С 18 мая по 24 июня 1928 года в колонном зале Дома Союзов в Москве слушалось Шахтинское дело. Это был один из первых показательных политических процессов, организованных коммунистическим режимом. Следователи НКВД с помощью советских газет "нашли" виновных в экономическом кризисе – инженеров старой школы. Было осуждено 53 человека, среди них – три гражданина Германии. Пятеро осужденных, по сообщению газеты "Правда", были расстреляны, остальные приговорены к разным срокам заключения.

Этот процесс получил свое название по городу Шахты в Ростовской области, где с лета 1927 года начались аресты, которые продолжились в Ростове-на-Дону, Харькове, Москве. Арестованных свозили на суд в Москву, чтобы организовать показательный процесс, первый в истории СССР. Он стал генеральной репетицией судов, позднее во множестве инсценированных сотрудниками НКВД. Впервые советским людям рассказали о "врагах народа" и вредителях.

"Власти забрали у него фамилию"

– Мой отец Алексей Новиков родился в 1911 году. Его воспитали чекисты, – говорит Сергей Новиков, полковник юстиции в отставке, который сейчас живет в городе Шахты и работает в местном архиве. – Чекисты отправили моего отца учиться в Ленинград, в энергетический техникум (или институт, я точно не знаю). После окончания учебы отец вернулся работать диспетчером в Ростовскую область на шахту имени революционера Артема. Его арестовали в тот момент, когда он должен был включать энергетическую станцию. Если бы он ее включил, то случился бы взрыв. Благодаря действиям сотрудников НКВД, взрыва удалось избежать. Отца допросили и через какое-то время отпустили потому, что чекисты нашли настоящих вредителей. А отец навсегда понял, что чекисты стоят на страже государства, – с такой же убежденностью рассказывает Новиков.

О Шахтинском деле он впервые услышал от своего отца, когда они проезжали мимо старинного дома по проспекту Победы Революции в городе Шахты.

– Отец мне показал на красивое трехэтажное здание с колоннами, окруженное шикарным фруктовым садом. Отец сказал: "Это дом Колодуба, который на шахте работал штейгером (устаревшее "горный мастер". – РС)". Колодуб проходил по Шахтинскому делу, – говорит Сергей Новиков.

Два брата Колодубы, Емельян Кириллович и Андрей Кириллович, были осуждены и погибли в тюрьме. Личность Емельяна Колодуба – бывшего владельца шахты – больше всего привлекала внимание местной газеты "Молот", которая вместе с центральной печатью обличала "врагов народа" в саботаже, поломках, взрывах, преднамеренных авариях, вредительстве на заводах и фабриках. Газета "Известия" писала, что чекисты раскрыли заговор инженеров, которые действовали по заданию вражеских разведок и причиняли вред народному хозяйству. Арестованные подвергались травле. Так, Емельяна Колодуба обвинили в том, что он избивал рабочих. Но он говорил совершенно противоположное – что раньше на его шахтах люди жили лучше, чем при советской власти.

Второй брат, Андрей Колодуб, категорически отказывался признавать вину. На последнем допросе он набросился на следователя, крича, что его могут расстрелять, но он ничего не подпишет. Тогда следователи заставили его сына Кирилла публично отречься от отца. В газете появилось сообщение, что советский комсомолец, студент вуза, узнав о злодеянии своего отца, публично отрекся от него и сменил фамилию.

Публичное отречение от родителей стало с тех пор в СССР одним из методов давления на подозреваемых и обязательным элементом подобных уголовных дел.

– Моя бабушка Прасковья Колодуб – родная сестра Емельяна и Андрея. Она была последним, восьмым ребенком в семье, – рассказывает Олег Мотузков, который сейчас живет в Киеве. – Наш род ведет свое начало от казачьего атамана Петра Колодуба, правнуки которого обосновались в украинском селе Туровка в Черниговской области.

Емельян, старший брат, ушел в Россию. Простой парень смог стать владельцем шахты. К нему отправился жить младший брат Андрей. После революции у них отобрали собственность, но оставили работать: Емельян стал техником по рационализации при Донецком рудоуправлении, Андрей – заведующим проходкой шахты "Аюта". Одетые в шахтерскую форму, они приезжали к родителям в село в 1924 году. Это было событие для семьи. А потом до родителей дошла весть об их аресте.

– Я был хорошо знаком с сыном Андрея Кирилловича. Его звали Кирилл, – говорит Олег Мотузков. – Кириллу отец сказал во избежание ареста поменять фамилию. Фамилию Кирилл поменял. Вместо Колодуба стал Шацким. Он работал геологом, дорос до начальника управления геофизики в министерстве геологии СССР. Я с ним часто встречался у него дома в Москве, он приезжал к нам в село. Про судьбу его отца мы старались не говорить. Кирилл умер без нашей фамилии – власти забрали ее у него.

