С 12 мая объявлено завершение режима нерабочих дней, и, хотя говорить об окончании пандемии, очевидно, ещё совсем рано, можно попытаться осмыслить, чему же российская власть и общество научились за этот период. Пожалуй, анализировать это в отношении всей власти и всего общества – задача слишком амбициозная, однако можно рассмотреть один крайне важный и показательный сегмент – суд. Это тем более уместно потому, что суды в России уже возобновили обычную работу.
Если рядовые неравнодушные граждане в период "повышенной готовности" помогали врачам, собирая для них деньги на средства индивидуальной защиты, а пожилым и бездомным людям покупали горячие обеды, то суды должны были рассматривать только неотложные дела – например, связанные с вопросами свободы и несвободы. Ещё в период нерабочих дней медики и правозащитники не раз говорили о необходимости минимизировать число арестов в России. Если даже в отнюдь не демократическом Иране заключенных на время пандемии коронавируса выпускали на свободу, то в нашей стране это оказалось не так. Можно вспомнить целый ряд громких дел, обвинение по которым основано на весьма сомнительной доказательной базе, когда либо избиралась, либо продлевалась избранная ранее мера пресечения, связанная с лишением свободы.
В начале мая Верховный суд Карелии в очередной раз отказался выпустить из-под стражи историка, исследователя сталинских репрессий, председателя республиканского отделения центра "Мемориал" Юрия Дмитриева (помимо всего прочего, уже не очень молодого и не очень здорового человека). Суд принял такое решение, несмотря на то что за Дмитриева, которого "Мемориал" считает политическим заключенным, вступилось множество известных ученых и деятелей культуры, подписавших соответствующее обращение. Люблинский суд Москвы, тоже в начале мая, продлил арест обвиняемым по делу группы "Новое величие". По мнению гособвинения, обстоятельства дела, которые могли бы повлиять на смягчение меры пресечения, не изменились. Тот факт, что страну и мир охватила пандемия, по всей видимости, таковым обстоятельством не является.
Обвиняемых не только оставляют за решеткой, но и продолжают сажать. Тверской районный суд Москвы санкционировал взятие под стражу "омбудсмена полиции" Владимира Воронцова, обвиненного в вымогательстве, что тот категорически отрицает. Это решение было принято вопреки рекомендации Верховного суда России по возможности не отправлять подозреваемых в следственный изолятор во время эпидемии коронавирусной инфекции. 18 мая Шарьинский районный суд Костромской области отказался заменять часть неотбытого срока обвиняемому по "московскому делу" Данилу Беглецу на более мягкое наказание. Прокуратура была против, а администрация колонии против изменения меры наказания не возражала.
Не менее красноречивы, на мой взгляд, и обратные примеры, когда суды откладывали решение, которое могло бы благотворно повлиять на положение заключенного и снизить риски для его здоровья. До сих пор не рассмотрен вопрос об условно-досрочном освобождении ставшего, по всей вероятности, жертвой шпиономании спецслужб ученого, бывшего сотрудника ЦНИИмаш Владимира Лапыгина. Он, как и Дмитриев, признан "Мемориалом" политзаключенным. Лапыгину в этом году исполняется 80 лет, из-за возраста он находится в "коронавирусной группе риска". С учётом времени, проведенного за решеткой, Лапыгин имеет право на условно-досрочное освобождение. Но в период нерабочих дней из-за пандемии судебное разбирательство постоянно откладывалось, несмотря на то, что речь идёт о жизненно важных вещах.
В подвешенном состоянии находится и жалоба на взыскания, включая водворение в штрафной изолятор осужденного Александра Маркина, о судьбе которого я писала ранее. В начале марта Торбеевский районный суд Мордовии отказал Маркину и его адвокату во всех их требованиях. Маркин планировал подать апелляцию на это постановление, но к тому времени доступ посетителей в места лишения свободы был прекращен из-за пандемии, поэтому согласовать текст жалобы между адвокатом и его подзащитным не удалось.
Конечно, вопрос снятия взысканий – не такой жизненно важный, как, скажем, освобождение из-под стражи пожилого и страдающего разными заболеваниями человека, но не следует забывать привходящие обстоятельства. Когда ни у адвоката, ни у правозащитников, ни у близких заключённого из-за запрета свиданий нет возможности достоверно узнать, каково положение осужденного в ИК, где у него конфликт с руководством, это служит дополнительной причиной для опасений за его безопасность. Такая картина, впрочем, наблюдается в большинстве российских колоний и следственных изоляторов. Полагаю, ни у одного здравомыслящего человека нет сомнений в том, что во время пандемии соблюдать меры предосторожности жизненно необходимо, тем более в таких закрытых системах, как пенитенциарная. Но почему бы в век технического прогресса не оборудовать места лишения свободы хотя бы телефонами, доступными для заключенных? Почему не организовать судебные заседания в режиме онлайн для всех участников?
В ходе пандемии коронавируса мы не узнали о российской судебной системе ничего принципиально нового, но она ещё ярче продемонстрировала накопившиеся проблемы. Пандемия – это, безусловно, трагедия, особенно для тех, кто столкнулся с болезнью на личном или на своем семейном опыте, будь то врачи, перенесшие недуг, или близкие погибших от неё. Но это ещё и уникальный опыт, предоставляющий нам возможность чему-то научиться – методам борьбы с болезнью, взаимопомощи. Такие ситуации дают государству шанс проявить гуманизм. К сожалению, российские суды, как складывается впечатление, этим шансом не воспользовались.
Вера Васильева – журналист, ведущая проекта Радио Свобода "Свобода и Мемориал", лауреат премии Московской Хельсинкской группы в области защиты прав человека
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
