"Мы победили потому, что нас вел к победе наш великий вождь и гениальный полководец, маршал Советского Союза Сталин!"

Так 24 июня 1945 года, выступая с трибуны Мавзолея на Красной площади перед участниками Парада Победы, заявил другой маршал Советского Союза – Георгий Жуков, за которым закрепилось почетное прозвище "маршал Победы". Пройдет ровно год, и в июне 1946-го над Жуковым нависнет угроза расправы. Несколько военных, арестованных по так называемому "авиационному делу", дали тогда показания, позволившие обвинить "маршала Победы" в злоупотреблениях, присвоении взятых в Германии трофеев, а также вещах более политически серьезных: "бонапартизме" и раздувании собственных военных заслуг.

Смотри также

Маршал Победы Георгий Жуков или "браконьер русского народа"?

По словам самого Сталина, Жуков "присваивал разработку операций, к которым не имел никакого отношения". "Маршала Победы" вынудили каяться, писать унизительные объяснительные записки в политбюро: "Я признаю себя очень виноватым в том, что не сдал всё это ненужное мне барахло куда-либо на склад, надеясь на то, что оно никому не нужно. Я даю крепкую клятву большевика – не допускать подобных ошибок и глупостей… Я уверен, что я еще нужен буду Родине, великому вождю товарищу Сталину и партии". Диктатор приревновал тогда к славе Жукова – и, возможно, от самой печальной участи маршала спасла только осторожная, но практически единодушная поддержка коллег из высшего командного состава, собравшихся на совещание у Сталина, на котором рассматривалось дело Жукова. Маршала отправили в фактическую ссылку – командовать Одесским военным округом, а чуть позже и вовсе перевели на Урал.

Речь маршала Жукова на Параде Победы 24 июня 1945 года:

Послевоенные проблемы Георгия Жукова – символ непростых отношений, которые связывали Сталина и советскую военную верхушку времен Второй мировой войны. Сталин способствовал карьерному росту большой группы военачальников, пришедших на смену прежним командующим Красной армией, уничтоженным в ходе репрессий в РККА в 1937–1939 годах. Но маршалы и генералы, одолевшие в ходе колоссальной по масштабам и невиданно тяжелой войны своих противников из вермахта, всегда вынуждены были быть настороже, опасаясь гнева "Верховного". К ним, возможно, в еще большей мере, чем к простым солдатам Красной армии, относились слова Иосифа Бродского из написанного спустя четверть века после войны стихотворения "На смерть Жукова": "Смело входили в чужие столицы, но возвращались в страхе в свою".

Маршал Советского Союза

Маршальское звание было заведено в СССР в 1935 году. Присваивалось "выдающимся и особо отличившимся лицам высшего командного состава" специальными указами Президиума Верховного Совета СССР.

Первыми пятью маршалами стали Василий Блюхер, Семен Буденный, Климент Ворошилов, Александр Егоров и Михаил Тухачевский. Трое из них – Блюхер, Егоров и Тухачевский – были арестованы и погибли в годы Большого террора. До начала войны с нацистской Германией маршальское звание получили еще три человека – Григорий Кулик, Семен Тимошенко и Борис Шапошников.

В годы Великой Отечественной войны до маршальского звания дослужились 8 командующих фронтами. Маршалом (1943) и единственным в истории Генералиссимусом СССР (1945) стал и Иосиф Сталин, занимавший пост Верховного главнокомандующего.

В советской истории было несколько "политических" маршалов, получивших это звание "по должности", а не за военные заслуги: Лаврентий Берия, Николай Булганин, Леонид Брежнев, Дмитрий Устинов. Берию и Булганина впоследствии лишили этого звания. Репрессированные Сталиным маршалы были позднее восстановлены в звании – посмертно.

Всего звание маршала Советского Союза присваивалось 41 раз. Последний остававшийся в живых советский маршал, экс-министр обороны СССР Дмитрий Язов, умер в феврале 2020 года в возрасте 95 лет.

В современной России маршальское звание было присвоено в 1997 году тогдашнему министру обороны Игорю Сергееву. Других маршалов в истории РФ пока не было.