О том, что случилось в заключении с Емельяном и Андреем, Мотузков ничего не знает. По официальным данным, Андрей Колодуб получил восемь лет лишения свободы, пять лет поражения в правах и конфискацию половины имущества. Емельян Колодуб получил пять лет лишения свободы, три года поражения в правах и конфискацию трети имущества.

В оставшемся от Емельяна Колодуба старинном особняке в городе Шахты размещался противотуберкулезный диспансер, потом его перевели в другое место. В 90-х годах особняк обветшал, требовал ремонта, но местные власти ничего не сделали для объекта культурного наследия регионального значения. Когда здание осталось без охраны, местные жители стали буквально растаскивать его по кусочкам, и городские власти приняли решение снести дом. Сегодня в Шахтах на этом месте осталось лишь несколько деревьев, посаженных еще в XIX веке Емельяном Колодубом.

"Надо понимать то время"

– Тогда были враги, – по сей день убежден полковник юстиции в отставке Сергей Новиков. – Я видел много документов, делал выписки из уголовных дел, встречался кое с кем. Очень много осталось в Шахтах после революции инженеров, которые сберегали имущество своих хозяев, старались сохранить угольные запасы и оборудование. Эти инженеры часто писали письма за границу. Там жили их хозяева. Они ждали момента, как советская власть рухнет. Надо понимать то время. В моем хранилище есть очень много дел репрессированных. Лаврентий Павлович Берия был мудрый человек: он сделал так, что эти дела отданы на хранение. Я листаю их и понимаю, что да, эти люди представляли опасность для новой советской власти. Один из них – владелец шахт, миллионер Елпидифор Парамонов сбежал в Берлин, а его родственник Скочинский остался и переписывался с Парамоновым.

Профессор Санкт-Петербургского горного института Александр Скочинский был одним из группы ученых-горняков, арестованных по Шахтинскому делу. За год до его ареста была открыта новая шахта – ее назвали в честь Скочинского.

– Скочинский был поставлен в очень сложную моральную ситуацию, – говорит доктор исторических наук Сергей Красильников. – Чекисты предложили ему выступить на процессе в качестве технического эксперта в обмен на освобождение. Он согласился – его освободили во внесудебном порядке. Я читал его речь на суде: технических ошибок и просчетов было много, но все же зверского вредительства он не обнаружил, так как производство угля в Донбассе росло, и угольная промышленность развивалась из года в год. Однако этот факт советский агитпроп объяснил тем, что, несмотря на действия вредителей, простые советские шахтеры наращивали добычу. Скочинский получил две Сталинские премии в 1950 и 1951 году, а в 1954 году стал Героем социалистического труда. Он помогал другим ученым, получившим сроки.

Один из них, Николай Чинакал, на сделку с НКВД не пошел и получил шесть лет лагерей. Историк Красильников смог увидеться и поговорить с ним, когда Чинакал был жив.

– Шахтинское дело зацепило меня после одного случая. Когда я работал в институте истории в Новосибирске, я часто ходил гулять в сквер в центре города. Я там часто видел пожилого, очень подвижного человека, – рассказал Сергей Красильников. – Мы познакомились. Его звали Николай Андреевич Чинакал. Он прожил 90 с лишним лет. Молодым еще человеком он работал в Харькове начальником технического отдела треста "Донуголь", ответственном за внедрение импортной техники. Он был известным специалистом по горному оборудованию, которое закупали в Германии и Англии. Когда его арестовали, он занял позицию частичного признания, признал лишь часть обвинений.

Чинакалу дали срок шесть лет и отправили в ссылку Сибирь, в Кузбасс. На тюремных нарах он довел до конца свое изобретение, которое носит название "Щит Чинакала" – он защищает от обрушений угольный пласт. Изобретение стали применять уже в 30-х годах в советской угольной промышленности и продавать за рубеж. Эффект от внедрения позволил СССР сэкономить миллионы рублей и нарастить добычу угля. За это изобретение Чинакал получил Сталинскую премию. Специально для него был создан Горно-геологический институт, который он возглавил. В дальнейшем институту было присвоено имя его директора. Но мало кто догадывался, что знаменитый ученый побывал на многочасовых допросах в НКВД, а затем сидел в лагере.

Самоубийство накануне ареста

Николаю Николаевичу Елкину было 45 лет, когда он застрелился накануне своего ареста. Его внучка Елена Перова живет в городе Новочеркасске, который находится рядом с Шахтами.

