"Незабываемая Нинель" – так называется изданная при поддержке фонда Рудольфа Нуреева книга Ирины Юхнович о жизни и творчестве Нинель Кургапкиной – примы Кировского, ныне Мариинского театра, которая танцевала на его сцене с конца 1940-х до середины 1980-х годов, одновременно работала педагогом-репетитором балетной труппы, вела балеринский класс и подготовила два блестящих выпуска Вагановского балетного училища. Партнерами Кургапкиной были выдающиеся танцовщики Рудольф Нуреев, Михаил Барышников, Геннадий Ледях, Борис Брегвадзе, Сергей Викулов и многие другие.

Несмотря на блестящую карьеру, обожание зрителей, высокие звания (она была народной артисткой СССР) и правительственные награды, о Кургапкиной известно относительно мало. Книга "Незабываемая Нинель" призвана восполнить этот пробел. Научный сотрудник Кабинета истории русского балета Академии Русского балета им. А.Я. Вагановой в Петербурге Ирина Юхнович, будучи близкой родственницей Кургапкиной, имела возможность много общаться с ней самой и ее коллегами и друзьями, а после трагической гибели Нинель Александровны в 2009 году разобрать и систематизировать ее архив. Написанию книги Ирина Юхнович посвятила шесть лет.

Девочка с врожденной выворотностью

– Я бы хотел начать разговор с существующего, как мне кажется, стереотипа, согласно которому артисты балета, которым суждено стать звездами, обычно сразу заявляют о себе. Они с отличием оканчивают академию, выигрывают конкурсы и, придя в театр, тут же получают ведущие партии. Но Нинель Кургапкина танцевала в кордебалете и только потом стала примой Кировского театра, причем далеко не сразу…

– Тот стереотип, о котором вы говорите, если он и существует, то не соответствует реальности. Правило таково, по крайней мере таковым оно было до середины 1960-х годов: все, кто оканчивал училище, попадали в кордебалет. Поэтому в том, что Нинель Александровна попала в кордебалет, ничего необычного не было. Кургапкина окончила училище с красным дипломом по классу Вагановой, была очень ею любима. Ваганова высоко ценила в Неле преданность танцу. У Кургапкиной были прекрасные физические данные. Идеальная координация, хорошие пропорции, красивые руки и красивые ноги, врожденная выворотность. Это не та выворотность, которую вы видите в стопе, а выворотность в бедре, которая обеспечивает легкость и правильность выполнения балетных движений. Когда профессионалы смотрят её детские фотографии, то обязательно замечают: "О, врожденная выворотность!"

Она была необыкновенно целеустремленной. Еще в детстве она заявила, что будет балериной. Как-то она сказала: "Ты знаешь, у меня такое ощущение, что я танцевала всегда". Она родилась с "танцем в ногах".

И что Кургапкину очень отличало от многих – это фантастическая балетная память. Причем не только на партии, балеты, роли, которые она танцевала, но практически на любой балет, даже если этот балет она никогда не танцевала.

В театре Кургапкина пришлась не по сердцу Петру Гусеву, который тогда руководил балетной труппой Кировского. И когда Неля окончила училище, он сказал: "Пускай танцует где угодно, но только не в моем (заметьте, "моем"!) театре!" Кургапкина решила уехать. Но Ваганова сказала ей: "Через мой труп ты уедешь". И она добилась того, что Нелю взяли в театр. Правда, взять-то ее взяли, а танцевать ей Гусев не давал.

Любимая ученица Вагановой

– А как сама Нинель Кургапкина относилась к Агриппине Вагановой?

– Она ее боготворила, очень любила, уважала и очень боялась. Боялась безумно. Однажды, это она сама рассказывала, решила ей подарить флакончик духов, и когда она подошла к дверям ее квартиры, то стояла, говорит, наверное, минут 40, не решаясь надавить на кнопку звонка. Но в конечном итоге она все-таки подарила Агриппине Яковлевне эти духи.