О карьере, военных и политических талантах ведущих советских полководцев времен Второй мировой войны, об их отношениях со Сталиным и его преемниками в интервью Радио Свобода рассказывает российский историк и публицист Борис Соколов, автор биографий нескольких маршалов СССР.

Вместо расстрелянных

– Давайте начнем с состояния, в котором находился командирский корпус Красной армии после сталинских чисток конца 30-х годов. Выбит был целый слой командного состава. Следующее поколение, среди которого были будущие маршалы Второй мировой войны, такие как Жуков, Конев, Рокоссовский и другие, получили возможность резкого карьерного взлета. Не случись репрессий среди военных, будущий "маршал Победы" Георгий Жуков и другие ведущие советские полководцы задержались бы на более низких ступенях воинской иерархии?

– Сталин хотел сделать ставку на новые кадры. Причем выдвигала эти кадры в основном преданная ему группировка "конармейцев". С другой стороны, если брать реальную боеспособность Красной армии до репрессий, скажем, в 1935–36 годах, и после репрессий, где-нибудь в 1939–40-м, то она практически не изменилась. И в сравнении прежде всего с немецкой армией она оставалась довольно низкой. Сталин этот факт не осознавал в достаточной мере. У него была слишком оптимистичная точка зрения на соотношение боеспособности Красной армии и вермахта.

– В этом плане война с Финляндией, наверное, была для него неприятным сюрпризом?

– Финскую войну во многом списали на особенности театра боевых действий, суровые северные условия, где Красная армия не могла использовать в полной мере свое преимущество в мобильности, в бронетехнике. Кроме того, накануне войны с Германией считалось, что за год, прошедший с Финской войны, новый нарком обороны маршал Тимошенко, сменивший другого маршала – Ворошилова, устранил основные недостатки. Так, по крайней мере, звучало в докладах.

– Это была правда?

– В определенной мере да. Какие-то недостатки удалось устранить, в частности, штабы разных уровней работу наладили лучше, чем раньше. В полной мере, конечно, проблемы не были устранены. Соотношение уровня подготовки кадров с той же немецкой армией сохранилось – не в пользу РККА.

– Какой была сталинская кадровая политика в военной области? К лету 1941 года из первой пятерки маршалов в живых и на свободе остались Буденный и Ворошилов, то есть символы "конармейской" группировки. Кроме того, вами упомянутый Тимошенко, генштабист Шапошников и такая трагикомическая фигура, как во время войны разжалованный, а после войны расстрелянный маршал Кулик. Никто из них после 1941 года себя как по-настоящему выдающийся полководец не проявил. Это о чем говорит: Сталин выдвигал не самых даровитых, но самых лояльных?

– У него, как я понимаю, были определенные сомнения в военном таланте только Ворошилова. Остальных Сталин как раз высоко ценил. Того же Тимошенко и Кулика он выдвинул после Финляндии, где они, по его мнению, себя относительно хорошо проявили – ну, по крайней мере в сравнении с остальными. Так что, думаю, он все-таки ставил на тех, кто, по его мнению, лучше умел водить войска в бой.

Смотри также

"Можем повторить". Что стоит за культом Победы?

Соратники и соперники

– Начинается война с Германией. Первые недели и месяцы катастрофичны: фронт рушится, колоссальное отступление, хаос. Как известно, многие военачальники были тогда сурово наказаны, например, командующего Западным фронтом генерала Павлова расстреляли. Это были заслуженные наказания?

– Может быть, не совсем заслуженные, но Сталин довольно быстро понял, что других генералов и маршалов у него все равно нет. Так что в дальнейшем таких суровых наказаний уже не было. Командующих фронтами он больше не расстреливал, в крайнем случае снимал с понижением. Кроме того, Ставке не всегда легко было разобраться в том, что происходит на самом деле. Такая вещь, как недостоверные донесения, существовала в Красной армии с первого дня войны до последнего. Врали в донесениях все по-крупному и серьезно. Сталин вынужден был иметь еще два параллельных канала сбора информации. На всех фронтах, в армиях, а под конец войны и в корпусах находились представители Генштаба, главной задачей которых было информировать об обстановке. Они только за это отвечали, а не за результаты боевых действий. И еще канал особых отделов, потом переименованных в Смерш, они сообщали в том числе об оперативной обстановке. Поскольку они опять-таки за исход боевых действий не отвечали, то их информация считалась более объективной. Ни в одной другой армии Второй мировой войны таких параллельных каналов донесений не было.

