Алапаевская узкоколейная железная дорога (АУЖД) – самая длинная пассажирская узкоколейка в России. Она спускается по восточному склону Среднего Урала из города Алапаевска к затерянному в тайге поселку Калач. Построенная для временных нужд, дорога существует уже 122 года. Поездка по ней похожа на путешествие в машине времени: из современности, через СССР – в доиндустриальную Россию.

После распада СССР бывшие строители светлого будущего чувствуют себя здесь брошенными. Работы нет. Большинство селений вдоль АУЖД не имеют канализации, водопровода и центрального отопления. Автодороги плохие или их вообще нет. Попасть в некоторые поселки, например в Муратково, в Строкинку или Калач, можно только по рельсам. Перевозка пассажиров стала главным назначением АУЖД.

Поезда ходят четыре раза в неделю и только ночью. В остальное время средством передвижения для местных жителей служат самодельные моторизованные дрезины, или "пионерки". Жители поселков собирают их вручную. Самое сложное – раздобыть подходящие колеса. Еще нужен мотор от мотоцикла. Короб и остальные детали конструируют из подручного материала кто во что горазд. Скорость движения мотодрезины – от 20 до 80 км в час.

Ельничная

Поселок Ельничная в 60 километрах от города Алапаевска образовался в 1914 году. Сейчас в нем примерно 170 человек. Школы и садика здесь нет, дети ездят в соседнее Бубчиково на школьном автобусе. Улица Клубная, по которой они идут с остановки, звонко чавкая ногами, не имеет даже деревянного тротуара. Дорога состоит из сплошной грязи, отливающей цветом стали под низкими сине-серыми мартовскими тучами. Где-то поблизости хрипло тараторят гуси.

– Наша станция раньше была узловая. Работали шпалопропиточный цех и пилорама, – говорит руководитель местного клуба Вера Латышева.

Здание клуба, где работают культорганизатор Вера Латышева и уборщица Марина Мингалева, давно в плачевном состоянии. Дырявая крыша, дырявый фундамент, а в одном месте провалился целый угол дома. Вместе с клубом это помещение делят сельская библиотека и приемная главы Бубчиковской администрации.

Впрочем, бедствие терпит не только клуб. Два года назад в поселке провалился пешеходный мостик через пожарный водоем. В аварийном состоянии и местный ФАП, а жители наперебой жалуются на ветхое муниципальное жилье.

– В каждом доме вот такие проблемы: фундамент, брус, печь, – говорит Вера. – Те дома, которые строили старожилы в 40-е и 50-е годы 20-го века, еще стоят. А более современные дома из бруса "с подсечкой" быстро разрушаются, потому что из дерева при обработке извлекли смолу.

Вера Латышева родилась и выросла в восточном Казахстане. Вокруг жили выселенные немцы, украинцы, белорусы.

– Дед с бабушкой были казаки-староверы, после революции скрывались в горах. В 1935 году они со своего поселения вышли, и тогда их раскулачили. Потом дед войну прошел... Мы многого не знаем, раньше этим не интересовались, – говорит она.

В момент распада СССР у Веры в Казахстане была семья, квартира и хорошая работа. Уехать в Ельничную, на родину матери, вынудили старшие дети, которые не захотели учить казахский язык, когда он стал в Казахстане обязательным предметом. "Нам не нужен казахский язык, мы – русские!" – заявили они.

– Если бы не дети, я бы там и осталась, – признается Латышева. – Когда я сюда приехала в 1995 году, меня поразил контраст. В Казахстане даже чужие люди между собой общались теснее, чем здесь родные. Может, потому что там были выселки, а тут – советские люди? Ссыльные старались как-то друг к дружке приткнуться. Справляли все праздники по очереди, всей общиной – и христианские, и мусульманские. Здесь это все запрещено было, здесь почему-то до сих пор даже по праздникам поют исключительно патриотические песни. А хочется разные песни петь…

Несмотря на все сложности, Вера здесь прижилась. Дети подарили ей уже пять внуков. Все они живут в Ельничной и тоже никуда уезжать пока не собираются.