Её отношения в театре складывались весьма своеобразно. Ваганова определила Кургапкину в свой балеринский класс – это так называемый класс усовершенствования балерин, то есть его посещали уже сложившиеся балерины, солистки, примы. И когда у нее спросили: "Что Кургапкина тут делает?" – она ответила категогически: "Будет здесь у меня работать, и я на ней буду вас учить". Можете себе представить, как это было оскорбительно для многих. Ваганова отметила Кургапкину еще во время войны, в эвакуации. И поставила специально для Нели потрясающий номер – из фокинского балета "Карнавал". Это был один из любимых балетов Фокина, а Ваганова танцевала в нем партию бабочки. И Ваганова эту партию поставила Неле. И Неля с этой партией ездила в Москву во время войны, в 1943 году.

Волны на сцене

– Когда Кургапкина станцевала свою первую большую партию на сцене Кировского?

– Это 1952 год, Жанна в "Пламени Парижа" Вайнонена. А вторая большая партия – это 1953 год, это уже была Параша в "Медном всаднике". Когда Неля только пришла, ей Гусев не давал ничего. И первая её роль на сцене Кировского театра – она изображала волны в "Медном всаднике". То есть она сидела под полотнищем, которое было натянуто над полом, и они с ученицами или какими-то работниками сцены изображали волны бушующей Невы. А в 1953 году она вышла уже в главной роли в этом балете.

– Как ей это удалось? Гусев ушел из театра или она все-таки пробила это его сопротивление?

– Опять-таки помог "Медный всадник". Заболела какая-то балерина, которая танцевала партию подруги Параши. И выпустить было некого, но в театре все знали, что у Нели блестящая память. Когда Гусеву сказали: "Давайте поставим Нелю", – он ответил: "Это нелепо! Она же ни разу не репетировала!" Но было безвыходное положение, Гусев вынужден был согласиться. И когда она закончила танцевать, он ей сказал: "Я потрясен. Было ощущение полное, что вы танцуете эту партию по крайней мере не один год". То есть частично она его победила – заставила изменить отношение к себе.

Заслуженное везение

Но резкий скачок в ее карьере произошел в 1952 году. Гусев ушел, точнее, его "ушли". И пришел вместо него на эту должность Константин Михайлович Сергеев. А Сергеев очень ценил Кургапкину. Именно ценил, о любви и дружеских отношениях там не шло речи, но он ее очень ценил за профессионализм. Совпало так, что в это время он возобновлял "Спящую красавицу". И вот в 1952 году Неля танцует Фею смелости, затем – Фею резвости, Фею серебра. Это корифейские партии, партии высокого класса.

Знаете, в судьбе танцовщиц очень важно везение. Тогда советское государство проводило политику – "Дорогу молодым!". Партийные органы курировали все и наблюдали за всем, и конечно же, за идеологическим фронтом – театрами. И Неле безумно повезло: станцевав Жанну в молодёжном спектакле "Пламя Парижа", она была выдвинута на участие в балетном конкурсе Фестиваля молодежи и студентов в Бухаресте. Сергеев повез творческую молодежь в Москву на Фестиваль ленинградского искусства. И одновременно там шел окончательный отбор молодых дарований для поездки в Румынию. Неле повезло: тема была уж больно выигрышная для советского государства – "Пламя Парижа", пресса ее отметила, отметили в Большом театре, и в итоге она едет на фестиваль. Там она летом 1953 года со своим партнером выиграла первое место и золотую медаль. Это был трамплин. Дальше карьера стала складываться хорошо.

Сценический шарм Нинель Кургапкиной

– Кургапкина станцевала многие классические балетные партии – Китри в "Дон Кихоте", Одетту-Одилию, Жизель, Золушку. Была ли у нее любимая роль? О ней многие вспоминают как о необыкновенно темпераментной балерине. Вы согласны с таким мнением?