– Самая выразительная личность из этого поколения советских военачальников – это, конечно, Георгий Жуков. У него была стремительная карьера: за два года, с лета 1939-го до лета 1941 года, он из комкоров дорастает до генерала армии, начальника Генерального штаба, потом командует фронтами на самых критических участках. Это было только следствием его яркого полководческого таланта или Сталин его продвигал еще и по каким-то собственным мотивам? Как складывались их отношения?

– Какие-то личные мотивы мне здесь трудно усмотреть. Думаю, Сталин продвигал Жукова потому, что считал его талантливым полководцем. Плюс у Жукова было определенное везение. После знаменитой Халхингольской операции звание Героя Советского Союза получили два советских военачальника – комкор Жуков, который командовал армейской группировкой, и командарм Штерн, который командовал фронтовой группировкой, и ему подчинялся Жуков. Потом Жукова оставили в Монголии, а Штерна отправили на Финскую войну. Он там действовал не очень успешно, как и вся Красная армия, и начался закат его карьеры. Закончилось это арестом Штерна за две недели до начала войны с Германией и расстрелом в октябре 1941-го. Если бы Жукова послали в Финляндию, были велики шансы, что он там тоже не преуспел бы, и неизвестно, как бы дальше складывалась его карьера.

В 1941 году Жукову опять относительно повезло. Он командовал войсками Юго-Западного фронта, это Украина. Этот фронт тоже потерпел поражение, но оно было не столь тотальным и впечатляющим, как поражение Западного фронта в Белоруссии, на направлении главного удара немцев. Жукова тогда гнев Сталина миновал. Но после проигрыша Смоленского сражения Сталин был на Жукова очень зол. Однако взмолились члены политбюро – Молотов, Микоян, Берия, сказали, что не надо отправлять Жукова под трибунал: вон Павлова расстреляли, лучше, что ли, стало? Жукова послали на какое-то время командовать Резервным фронтом. Так ему повезло еще раз, можно сказать.

Позднее, в 1946 году, как известно, Сталин заподозрил Жукова в приписывании себе всех побед в Великой Отечественной войне и сместил его с поста главкома сухопутных сил, отправил командовать Одесским округом, а потом уже совсем глухим Уральским округом. Тогда, насколько я понимаю, никаких реальных мыслей о захвате власти у Жукова не было. А вот после смерти Сталина такие мысли у маршала, вполне вероятно, появились. Во всяком случае, в 1957 году Хрущев отправил его в отставку именно из-за подозрений в заговоре.

– В годы войны выдвигается целое поколение новых генералов и маршалов. Какие у них были между собой отношения? Я читал в одной из зарубежных биографий маршала Конева, что Жуков его однажды, после осенних поражений 1941 года, фактически спас от расстрела. Эти люди больше конкурировали между собой или сотрудничали? Чего там было больше?

– Было соперничество, хотя были и определенные связки тоже. Например, маршал Тимошенко был довольно тесно связан с Малиновским, продвигал его, но конкурировал с Жуковым. А Жуков и Малиновский друг друга терпеть не могли. Позднее, зная об этом, Хрущев, назначив Жукова министром обороны, сделал первым заместителем министра Малиновского, поскольку знал, что эти два маршала против него точно не сговорятся. В 1964 году, правда, когда Жуков уже был в отставке, Малиновский активно участвовал в свержении Хрущева, но это уже другая история. Что касается защиты Жуковым Конева в 1941 году, то в их мемуарах это в таком виде не описано. С другой стороны, их отношения до 1957 года были близкими, и Конев подозревался Хрущевым в участии в заговоре Жукова. Этим и объясняется то, что Конев тогда опубликовал антижуковскую статью в "Правде", чего Жуков ему не мог потом простить. Конев, очевидно, не знал, насколько серьезно будут разбираться с истинными или мнимыми заговорщиками, и на всякий случай подстраховался.

