтеверди, Пёрселл, Гендель и др.). В передаче "Контратеноры" вы сможете услышать голос Альфреда Деллера. Но главное действующее лицо этого выпуска "Поверх барьеров" – контратенор Вячеслав Каган-Палей. Музыкальное образование он получил в Белоруссии и в Англии. Сейчас живёт в Тель-Авиве.
– Мама рассказывала, что, когда я родился, мой первый звук, который я издал, был похожим на пение. Врачи сказали, что я не кричал, а пел. По-моему, я начал петь еще до того, как научился говорить. Когда мне исполнилось 7 лет, я был принят в детскую специальную музыкальную школу в Гомеле, где я и родился. Я очень хотел играть на фортепиано, но в результате меня приняли на скрипку, потому что у меня обнаружился абсолютный слух. А попутно я все время пел. Я мог петь все – любые сопрановые арии. Традиции контратеноров в Советском Союзе не было. Эти голоса не составляли славу русской музыке. Конечно, красивый голос есть от природы, но мне хотелось узнать что-то с профессиональной точки зрения. Я познакомился с Зарой Долухановой, которая была в свое время замечательной певицей, особенно в камерном репертуаре. А я уже тогда пел и романсы – Чайковского, Римского-Корсакова, Рахманинова. Она сказала, что, конечно, мне нужно учиться за границей. Разговор зашёл о Лондоне. Опять-таки мне повезло, потому что в результате петиции, которая была составлена для обучения за границей, я познакомился и с Альфредом Гарриевичем Шнитке, который подписал это письмо, и Юрием Абрамовичем Башметом. Потом Минин, наш дирижёр, тоже подписал. Я получил стипендию Оппенгеймера. У меня был выбор, куда поехать учиться – в Америку или в Италию. Но я выбрал Англию, Лондон.
– Вячеслав, почему традиции контратеноров утвердились в Англии, а в России остаются на обочине?
– После фактически двухсотлетнего молчания контратеноров всплеск аутентичного исполнения начался именно в Англии. Первым известным в мире контратенором стал английский певец Альфред Деллер. Почему не в России? Я где-то читал, что до революции в России были такие голоса. Я не знаю, почему они не получили такую широкую известность, но в театрах при дворе существовали такие голоса. И мне говорили, что их выделяли особо и платили золотом. Опять-таки, в эпоху Барокко все сочинения, которые писались для исполнения в церкви, предназначались для мужских голосов. И хоры в то время существовали тоже исключительно мужские. Мальчики пели в хорах, басы, альты, тенора, абсолютно заменяя женские голоса. Потом исторически так сложилось, что женщины фактически вытеснили мужчин. Сейчас такая тенденция, что все возвращается к первоначальным голосам.
У меня бал такой период в жизни, когда я в течение года работал в хоровой капелле в Минске. Дирижёр этой капеллы, кстати, это была женщина, услышав меня, тут же меня взяла, хотя я еще учился как скрипач, на самую высокую ставку. Как солиста. И поэтому в этом хоре сложилась очень интересная обстановка: как только меня взяли, все сопрановые партии были отданы мне, поэтому половина хора меня просто ненавидела.
– Слава, вы уехали из Советского Союза в 1989 году. Вы с тех пор бывали на родине?
– Да, я побывал после 14-летнего перерыва. У меня были телевизионные выступления и интервью в газете. К моему удивлению, главная газета Белоруссии называлась "Советская Белоруссия". Впечатления очень странные, но больше всего грустные для меня, потому что у меня есть очень хорошие друзья, которые до сих пор там живут и работают. Им приходится очень тяжело. Первое, что бросается в глаза, все очень чисто. Настолько чисто, что даже режет глаз. Я как раз попал на День города Минска, и должно было быть всенародное гуляние. Но все это производило удручающее впечатление, какие-то серые люди…
– Вы сказали, что вы выступали по белорусскому телевидению
– Увидев эту передачу, я понял, что очень многое было просто вырезано. Причем ничего такого особенного я не говорил. Например, меня спросили: "Хотели бы вы вернуться в Белоруссию?" Я не понял вопроса и спросил: "Навсегда?" Ведущая была очень удивлена такой реакции. Я ответил, что приезжать, навещать друзей всегда рад, а возвращаться насовсем не собираюсь. Второй пример: в те дни был еврейский Новый год. И в газетах появились заметки о том, что сегодня Эфиопия отмечает Новый год. Когда же я упомянул Израиль, у меня было ощущение, что у ведущей передачи расширяются зрачки.