– Мы живем все равно хорошо. Праздники справляем в клубе, всех поздравляем. Отмечаем День поселка, чествуем своих жителей, – говорит Вера. – У нас есть семьи, целые династии, с общим трудовым стажем на АУЖД по 115 лет. Если бы было совсем плохо – мы бы уехали. Бывает, начальник накричит, а я в клубе пою, стресс снимаю!

Строкинка

От Ельничной до соседней Строкинки – восемь километров. Поселок основан в 1895 году и назван в честь местной реки Строка. Узкоколейная дорога сюда была проложена в 1912 году. Автомобильной дороги нет.

Поезда ходят не каждый день. Высадившись на пустынной остановке, путник рискует застрять здесь на сутки или трое, если только его кто-нибудь не отвезет обратно к цивилизации на мотодрезине. Первое, что бросается в глаза, – полуразрушенное здание бывшей станции и просвечивающие насквозь дырявыми стенами полуразобранные деревянные дома. Чтобы отыскать местных жителей, нужно подняться вверх от узкоколейки по заболоченному пустырю, ориентируясь по лаю собак. В Строкинке живет 26 человек, в основном в возрасте.

Сорокалетний Николай, возможно, сегодня самый молодой житель деревни. Он работает на частного предпринимателя, заготавливает лес.

– Я здесь родился. Мы здесь не живем, а существуем, – говорит он. – Власти ничего не хотят делать. Жилье ветхое, надо ремонтировать. В домах все валится. Стоит только жильцам из какого-то дома выехать – его тут же распилят и растащат на материал, чтобы отремонтировать свое жилье. Доску же надо где-то взять – пилорамы в поселке нет.

Электричество в Строкинку проведено, но столбы старые, ненадежные.

– Чуть дунет ветер посильнее – и Строкинка остается без света, – говорит Николай.

Во время выборов сюда исправно приезжают члены УИК, пробегают по домам с урной. Скорая помощь в Строкинку может доехать только в холодное время года по зимней дороге вдоль узкоколейки. Фельдшерский пункт развалился. Приезжает медработник на тепловозе один раз в месяц.

– Если кто заболеет – его только самим вывозить, – поясняет Николай. – Зимой на машине по зимнику, а летом – на "пионерке" до Ельничной, а туда уже можно вызвать скорую помощь. Дрезинку у нас называют "Беда". Раньше люди вылетали и убивались. Вот последние годы как-то поспокойнее стало.

Тем не менее, Николаю с женой здесь нравится, уезжать не планируют. Зимой он на лесозаготовках может зарабатывать по 30–40 тысяч рублей, летом семью выручает подсобное хозяйство.

Единственный продуктовый магазин в Строкинке располагается в здании бывшей почты и работает всего два часа в день. Местный предприниматель Владимир Иванович возит продукты из Алапаевска. До Ельничной – на машине, а оттуда – на дрезине с прицепом. Дрезину он хранит в специальном гараже, ставить ее на рельсы и снимать приходится вручную.

– Я уже три года на пенсии. С каждым годом моя дрезина становится все тяжелее, – шутит он. – В принципе, можно и не работать, жить на одну пенсию. Но здесь есть люди, которые уже и поехать никуда не могут, старые. Продукты для них вожу. Я тут прирос, я же здесь родился! Пока могу – шевелюсь, когда уж не смогу, поеду, может, в Синячиху жить. Мне там квартира от отца осталась.

Все было бы ничего, если бы была дорога, говорит Владимир Иванович:

– Зимой дорога мало-мальская есть, пока земля мерзлая. Но ее весной лесовозы размешивают в кашу. Они работают по принципу: сегодня живем, а завтра хоть трава не расти! Я ругался, нервы портил. Весной, когда почва оттает, ездить нельзя, надо, чтобы дороги просохли. Но они возят лес до упора, пока у них этот "Урал" или КамАЗ с тремя мостами не сел на пузо. И остаются такие колеи, приходит осень, их замораживает… Лесозаготовители сами-то потом маются, машины в колеях корежит и ломает. А дорогу делать не хотят! Я всех не знаю, конечно, нюансов, но, по-моему, у кого аренда есть, леса рубят по этой дороге, они должны ее содержать! Это надо в Алапаевск писать, глава Бубчиково тоже ничего не может сделать, все кричит – денег нет у него. Обращаться к властям – это себе испортить остатки сердца.