– Темпераментных было много. Неля отличалась ещё и другим. Она была обаятельной сценически, обладала удивительным шармом. Ее Китри – это был не просто феерический блеск, а эта партия требует очень высокого мастерства, там масса мелких движений, которыми Кургапкина славилась. Она же получила прозвище "царица вариаций" вслед за Вагановой. Быстрее и филиграннее, чем она, в ее время, да и сейчас никто не танцевал. Она была удивительной балериной в этом смысле. Она была обаятельной Китри не только потому, что блестяще танцевала, виртуозно, прыжок у нее был фантастический – в нём был полет. Она жила в этом балете. Надо было увидеть реакцию зала на то, что они творили, в частности, с Борисом Брегвадзе. Это была изумительная пара и по красоте, и по динамике, и по обаянию.

Иногда она была невероятно сексапильна. Например, в "Сотворении мира" они творили там с партнером такое, что зал замирал, думая: господи, чем это может, в принципе, закончиться… Некоторые говорили: "Слава Богу, появился Господь Бог, и не закончилось это чем-то, что не может быть показано со сцены".

Говорить о том, что в основе успеха Кургапкиной – темперамент… Ну, а какой темперамент в роли Ширин в "Легенде о любви"? Там не темперамент, там глубочайшее проникновение в тот образ, который она создает.

Ничего, кроме танца

Для нее, кроме танца, который был на первом, втором и третьем месте, ничего не существовало. Она не завела детей. Ей было абсолютно наплевать, что о ней не пишет пресса. Вернее, пишет, но очень мало. На это у нее было такое любимое выражение: "А, плевать! Кому это интересно?" То есть ей было неинтересно, и она считала, что это всем неинтересно. Она никогда об этом не переживала и не заботилась. Но она была любимой балериной всего Ленинграда. Её танец – это был естественный танец, это было естество на сцене, это была жизнь, и никто с ней, в принципе, сравниться не может.

"И Рудика отдали мне"

– Давайте поговорим о партнерстве Кургапкиной с Рудольфом Нуреевым. Как складывались их отношения на сцене, вне сцены? Можно ли говорить о том, что она была его наставницей?

– Не только наставницей, но и педагогом. Нуреев приехал в Ленинград и попал в наше училище, уже пройдя определенную школу, не профессиональную. У Рудольфа был дикий характер, самоуверенный, неразговорчивый, из окружающих он уважал единицы. Для него, как и для Нели, главным было – это преданность танцу и профессионализм. Это то, что их сблизило. Несмотря на то что Рудик уехал, они остались друзьями на всю жизнь.

Валентин Шелков был тогда руководителем балетного училища, он Нуреева взял с большим удовольствием, увидев, что это человек безумно одаренный. Плохо выученный, но одаренный. И Александр Пушкин (Александр Иванович Пушкин, балетный педагог. – РС) взялся его учить. Пушкин его учил два года. И можете себе представить, Рудольфа, который не считался вообще никогда и ни с кем, Пушкин сумел уговорить еще на год остаться в училище, хотя Рудик стремился максимально быстро попасть на сцену. Нуреев еще не был сложившимся профессиональным танцовщиком, он еще не мог обуздать эмоции. Если вы посмотрите его записи по окончании училища, то увидите, как его "заносит". Не говоря уже о том, что он был плохо обучен поддержке.

И вот он попадает в театр. Его, как очень эмоционального танцовщика, творчески одаренного, берет к себе в партнеры Наталья Дудинская. Она танцует с ним "Лауренсию". Это было очень красиво, это было очень хорошо, но на этом Дудинская "заканчивается". И, как Нинель Александровна говорила, "Рудика отдали мне".

Во-первых, она учит его очень многим профессиональным секретам, она учит его поддержке, она учит его партнерству, а это для мужчины очень важно. И Рудольф, как говорила Неля, всегда понимал, что танцовщик без партнерши – это не танцовщик. Нуреев очень стремился этому научиться, а Неля могла его научить хорошо, потому что она была хорошим педагогом и идеальной партнершей. Не надо было ее выталкивать наверх, поднимать, как гирю, не надо было ее держать, чтобы она не упала с верчения.

Первый балет, который они станцевали, был "Гаянэ". Неля говорила, что Рудику очень этот балет шёл. У него, как она говорила, был "гаянэшный характер". А потом они с Рудольфом станцевали практически весь его репертуар. С ним действительно мало кто хотел танцевать, потому что он мог что угодно сказать балерине, он мог обозвать дурой, он мог повернуться и уйти с репетиции, он не позволял диктовать ему никакие условия. А Неле Нуреев позволял все.