– Среди плеяды сталинских полководцев были люди с трагическим опытом – они подвергались репрессиям, но им удалось выжить. Это в первую очередь маршалы Рокоссовский и Мерецков. Они едва избежали гибели, потом их освободили. Это отразилось на их поведении в военные годы, были ли они более осторожны?

– Рокоссовский точно нет. Он какой-то особой осторожностью, мнительностью при совершении тех или иных поступков не отличался. У Мерецкова, может быть, какая-то осторожность в действиях и появилась. Но он действовал на достаточно второстепенных фронтах – Волховском, потом Карельском – и был не в первом ряду маршалов, скажем так.

С потерями не считаться

– Насколько свободны в своих профессиональных действиях были военачальники Сталина? Я встречал такую версию: якобы поначалу Сталин военным не доверял и активно вмешивался в планирование военных операций. А потом, особенно после Сталинграда, стал больше им давать воли, прислушиваться к их мнению, маршалы и генералы почувствовали себя более самостоятельными фигурами. И это, мол, отличало Сталина от Гитлера, который до самого конца хотел всем командовать сам. Это так?

– Нет. До определенной степени Сталин, безусловно, доверял своим генералам и маршалам, иначе он бы их не назначил командовать фронтами и армиями. Что ситуация как-то изменилась после Сталинграда, ни на чем не прослеживается. Верховным главнокомандующим был Сталин, он, естественно, участвовал в планировании всех операций, никуда это не делось. Следил он за ходом операций ежедневно, предъявлял определенные требования. Например, в начале 1945 года требовал от Малиновского побыстрее взять Будапешт. Другое дело, что документы высшего командного звена, Ставки и командования фронтами, опубликованы далеко не полностью. Конечно, тут можно предполагать какие-то варианты на случай, что мы когда-нибудь ознакомимся со всем корпусом этих документов.

– Как в целом воевало это поколение военачальников? У них было что-то общее как у полководцев или каждый обладал своим стилем? Например, кто больше берег солдатские жизни, а кто не считал потери, лишь бы только выполнить поставленную задачу в срок?

– Солдатские жизни берег прежде всего Буденный.

– Неожиданно: почему именно он? У Буденного образ этакого лихого рубаки-кавалериста...

– Он был полководцем Гражданской войны, когда опирался на свою Конармию, которой командовал, и был заинтересован в том, чтобы она несла наименьшие потери. Большие потери подрывали его положение и авторитет у подчиненных. Буденный так пытался воевать и во Вторую мировую войну, и его можно назвать скорее маршалом отступления, чем маршалом обороны, не говоря уже о наступлении. Он предлагал попытаться вовремя уйти из Киевского котла, еще до того, как тот, собственно, превратился в котел. Позднее он сумел настоять на том, чтобы отвести войска на юге к предгорьям Кавказа, и тем самым часть войск своего фронта спас.

Я еще раз должен сказать, что по общей боеспособности и уровню командного состава Красная армия уступала немецкой. Любое наступление, любая операция поэтому оборачивались большой кровью. Полководцы Гражданской войны, тот же Буденный или Ворошилов, не очень готовы были воевать таким образом, как хотел воевать Сталин, и достаточно быстро оказались не у дел, хотя и не только по этим причинам. Единственный Тимошенко из них вписался в эту стратегию. В свое время он прославился приказом, согласно которому на маневрах следовало использовать боевые снаряды. Если такое последовательно проводить в жизнь, то каждые маневры давали бы потери, сопоставимые со средним сражением такого же масштаба. Все остальные маршалы более или менее быстро приняли этот подход: людей не жалеть, с потерями не считаться.

Смотри также

Жуков во французском исполнении

– О Рокоссовском можно прочесть в некоторых источниках, в том числе польских, что он был более бережлив в этом плане. Это миф?