Владимир Иванович вспоминает, что во времена его детства поселок выглядел совсем по-другому: была своя электростанция, машины, гаражи, ремонтные цеха, кузни, конные дворы, лошадей около сотни, свиньи, гуси, покосы.

– Здесь была центральная усадьба, лесопункт всех лесных участков, – рассказывает он. – Потом построили Березовку в 1953 году, решили Строкинку прикрыть. Начали ломать гаражи у нас, потащили станки через окна – по-варварски все, руководство дало добро кому-то, они все в Березовку уперли. Народ стал уезжать отсюда. Школа и больница еще оставалась. В 1974 году я окончил школу, и это был последний, 10-й класс: ее закрыли. Потом и больницу закрыли. Сельсовет в Ельничную уехал. Кто знает, что у них было в голове... Но мы еще работали, пока перестройка не развалила всё. В 2000 году нам зарплату сигаретами давали. Если бы не громили Строкинку, этот участок так бы до сих пор и работал. Я уверен, что у меня оба сына бы тут жили. Сейчас назад, наверное, ничего не вернуть, работы нет, и никто сюда не поедет.

Экономист Татьяна Писарева объясняет, что могло случиться с этой деревней:

– В 1953–1956 годах происходила реализация Генплана. Генплан в СССР давался на пятилетку, и составлялся он для того, чтобы в убыточные предприятия не вкладывать деньги, а их консервировать либо реконструировать. Если поселок только обрабатывает сам себя, не приносит прибыли государству и уже ясно, что через три года там закончатся делянки, принималось решение о консервации. На время, пока не вырастет новый лес. Возможно, срок расконсервации уже подошел, но ее не случилось, потому что само государство СССР к этому моменту исчезло, – говорит Писарева. – В отношении жителей этих поселков нет государственной политики вообще никакой. Но с 1 января 2020 года должна заработать программа "Сельская ипотека" под 2,7% годовых для того, чтобы эти умирающие поселки восстановить. Когда поселки умирают, это очень плохо! Во-первых, простаивает земля, природные богатства не используются. А земля – это самый дорогостоящий ресурс. Второе – поселок, это, как правило, агроресурсная организация. Все равно люди держат скотину, которую они сдают куда-то, птицу, яйца. В абсолютно любом регионе, в любой деревне можно построить свиноферму. Это и бизнес, и людям работа.

Санкино

Санкино – самый крупный поселок на узкоколейке, не считая Верхней Синячихи. Он находится в 115 километрах от Алапаевска. Здесь работает локомотивное депо. Отсюда три раза в неделю на отдельном тепловозе можно доехать до поселка Калач – конечной станции АУЖД. Грунтовая дорога, как везде в этих краях, в распутицу раскисает и становится непроезжей.

Считается, что большинство поселков вдоль АУЖД возникли в процессе индустриализации в начале 20-го века. Но Санкино ведет свою историю со времен покорения Ермаком реки Туры – уже 420 лет. Живут здесь примерно 400 человек. Часть домов имеют центральное отопление и даже водопровод. Есть детский садик и школа.

– У нас есть ФАП, работает фельдшер, – говорит председатель совета ветеранов Санкино Валентина Зайцева. – Раньше была больница хорошая, но пришла оптимизация, и все закрыли. Сейчас снова восстанавливают. Дали нам ставку медсестры, мы очень рады. Пока у нас в районе всего одна машина скорой помощи на всю территорию Махневского образования. Но нам обещали, что дадут вторую.

Детей в поселке становится все меньше, молодежь уезжает учиться в город и уже не возвращается. Но есть и обратное движение – некоторые переезжают сюда жить из больших городов.

