Всероссийское голосование по поправкам к Конституции, назначенное указом президента России на 22 апреля, может быть перенесено на июнь из-за пандемии коронавируса. Об этом сообщили "Ведомости" со ссылкой на три источника, близких к администрации президента. Центральная избирательная комиссия уже утвердила порядок проведения голосования, при этом глава ЦИК Элла Памфилова довольно эмоционально высказалась по поводу предстоящей работы на нем наблюдателей. А лингвисты отмечают безграмотность формулировки вопроса, на который предстоит ответить участникам голосования.

"Я хочу вот о чем сказать: нам, действительно, нужны наблюдатели, не надзиратели. Наблюдатели, которые в первую очередь будут отстаивать гарантированные Конституцией права, в том числе то, что касается права человека, который приходит проголосовать. (...) А не надзирателей, у которых иные цели", – сказала председатель ЦИК на заседании комиссии.

Памфилова считает, что основная задача наблюдателей - не допустить и предотвратить злоупотребления, "которые могли бы смазать или дискредитировать процесс голосования". Надзиратель же приходит на участок, чтобы "как стервятник дождаться, даже иногда спровоцировать то или иное нарушение", рассказала она. "(Чтобы) Зафиксировать его (нарушение) для того, чтобы потом трубить на всех площадках, проводя те или иные псевдо-исследования и экстраполируя и домышляя какие-то несуществующие факты, - то, что обеспечивает большой фронт работ как внутри, так и на международных площадках", - цитирует Памфилову агентство "Интерфакс".

Члены Центризбиркома всегда очень болезненно реагируют на критику в свой адрес, отмечает член совета движения в защиту прав избирателей "Голос" Станислав Андрейчук. Этим, видимо, и объясняется "превентивная" атака Памфиловой на наблюдателей на голосовании, которое еще пока неизвестно когда состоится.

– Членам ЦИК зачастую кажется, что действительно кто-то там какие-то нарушения сознательно провоцирует, пытается вывести комиссии на агрессивную реакцию и, таким образом, "хайпит". Понятно, что даже если такое и бывает, то это наименьшая из проблем российских выборов. Потому что это бывает крайне редко. А по большому счету, любые наблюдатели, конечно, должны быть своеобразными сторожевыми собаками на службе интересов избирателей. Они должны максимально внимательно смотреть и пытаться разобраться в любой ситуации, даже если у них возникают минимальные сомнения. От наблюдателя, у которого нет сомнений, который не пытается разобраться в том, что происходит, как раз пользы никакой нет. Но мы понимаем, что, скорее всего, избирательным комиссиям гораздо комфортнее работать именно с такими наблюдателями. Наверное, во многом именно поэтому сейчас вводится порядок, по которому наблюдателей на участки может направлять только Общественная палата: фактически вводится монополия на общественное наблюдение. Усложняются еще больше требования к представителям СМИ, которые смогут попасть на избирательные участки. То есть процедура становится все более и более закрытой, чтобы, не дай бог, никакой критики не прозвучало.

Подобного рода нападки на наблюдателей возникают, на самом деле, в каждую избирательную кампанию. И с каждым годом они возникают все чаще и чаще, точнее, все раньше и раньше – на более ранних стадиях избирательных кампаний, в данном случае кампании по проведению этого голосования, непонятно, как его называть… Естественно, что у нынешнего состава ЦИК, который работает с 2016 года, уже выработался определенный рефлекс на слово "наблюдатель". У членов ЦИК есть определенная история взаимоотношений с наблюдателями и определенный уровень раздраженности. Понятно, что организаторы голосования уже давно без иллюзий и понимают, как будет проходить голосование и какие претензии к ним могут быть предъявлены. Они, собственно, уже сейчас создали максимальное количество препятствий для того, чтобы какие-то претензии к ним предъявлялись.

– Движение "Голос" будет пытаться прислать своих наблюдателей на это голосование? Ведь многие сомневаются в его легитимности.