– Дед мой работал на шахте штейгером, – рассказала Перова. – Он был родом из Таганрога. У него отец был присяжным поверенным, у них было поместье, три дома. А хутор Елкин был основан моим прадедом еще до революции. У прадеда было пять детей: четыре дочери и сын. Дочери погибли от рук новой советской власти. Помню, как моя бабушка Оля говорила: "Из четверых сестер Николая ни одна не умерла своей смертью". Дед боялся репрессий.

Николай Елкин учился в Новочеркасском политехническом институте. Его назначили управляющим шахты в Александровск-Грушевском (так до революции назывался город Шахты). Когда пришла советская власть, его сняли с должности, но, так как он был профессионалом, оставили работать на шахте.

Когда начались аресты, Николай Елкин сильно изменился. По словам его внучки Елены Перовой, он точно знал, что его арестуют – бывшему дворянину и управляющему шахты пощады не будет, если забирали всех инженеров и управленцев, его товарищей. И со дня на день должны были прийти за ним. Он собрал темно-коричневый чемоданчик, обитый по углам железными планками.

– Когда товарищей деда стали тягать на допросы, арестовывать, он, не выдержав этой ситуации, застрелился из ружья в своем доме в Шахтах. Жена деда, моя бабушка Оля очень тяжело переживала случившееся и не могла найти в себе силы рассказать подробности. Не слишком тогда много говорили об этом. После смерти деда она не смогла жить в доме, ей было морально очень тяжело видеть каждый день место гибели мужа. Она переехала в Новочеркасск, работала в системе ликбеза. От деда у нас в семье осталась его единственная фотография, на которой он в форме штейгера. Когда он ушел из жизни, ему было 45 лет. Я уже давно этот возраст миновала и всё думаю, как можно довести человека до такого отчаяния, чтобы он наложил на себя руки.

Это было не единственное самоубийство в Шахтинском деле.

Гавришенко и Башкин

Следствие шло три-четыре месяца. Никто не признавался до тех пор, пока чекисты методом пыток и многочасовых допросов не заставили двух человек подписать все документы. Первым был Николай Гавришенко. Его дело – это 671 лист. В очной ставке с ним участвовало 13 рабочих сразу. Он пытался несколько раз покончить с собой – бился головой о стену, бросался на следователей. Но чекисты оберегали ценного свидетеля, следили за ним в камере. Тогда Гавришенко выбросился с четвертого этажа во время допроса. Он разбился насмерть.

Вторым был главный механик Абрам Башкин, работавший до ареста во Власовском рудоуправлении. Он вел переписку со своим братом Исайей, эмигрировавшим в Берлин, иногда получал от него посылки. В последней посылке были мягкая мужская шляпа и макинтош. Сотрудники НКВД решили, что шляпа – это сигнал к мелкому саботажу, а макинтош – к крупным диверсиям.

Следователи допрашивали Башкина каждый день. Он дал обширные показания на 280 машинописных страницах, которые легли в основу дела. Дальше следователи НКВД нашли связь с эмиграцией.

В деле есть несколько писем от шахтовладельцев, которые переписывались со своими инженерами, которые остались на территории СССР. Переписка носила деловой характер, так как в середине 20-х годов еще заключались концессионные договора, и партнеры оговаривали условия сделок. Но для следствия было достаточно даже иностранного штампа на конверте, чтобы приобщить письма к делу в качестве "доказательств вины". Также доказательная база включала в себя протоколы допросов, очные ставки. Но в основном это были оговоры других людей и самооговоры.

Как только пошли первые показания, ростовские чекисты смогли представить это дело как перспективное. Для размаха нужно было получить одобрение у высшего руководства страны, поскольку чекисты находились в Ростове-на-Дону, а управление треста "Донуголь" – в Харькове. После обширной докладной записки Сталину, который дал добро, к делу подключились украинские чекисты. Первым взяли инженера Николая Березовского, а всего в Харькове было арестовано более 250 человек. Когда в Москве стали арестовывать руководителей горной промышленности, дело передали из Шахтинско-Донецкого оперативного сектора ОГПУ по Северо-Кавказскому краю в Центральный аппарат ОГПУ.

После директивы Сталина и Молотова, вышедшей 2 марта 1928 года, о том, что вредительство приняло опасные формы, Шахтинскому делу нужно было придать международный характер. Поэтому были арестованы пятеро немецких специалистов. Они налаживали работу оборудования, закупленного Россией в Германии. Двоих из них практически сразу же отпустили: немецкое правительство вступилось за них и жестко потребовало прекратить уголовное преследование.