– В трех километрах от нас, в соседней деревне Новоселово верующие живут, монастырь там построили, преобразили деревню. Люди православные приезжают, покупают дома, – говорит Валентина Аркадьевна.

От четырехсотлетней истории поселка здесь сохранились некоторые предметы крестьянского быта, но рассказать о них некому – в поселке нет краеведческого музея, есть только "музейная" комната в здании администрации. Основная часть материалов посвящена местным жителям – участникам Великой Отечественной войны.

О том, что в советское время в окрестностях Санкино были колонии ГУЛАГа и лагеря трудармейцев, в поселке помнят единицы.

– Я родился в деревне Афончиково, – рассказывает 88-летний Николай Болотов. – В сороковых годах здесь зона была. Квадрат загороженный. Примерно 250 на 250 метров, четыре вышки, бараки. Заключенных водили в лес на заготовку древесины через нашу деревню. Мы пацаны были. Этап ведут, сто человек поляков, одеты все в чистом. Кругом собаки. Впереди – охрана, сзади – охрана. Мы картошку бросим – они подбирают. Нам смешно! Очень они любили картошку.

По воспоминаниям Болотова, кроме поляков, в лагере содержались также немцы. Среди них были высококвалифицированные специалисты, например врачи, которые иногда оперировали местных жителей. Николай Семёнович и сам не может точно сказать, видел он зэков, трудармейцев или военнопленных. Известно, что военнопленные содержались в соседних Измоденово и Хабарчихе. Немцы из лагеря, скорее всего, были трудармейцами, а поляки, о которых говорит Болотов, могли быть "осадниками", то есть гражданскими лицами, высланными с бывших польских территорий в 1939 году. Здесь же, в Севураллаге, содержались интернированные эстонцы. Считается, что бывший премьер-министр Эстонской Республики Адо Бирк и пять членов его правительства захоронены где-то в окрестностях деревень Санкино и Шарыгино.

– В своих воспоминаниях репрессированные эстонцы – узники Севураллага называют Свердловскую область "всепланетная мясорубка", – комментирует Владимир Мотревич, профессор кафедры археологии и этнологии УРФУ. – Во-первых, это край ссылки. Уже начиная с XVII века сюда ссылали неугодных. Кто здесь не умер – стремился поскорее уехать. Сосланные освобождались или сбегали, возвращались в свои края. На их место пригоняли других. А во-вторых, для Урала характерен ускоренный "оборот населения", так называемая "африканская" модель, особенно на севере и востоке области. Люди живут недолго. Народ не знает ничего, потому что очень быстро сменяются поколения. Поэтому и нет никакой памяти исторической.

Муратково

Поселок Муратково стоит на берегах реки Кыртомки в 75 километрах к северу от Алапаевска между Строкинкой и Санкино. Административно село подчиняется Махневскому муниципальному образованию. Отопление в домах печное, в каждом дворе – колодец. Линия электропередач работает более-менее стабильно. В поселке живет примерно 150 человек, большинство жителей – пенсионного и предпенсионного возраста.

Зимой в Муратково можно добраться на автомобиле, в другое время года – только по рельсам или по воде. Школы нет, немногочисленных школьников возят на учебу в Санкино на специальном школьном тепловозе.

80-летний Александр Норицын в Муратково родился и вырос. Пенсионер уже больше 30 лет изучает историю своего поселка по документам и рассказам старожилов.

– Раньше это был большой поселок, трудолюбивый, богатый, полторы тысячи жителей. Танцплощадки были, много молодежи. Народ сознательный, активный, – вспоминает он. – Неизвестна точная дата возникновения Муратково. Пермский архив ответил на мой запрос, что поселок назван именем революционера Муратова, который будто бы основал эту деревню в 1917 году. А вот через Верхотурский архив я узнал, что соседнее Болотовское, в 11 километрах от нас, организовалось еще в 1624 году. Но и здесь наверняка уже тогда были избушки охотников и рыбаков, природные места хорошие! Сюда легко было подняться по реке.

Дед Александра Норицына когда-то добровольно переселился сюда из Ивановской губернии. Николай Лимонов занимался выделкой кожи, пчелами, рыбалкой.