– Если говорить про движение "Голос", то у нас два вида наблюдений есть. Это долгосрочное наблюдение, которое мы уже начали, которое идет в нескольких десятках регионов, где у нас есть долгосрочные наблюдатели. Мы запустили наш сайт "Карта нарушений", куда любой гражданин может направить сообщение о том, что ему кажется нарушением. И оно после модерации попадает в публичный доступ, чтобы с ним могли познакомиться СМИ, те же самые избирательные комиссии и другие граждане. Что касается непосредственно дня голосования, то мы пока этого решения не приняли. Мы пока до конца не понимаем, как будет происходить аккредитация представителей СМИ. Мы не понимаем до конца, как будет происходить направление избирателей, потому что нет положения от Общественной палаты. А Общественная палата начинает в некоторых регионах говорить, что у них не все еще укомплектовано. Поэтому мы вопрос, связанный с наблюдением в день голосования, для себя пока подвесили. Мы, конечно, попытаемся все равно наблюдать – у нас есть члены комиссии, которые будут в этот день работать. Это ни в коем случае не является легитимацией голосования. В общем, наблюдение никогда не являлось легитимацией результатов. Скорее наоборот: отсутствие наблюдения гораздо больше этому способствует – если на голосовании есть серьезные нарушения, но их никто не увидел, никто не зафиксировал, никто не рассказал другим, – говорит Станислав Андрейчук.

В сети в конце прошлой недели появился и образец бюллетеня для голосования по конституционным поправкам. Вопрос в нем сформулирован так: "Вы одобряете изменения в Конституцию Российской Федерации?" Ответить предлагается "да" или "нет".

Оценить грамотность формулировки вопроса Радио Свобода попросило лингвиста, специалиста по культуре речи, орфографии, языковой норме и вариативности, заместителя директора по научной работе Института русского языка имени Виноградова Елену Шмелеву.

– Можно ли считать грамотной с точки зрения русского языка формулировку – "Вы одобряете изменения в Конституцию РФ"?

– Нет, конечно! Но это совсем не удивляет, потому что, собственно, почти все изменения, все эти добавки в Конституцию сформулированы крайне безграмотно. Понятно, что имеется в виду – "Одобряете ли вы внесение изменений в Конституцию РФ". Вот так это было бы правильно. А "изменения в Конституцию" – это невозможная конструкция. Либо нужно было бы сказать, уж в крайнем случае, – "изменения в Конституции". Здесь просто с падежами не справились. Нет согласования, просто не справились. Как если бы писали иностранцы, иностранные агенты (смеется). Потому что это не по-русски.

– Но все-таки, может быть, можно как-то оправдать такую формулировку? Мне часто приходится сталкиваться с тем, что какие-то нормы не то чтобы устаревают, а возникают новые нормы. Которые вначале выглядят безграмотными, а потом закрепляются. Даже словарями. Безграмотность побеждает грамотность...

– Да, я понимаю. Но здесь ситуация не такая. Понятно, почему так получилось – использована разговорная речь. Когда мы разговариваем, мы часто используем неполные конструкции. Но это же вопрос в официальном документе! Поэтому перенос таких неполных разговорных конструкций, конечно, совершенно недопустим. Это совершенно для официального документа не годится.

Там есть еще один забавный подвох – квадратики "да" и "нет". А есть известное свойство русской речи: мы часто начинаем с "нет" согласие. Мы очень часто это "нет" вставляем как раз в случае согласия. Поэтому тут все уже пошутили: "– Вы не одобряете поправки? – Да, одобряю. – Нет, одобряю". Есть анекдот про ворону, которая держала сыр. И ее спросили: "Ты за Путина?" Она закричала: "Да!" Сыр упал. Потом она думает: "А если бы я сказала "нет", то какая разница – все равно бы сыр упал?!" Вот так и здесь.

– Мы, журналисты, далеко не безгрешны с точки зрения грамотности русского языка. В последнее время приходится очень много писать именно о конституционных поправках. Как все-таки правильно – принять поправки к Конституции? Или принять поправки в Конституцию?