Говоря о женских ролях: когда говорят о каком-то теноре, то это обязательно барокко. А у меня так почему-то сложилось, что те оперы, в которых я играл, были современными. И если первой оперой в моей жизни стала опера Бенджамина Бриттена "Сон в летнюю ночь", то второй была опера, написанная специально для Фестиваля современной оперы в Ковент-Гарден. Там мне пришлось играть Жанну Д’Арк. В следующей опере после этого я играл ведьму в опере Лу Харрисона "Рапунцель". 1997 году в лионской опере, во Франции, в постановке "Три сестры" по Чехову, у меня была мечта всех драматических актрис – роль Маши. Для меня это был очень интересный опыт, хотя, по большому счету, я все больше соглашаюсь с мнением моей любимой певицы Элизабет Шварцкопф, которая сказала, возможно, слегка преувеличивая, что для нее современная музыка закончилась на Стравинском. Постановка была японская, режиссером был известный японский хореограф. Это была действительно смесь японского кабуки с русским театром. Потому что опера была на русском языке. И в основном все солисты были тоже из России. Но дизайн был японский. Мы были выкрашены как гейши. Композитором был венгерский композитор Петер Этвёш.
– Слава, у вашей сценической Маши появились поклонники?
– Ну, кроме Вершинина, которым на сцене был поляк, и ревнивого мужа, не было. Больше на эту роль реагируют женщины. Они с особым умилением смотрели на все это. Не так часто увидишь эту древнюю традицию в современном мире на сцене.
– Вы чувствуете себя как дома на разных сценах мира?
– Да. Когда меня спросили: "Где сейчас ваша родина?", я подсчитал, и у меня получилось их шесть. И в каждой из этих стран я чувствую себя как дома. Потому что, во-первых, страна для меня – это люди. Я встречаюсь с очень интересными людьми, и мы становимся друзьями. Поэтому куда бы я ни приезжал, я знаю, что встречусь с друзьями. Я не чувствую себя вдали от дома даже в Японии. Хотя иногда, а начиная с 1995 года, я фактически как японский Санта-Клаус – у меня рождественские гастроли, которые проходят в декабре, и последний концерт проходит как раз в Рождественскую ночь, ты понимаешь, насколько эта культура не твоя, хотя ты к ней уже привык и понимаешь ее, и хочется просто бежать домой.
– Почему все-таки вы стали любимцем Японии?
– Одна моя приятельница, когда мы обсуждали этот вопрос, а в некоторых странах я вообще не пел, мне ответила: "Потому что японцы самые умные". Как только я закончил Гилдхолл (Guildhall School of Musica and Drama) и записал первый свой диск в Англии, мне повстречался японский продюсер, который сразу почувствовал в этой записи успех в Японии. И сразу подписал со мной контракт. И с тех пор у меня началась тесная работа там.
– Современный успешный певец, выступающий на разных сценах мира, я говорю о вас, в состоянии, что называется, прокормить себя?
– Опять-таки, мне повезло. Япония в данном случае это моя кормилица. С другой стороны, я могу поделиться с вами откровенно, они подписали со мной изначально эксклюзивный контракт. И в течение очень долгого времени в материальном отношении меня это устраивало, потому что я сразу после студенческой скамьи попал в одну из первых стран мира, где действительно платят больше, чем в других странах. Но в результате получилось, что я немного отдалился от Европы. Когда были приглашения для записи с другими компаниями, я получал отказ. Однажды в Мюнхене мы выступали с пианистом Борисом Березовским. Мы исполняли Курта Вайля и Малера в одном концерте. Потом возникла идея записать такой необычный диск, в который вошла бы музыка Вайля и Малера. Я хотел это сделать на свои деньги. Японцы мне запретили, они мне не разрешили это сделать.
– Вы сказали, что у вас шесть родин. Россия входит в это число?
– Да, конечно. Когда-то, еще до перестройки, была возможность с помощью друзей получить квартиру, чтобы закрепиться в России, не уезжать. Но уже тогда я говорил, что даже если бы меня поселили во дворец, я бы не смог там жить постоянно. Мне ведь приходится открывать каждое утро окна. А когда открываешь окна, ты видишь то, что происходит, действительность, которая, к сожалению, не всегда радует. У меня была мысль переехать в Россию, но, проведя там несколько месяцев, я понял, что я уже этого сделать не смогу.
Еще в программе "Поверх барьеров":
Баба Нина и баба Катя из деревни Мосалово (Курская область). Разговор о земных грехах и Божьем наказании.
В рубрике "Красное сухое" украинский поэт, прозаик и переводчик Юрий Андрухович