В 1921 году возвели мост через реку Кыртомку, в 1923–24 годах возникли первые советские леспромхозы. В поселке строились печи для обжига угля.

– 42 кирпичные печи было построено, – рассказывает Норицын. – В каждую печь входило не меньше 80 кубометров "долгача" (бревно определенной длины. – РС). На берегах реки была хорошая глина, в поселке были сараи, где из нее делали кирпичи и посуду.

В 1925 году сюда провели узкоколейку и построили станцию Муратково. В 1929 году древесину и уголь начали вывозить в город. Тогда же здесь появились и спецпереселенцы с Кубани. Об этом Александру Андреевичу рассказал дед.

– Мой дед на пекарне работал и знал одну женщину, у которой на квартире жили кубанцы. Дед пытался их подкармливать, потому что они были голоднёхонькие. Сначала он просто хлеб давал, но его комендант начал гонять, пришлось идти на хитрость. Рядом с пекарней была отходная яма. Дед приспособился – хлеб порежет, в чистую воду кинет, и на краю отходной ямы под видом помоев выплеснет. Кубанцы потом потихоньку подбирают. Они были без теплых вещей, да и не привычны к нашему климату. Помирали, как мухи, так все и вывелись... Кладбище у нас на две половины, на две горы, слева и справа. А посередке в ложбине хоронили их, в одну могилку человек по пять. Тут никаких признаков не осталось, ни столбиков, ни холмиков даже – все засасывает болото… Почему-то про могилы кубанцев никто никогда не спрашивает. Хоть бы какой-то памятник им поставили, – сокрушается Норицын.

Коренным жителям здесь тоже приходилось нелегко, особенно в годы войны, говорит он:

– Мы в леспромхозах, где полей не было, во время войны в лесу промышляли – в земле копались, липовый лес ели, сушили крапиву, лебеду, все это жарили-парили, страшно говорить. А в колхозах попроще было еду добывать, но приходилось от государства прятаться.

В Советском Союзе все колхозные пашни были на учете у государства. По первым всходам делался прогноз будущего урожая, и колхозу ставился план, например, собрать по 11 центнеров зерна с гектара. Однако реальный урожай зачастую оказывался намного меньше, всего по 8–9 центнеров.

– А все равно, сдавать надо было государству по плану, и самим ничего не оставалось, – рассказывает Александр Андреевич. – На пропитание колхозникам за трудодни нечего было раздавать. В соседнем Савино втихушку распахали новые поля за рекой, и там тоже сеяли и убирали зерновые. Государству зерно сдали, а остальное раздали жителям по мешку-полтора, и молчок! Если бы узнали – всех бы наказали.

В пятидесятых годах производство угля из Муратково перенесли в Верхнюю Синячиху, печи закрылись. Местные жители продолжают работать на лесозаготовках, охотиться, собирать кедровые орехи и клюкву.

– Я все хочу написать о своем поселке, но здоровье все чаще подводит – то инфаркт догонит, то операция, то ноги не хотят ходить. Сейчас весна, заготовка дров, улицы все в поселке распаханы лесовозами страшно, невозможно пройти 100 метров до магазина. А я и ходить не могу, на "Жигуленке" выехал бы за хлебом, да тоже не проехать, – говорит пенсионер Норицын.

– Мы уже привыкли к такой жизни, для нас вроде сойдет и так, – говорит пенсионер Василий Еднак. – Лишь бы только власти нас замечали. А то у нас власть людей не уважает, люди брошены и очень обозлены. Раньше у нас был Санкинский леспромхоз, большой, могучий. Все работали, все были довольны. Семьи создавали, дома получали. Честно, против вот этой жизни – и ту жизнь взять, я бы с радостью вернулся в ту жизнь!

Василий Еднак родился и вырос в поселке Калач в 150 километрах от Алапаевска. Сейчас это конечная станция АУЖД, линия Калач – Санкино была проложена в 1967 году. В 80-е годы в Калаче было около 600 человек, а теперь осталось всего девять. Большинство жителей переехали в соседние поселки, но до сих пор с ностальгией вспоминают "малую родину". Василий Еднак благодарен своему земляку, главе Санкино Юрию Морозову, который раз в году организует встречу бывших односельчан-калачинцев.