Еще 13 апреля 1928 года, почти за месяц до окончания следствия, Сталин сделал выводы на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б): "Факты говорят, что шахтинское дело есть экономическая контрреволюция, затеянная частью буржуазных спецов, владевших раньше угольной промышленностью. Факты говорят далее, что эти спецы, будучи организованы в тайную группу, получали деньги на вредительство от бывших хозяев, сидящих теперь в эмиграции, и от контрреволюционных антисоветских капиталистических организаций на Западе".

На пленуме решили ставить рабочих на руководящие должности.

Знал, но не донес

В это время продолжались аресты. У чекистов появился новый термин: "вредительская цепочка", которая предполагает, что есть главный вредитель, который подбирает себе помощников, вплоть до самого низового уровня – и люди даже могут не догадываться, что они работают на главного вредителя. По этой логике чекисты могли изымать технические документы, привлекать экспертов, которые в угоду следствию говорили о том, что инженеры намеренно затянули планы по строительству шахт или во время аварии не смогли уберечь оборудование, скрывали места богатых угольных месторождений или преднамеренно их затопляли.

Был арестован весь технический и управленческий персонал треста "Донуголь" и даже те, кто там работал раньше, но уволился. Дальше чекисты отбирали тех, кого вывезти на процесс в Москву. В первую очередь тех, кому предстояло выступить в роли главарей и руководителей "вредительских цепочек". Суд проходил в Доме союзов, где сейчас располагается Государственная дума России. Людей набивалось много. Процесс освещали сотни журналистов, в том числе иностранных.

Обвиняемых было 53 человека. Они разделились на три группы. В первой были те, кто признавали свою вину. Вторая – около 20 человек – признала вину частично: "Знал, но не донес". Третья группа – это около 20 человек – отказалась сотрудничать со следствием. В числе последних был Лазарь Рабинович, знаменитый в прошлом миллионер. Он работал в системе ВСНХ в отраслевом представительстве "Донугля". Рабинович ничего не признал, а в своих жестких выступлениях обвинял чекистов в фабрикации дела. В своей заключительной речи он просил его расстрелять, так как он, пожилой человек, не выдержит тюрьму и лагеря. Рабиновича держали в тюрьме около трех лет, и там его след теряется. Историку Красильникову не удалось найти данные о его смерти.

По сообщению газеты "Правда", пять человек – инженеры Николай Кржижановский, Николай Бояринов, Николай Горлецкий, Семен Будный и Адриан Юсевич – были расстреляны. Эти данные долгие годы использовали историки. Однако двое из расстрельного списка, как оказалось, остались в живых.

– Когда мы просматривали архивные документы, то нашли список специалистов, которых выпускали в 1931 году из лагерей, – говорит историк Сергей Красильников. – Это огромная "простыня" из нескольких сотен фамилий. И вдруг видим две фамилии – Николай Кржижановский и Николай Бояринов. Они не были расстреляны в 1928 году. Согласно документам, их отправили работать по специальности: Кржижановского – на Урал, Бояринова – в Караганду. Дальнейшую их судьбу отследить сложно – на отправляемые нами запросы ФСБ не отвечает. Могу предполагать, что двух инженеров должны были "дострелить" в 1937 году, как это обычно было с людьми, однажды попавшими в руки НКВД.

Шахтинское дело стало основой для работы государственной репрессивной машины по фабрикации аналогичных дел и судебных процессов. В 1930 году по делам об экономической контрреволюции и вредительстве проходило 7275 человек, в 1931 году – 17 800 человек.

– До 1928 года людей за должностные или хозяйственные преступления судили по другим статьям Уголовного кодекса, которые не были расстрельными, потому что хозяйственная деятельность предусматривает сбои и поломки, – говорит Сергей Красильников. – С 1928 года Сталин начал ускоренное проведение индустриализации, которая резко ломала пропорции в экономике. Начался экономический кризис, который вызвал недовольство среди рабочих, в тех же Шахтах накануне арестов рабочие бунтовали и требовали повысить им зарплату. Власти нужно было отвести от себя подозрение в неэффективном руководстве и найти врагов, которые устроили кризис. Опытные работники из числа старых управленцев отлично понимали все просчеты советского руководства и как нельзя больше подходили на роль врага. Шахтинский судебный процесс позволил сформировать у народа образ врага, который на каждом шагу препятствует развитию советской экономики. При изучении мы столкнулись с огромным количеством сфабрикованных следователями НКВД документов. Так началась инсценирующая диктатура, которая позволила подчинить себе огромное количество людей, загнать их в ГУЛАГ, чтобы с их помощью осуществить все грандиозные стройки Советского Союза.

По решению Генеральной прокуратуры России, фигуранты Шахтинского дела были реабилитированы через 72 года, в 2000 году. До этого времени никто из них не дожил.