– Мне больше нравится "к", но при этом все-таки "в" это не ошибка. По крайней мере, грамматически это конструкция правильная. Но просто, конечно, когда такое "в" – это сразу показывает, что мы очень сильно влезаем в текст. "В" – это большее внедрение внутрь. Может быть, это как раз показывает такое подсознательное ощущение наших законодателей. Вообще, язык законов у нас чудовищный. Наш институт очень много с этим пытался работать. Мы пытались править законы, писать свои какие-то экспертизы, но это совершенно не принимается. В частности, вот эти поправки очень безграмотно сделаны.

– А вы можете привести какие-то примеры?

– Вот эта знаменитая поправка, в которой бог с предками. Есть анализ замечательного филолога Михаила Эпштейна из университета Эмори, который просто по словам разобрал, как вот это нанизывание родительных падежей приводит к совершенной непонятности конструкции – кто за что отвечает, кто за кем. Там полная несогласованность. Сама по себе эта поправка получается бессмысленной именно из-за того, что она по-русски написана ужасно.

– К вам и вашим коллегам-филологам обращаются за помощью, когда нужно сформулировать законодательный акт?

– Сейчас – нет. Дело в том, что вначале действительно была такая идея у Госдумы, чтобы была у них какая-то лингвистическая экспертиза. И они с нами хотели работать, сотрудничать. И хотя это большая бесплатная работа для наших сотрудников, мы были готовы. И разные законы, которые нам присылали, мы пытались править, писали свои замечания. Но потом мы видели, что их принимают в том же виде, в каком они и были. Отчасти мне кажется, что это даже сознательная такая вещь, что законы написаны очень непрозрачно. Так, что можно по-разному трактовать очень многие пункты. Может быть, это вообще такая особенность юридического языка… Нам-то кажется, что надо, чтобы законы с точки зрения пользователя были написаны так, чтобы все было понятно и четко. Но, может быть, как раз и хорошо для кого-то, что они написаны так, что можно трактовать в пользу кого нужно.

– Но ведь сформулировать статью закона так, чтобы все было предусмотрено, все нюансы, – очень сложно. Одна конструкция наслаивается на другую. Может быть, все-таки в первую очередь в этом дело?

– Конечно, сложно. Никто не говорит, что это просто, но у меня ощущение, что не очень-то и пытаются. У нас есть реальные примеры. Скажем, закон "О языке", который Института русского языка касается непосредственно, – закон о государственном языке РФ. Мы его очень много правили. Кое-что все-таки удалось в свое время отстоять, какие-то уж совсем бессмысленные формулировки. Но, вообще-то, он все равно неудобочитаемый, поэтому и не работает. Потому что это абсолютно бессмысленно, когда в законе говорится: "Запретить использовать иностранные слова в случае наличия их русских аналогов". И в этой фразе есть иностранное слово. Это совершенно неработающий закон, в частности, именно потому, что он очень плохо сформулирован, – считает заместитель директора по научной работе Института русского языка имени Виноградова Елена Шмелева.

Упомянутая Еленой Шмелевой поправка, раскритикованная Михаилом Эпштейном, звучит так: "Российская Федерация, объединенная тысячелетней историей, сохраняя память предков, передавших нам идеалы и веру в бога, а также преемственность развития российского государства, признает исторически сложившееся государственное единство". Михаил Эпштейн указывает, что, согласно этой формулировке, "исторически объединенное признает свое историческое единство". Как говорится, масло масляное. Кроме того, отмечает Михаил Эпштейн, преемственность нельзя передать, потому что преемственность – это и есть передача, то, что передается от предков потомкам. Свой пост в фейсбуке по поводу безграмотности формулировки поправки о "преемственности" Эпштейн опубликовал, когда поправки еще только обсуждались. Однако в принятом Государственной думой законе ни одного слова в этой поправке изменено не было.