Сам Еднак переехал в Муратково еще в молодости, после женитьбы на местной девушке Любе. Работает егерем, а в свободное время борется за правду и социальную справедливость. По его мнению, власти не выполняют своих прямых обязанностей по отношению к жителям: дороги и мосты – в аварийном состоянии, бюджетные средства расходуются не по назначению, из-за плохого состояния дорог в поселке три сезона в году не вывозится мусор.

У Василия много претензий не только к главе поселка Евгении Онучиной и главе Махневского муниципального образования Александру Лызлову, но и к руководителю ООО "Леспром" и по совместительству – депутату Махневской думы Сергею Краюхину. Василий и его единомышленники считают деятельность его лесозаготовительного предприятия причиной половины проблем в поселке.

– Дорогу каждый год разбивают лесовозы Краюхина, а делать ее опять будут за счет муниципального бюджета! – возмущается Еднак. – К нам сейчас возят продукты в магазин из Алапаевска. С такими дорогами завтра нам могут их не привезти и скорая не придет! А настоящая распутица начнется – знаете, что будет? Только на вездеходе ездить, на тракторе с гусеницами! Или на вертолете.

Обо всех проблемах Василий регулярно пишет в социальной сети "Одноклассники", где создал и ведет группу, посвященную селу Муратково. Однажды его посты увидел депутат государственной думы Дмитрий Ионин и решил поддержать деревенского правдоруба депутатскими запросами в адрес Генеральной прокуратуры. Проверка подтвердила большую часть фактов, изложенных Василием, но на этом пока и все.

– Я давно с этим бардаком борюсь, и везде отписки, отписки, отписки! У нас маленькие селения – Строкинка, Санкино, Муратково – должно быть легче порядок навести, чем в миллионном городе. Я не знаю, нужна Москве правда или не нужна? Это – последняя соломинка, – говорит Еднак. – Я уверен, что мне придется крепко огрызаться после этого всего. Правды все боятся. А я понимаю, так дальше жить нельзя! Вот недавно день счастья был. Я написал: "Счастье – это жить правдиво". На лжи счастье не построишь.

Немного истории

До появления узкоколейки люди могли передвигаться в этих местах исключительно пешком или по рекам. Вокруг – тайга и болота, болота и тайга. Зимой – мороз, летом – гнус. Выживали только самые выносливые. В 17-м веке здесь обнаружилась железная руда, и неимоверными усилиями были построены Алапаевский и Верхне-Синячихинский металлургические заводы.

Каждому заводу выделялась "дача" под вырубку леса, из которого выжигали уголь для плавки чугуна. В поисках новых делянок приходилось углубляться все дальше в уральскую тайгу, вывозить уголь и древесину к месту производства становилось сложнее. Поэтому в 1894 году началось строительство железной дороги.

Строили вручную, при помощи тачанки, кирки и лопаты. Много рабочих полегло в этих болотах. Первый состав до станции Мугай отправился в 1898 году, скорость его была примерно 20 км в час.

Исторически почти каждая станция здесь начиналась как поселок лесорубов и углежогов, постепенно обрастая подсобным хозяйством и вспомогательными производствами. Росла, ветвилась и почковалась паутина узкоколейки. Своего расцвета она достигла при советской власти. Чтобы выполнять государственные планы по вырубке леса, людей сюда свозили со всей страны, и добровольно, и принудительно. Последние объекты АУЖД были введены в эксплуатацию в начале семидесятых годов прошлого века. Тогда общая длина ее доходила до 600 километров.

В начале двухтысячных годов наступил перелом. В результате истощения природных ресурсов и экономических потрясений предприятия стали закрываться, начала сокращаться и дорога. Теперь ее длина всего 150 километров. Многие станции ликвидированы, ветки разобраны. Часть поселков прекратили свое существование, другие вернулись в доиндустриальную эпоху и доживают последние дни.