– Да. У двух маршалов, если брать в целом за войну, соотношение потерь убитыми с противником будет более благоприятным, чем у других – у Малиновского и Толбухина. Но они сражались значительную часть времени против румынских и венгерских войск, которые заметно уступали по боеспособности немцам. А когда воевали с вермахтом, то соотношение потерь у них было такое же, как у других маршалов.

– Если посмотреть на то, как планировались и осуществлялись советские военные операции в 1941–1945 годах, то кто был наибольшим талантом? Жуков или кто-то еще?

– Я не возьмусь сказать, кто из них больший талант. У них был примерно один уровень проведения операций. Успех в основном зависел от того, сколько войск им дали, с одной стороны, и сколько войск противника им в данный момент противостояло. Очень трудно на такой вопрос ответить.

Маршалы и политика

– Советские военачальники Второй мировой все были убежденными коммунистами и сталинистами?

– Я бы сказал проще: они были убежденными карьеристами. Сталинистами же – по необходимости. Когда к власти пришел Хрущев, Жуков был до определенного момента одним из главных его соратников в проведении политики десталинизации. Рокоссовский вроде бы остался предан Сталину и после его смерти. Во всяком случае он отказался от предложения Хрущева выступить с какой-нибудь антисталинской статьей, а в 1956 году, будучи министром обороны Польши, пытался воспрепятствовать приходу к власти Владислава Гомулки, который тогда выступал как реформатор. У Малиновского, я изучал его биографию, какой-то особой любви к Сталину я не заметил – при этом и Сталин всегда относился к Малиновскому с подозрением.

– Из-за его социального происхождения? По версии, которую распространяла бывшая жена Малиновского, он был внебрачным сыном царского генерала, одесского полицмейстера...

– Нет, о его происхождении никто, к счастью для него, долго не знал. Там было серьезное подозрение, что он в Гражданскую войну служил офицером у белых, что было правдой, но не было доказано тогда. Но все время у Сталина были какие-то подозрения к Малиновскому. Во время Сталинградской битвы, когда Малиновского назначили командовать 2-й гвардейской армией, Сталин приказал Хрущеву, который был членом военного совета Сталинградского фронта, отправиться к Малиновскому и пребывать в этой армии, следить, чтобы Малиновский, сам или с войсками, не перебежал на сторону немцев. Эти подозрения усилились с тех пор, как адъютант Малиновского ушел за линию фронта.

Насчет сталинизма остальных маршалов... Василевский, начальник Генштаба, по-моему, был безусловно предан Сталину. Шапошников, его предшественник, тоже. О Толбухине трудно сказать – это вообще самый таинственный маршал, он умер довольно рано, мемуаров не оставил и мало исследован. Еременко критиковал Сталина после войны, сохранился его дневник, если он аутентичный, и там были антисталинские записи. Нельзя сказать, что все военачальники были сталинистами, и даже нельзя сказать, что все были убежденными коммунистами. Насчет Малиновского у меня большие сомнения, например, что он был убежденным коммунистом вообще.

– Вы упомянули, что в 1957 году маршал Жуков был отправлен Хрущевым в отставку с поста министра обороны СССР по подозрению в заговоре с целью захвата власти. Это был момент, когда "сталинское" поколение советских военных могло сыграть политическую роль. Почему у них не вышло? С другой стороны, насколько ясны доказательства того, что этот заговор вообще был?

– Жуков предлагал Хрущеву поставить во главе КГБ и МВД армейских генералов или маршалов, поскольку оба этих ведомства располагают войсками, которые в случае войны должны поступить под общее командование. Вот, мол, пусть ими и командуют армейские люди. Хрущев не был дураком и быстро сообразил, к чему дело идет. Потом всплыла история со школой диверсантов, которую собирались создать в Тамбове в начале 1958 года, не известив об этом партийное руководство. Начальник этой школы генерал Мамсуров заподозрил неладное, и как только маршал Жуков отбыл в командировку в Албанию, он пошел к Малиновскому, который замещал Жукова, а потом они вместе пошли к Хрущеву. Хрущев понял, что это, условно говоря, готовятся коммандос для переворота, и принял меры. Но поступил с Жуковым по-божески: только отправил на пенсию.

При Сталине бы, конечно, стопроцентно расстреляли всю троицу причастных – и Жукова, и Конева, которого Жуков предлагал на пост министра внутренних дел, и Штеменко, которого, похоже, Жуков прочил на пост главы КГБ. Все доказательства сводятся к тем сведениям, которые были представлены на ноябрьском пленуме ЦК 1957 года, где Жуков был отправлен в отставку. Это предложение Жукова поставить МВД и КГБ под контроль лояльных ему генералов и маршалов и создание без уведомления ЦК школы диверсантов. Там предполагался огромный курс обучения, 6–8 лет, что было достаточно нелепо и скорее походило на намерение Жукова держать преданных ему офицеров в качестве курсантов этой школы вблизи от Москвы для своих целей. Сам заговор, если его так можно называть, конечно, отнюдь не вошел в финальную стадию.

Удивить Эйзенхауэра

– Если подвести итог, как можно оценить это поколение советских военачальников? Кто они были в первую очередь: верные служаки, талантливые генералы, никудышные политики? Можно как-то обобщить их историческое значение?

– Их мотивы могли быть разными, но они, конечно, хотели сделать как лучше для армии и страны – это безусловно. Другое дело, что уровень Красной армии был достаточно низким. Это, кстати, блестяще в своих исследованиях показал российский историк Андрей Смирнов. Он исследовал уровень боеспособности Красной армии до и после периода репрессий и установил, что, во-первых, он был примерно одинаковым, а во-вторых, что Красная армия по уровню подготовки очень уступала вермахту.

Здесь, как я понимаю, играла большую роль такая вещь. Западного солдата – немецкого, американского, французского, польского – можно убедить, что, если ты будешь усердно заниматься военным делом в мирное время, это реально повысит твои шансы выжить на войне, в реальном бою. Советский же солдат знал, что сохранение его жизни – последний приоритет для его начальников. (Это, впрочем, во многих случаях было и для дореволюционной армии характерно.) При таком отношении к солдатским жизням никакие усердные занятия в мирное время особо не помогут выжить в боевой обстановке, если тебя бросят в безнадежной ситуации.

Замкнутый круг: пока не появится бережливость командования к солдатским жизням, уровень реальной подготовки личного состава не повысится, но, с другой стороны, с не слишком хорошо подготовленными солдатами трудно вести войну грамотно и экономно в смысле потерь. В результате все советские маршалы имели в руках свой инструмент – армию, которая в целом, особенно поначалу, значительно уступала противнику. Видимо, это и имел в виду Бродский, когда написал, что перед Жуковым "многие пали стены, хоть меч был вражьих тупей". Однако свою задачу советские маршалы выполнили, пусть с большими потерями, но победили – это было главное, эта победа.

Смотри также

Историк Борис Соколов – о мифах битвы под Прохоровкой

С другой стороны, скажем, того же Жукова нельзя себе представить во главе американской, британской или даже немецкой армии. Однажды после войны они встретились с генералом Эйзенхауэром, и у них зашел разговор о том, как преодолевать минные поля в случае, если на этом участке фронта минных полей много, а больших сил неприятеля нет. Жуков сказал: мы сперва бросаем туда пехоту, а потери от подрыва на минах считаем нормальными боевыми потерями. Но поскольку пехотинец не может подорвать противотанковые мины, то в проложенные таким образом пехотой проходы пускаем саперов, которые уже снимают противотанковые мины. Эйзенхауэр несколько обалдел от такого и сказал лишь нечто в том духе, что две армии – две морали. С другой стороны, представить себе того же Эйзенхауэра в Красной армии тоже невозможно, он бы под трибунал пошел за "мягкотелость".

Так что, наверное, советские маршалы были адекватны той армии, которой командовали. Свою задачу они выполнили. В 60-е годы они ушли со сцены – кто-то умер, кто-то ушел в отставку. Последним был Малиновский, остававшийся министром обороны до самой смерти в 1967 году. Потом новое поколение пришло, из тех, кто командовал в войну не фронтами, а только армиями – маршал Гречко и другие. У них уже был другой опыт – в частности, они во время войны гораздо меньше лично общались со Сталиным.