Рудольф никогда не позволял себе "перетанцевать" партнершу. Например, у них совместные прыжки, дуэтные прыжки. Многие теперь что делают? Он летит, летит и приземляется значительно позже того, как приземлилась его партнерша. Рудик себе никогда этого не позволял, он считал, что танец – это танец двоих. Соло – ради бога, делай что хочешь. В адажио – ни под каким видом. Он слушался Кургапкину. И если она хотела добиться результата, ей было наплевать, кто стоит рядом с ней – Нуреев, Брегвадзе, Сергей Викулов. Да кто угодно. Она говорила то, что считала нужным. И когда говорила: "Рудольф, ты должен меня поднять ещё раз", – он её поднимал столько раз, сколько она говорила. А не всякий партнер на это способен, и не всякий партнер хочет это переносить, особенно сегодняшние партнеры. Рудольф был как губка, он впитывал все, что ему говорила Неля. Он состоялся как блестящий партнер в очень большой степени благодаря Нинель Александровне. Разница в возрасте у них была девять лет.

Благодарность за Барышникова

– А можно Кургапкину считать первой партнершей Барышникова на сцене Кировского театра? Или это преувеличение?

– Нет, это не преувеличение, это преуменьшение. Она Барышникова, как говорят, вывела на сцену. Он окончил училище в 1967 году, будучи совершенно "никаким" партнером. И Нинель Александровну просят подготовить с ним, ей 40 лет, ему 18, партию Базиля в "Дон Кихоте". В её личном деле есть запись: "Объявлена благодарность за помощь солисту балета Барышникову М. в подготовке партии Базиля в балете "Дон Кихот". Правда, ей премию еще дали. (Смеется.)

А с Мишей они потом готовят "Жизель" и "Лебединое". То есть танцуют тоже практически весь классический репертуар. Хотя и говорили иногда, что Барышников "продлил ее сценическую жизнь", но её непреходящее желание танцевать и здоровье сыграли не последнюю роль. Надо сказать, что Нинель Александровна была таким своеобразным Плюшкиным, она ничего не выбрасывала, и поэтому в ее архиве, который был совершенно бессистемным, я нашла практически все программки. И с Барышниковым программок только в "Дон Кихоте" не меньше десяти. То есть, представьте себе, всё то время, которое Миша был здесь, а он бежал на Запад летом 1974 года, он танцует регулярно с Кургапкиной.

Невыездная за брюки

– Знала ли Кургапкина заранее о том, что Нуреев хочет остаться на Западе? И не хотела ли она остаться на Западе сама?

– Было уже известно, что у них большие гастроли, что Кургапкина едет, Нуреев тоже едет, они готовят "Лебединое". Поездка обещала быть интересной. Это Париж и потом Лондон. И накануне отъезда выясняется, что Неля не едет. А не поехала она по очень простой причине – она в брюках ходила, и, в частности, в галерею Уффици она пошла в брюках. Она всегда позволяла себе и делала то, что ей было удобно. А поскольку у них в поездках всегда было сопровождающее лицо, то об этом донесли – как это так, советская балерина – и вдруг в брюках! И она не едет, уезжает Рудольф.

Потом она говорила: "Я предполагала, что, наверное, он хотел бы остаться. Но то, что он останется, нет, этого ни у кого и в мыслях не было". Он остался, в общем, из-за своего дикого, неуживчивого, своенравного характера, из-за Сергеева и тех, кто наблюдал за его поведением в поездках. Если бы его не ограничивали в передвижениях, не доносили бы сюда, в Ленинград, какой он нехороший, мол, позволяет себе ходить в варьете, позволяет себе ночью не ночевать в гостинице, очень своенравен, неадекватно себя ведет, как это можно, он никого не слушается… Может, и побега бы не было. По сути дела, его спровоцировали.

В оставшемся после побега Нуреева багаже были игрушечная железная дорога, которую он наконец себе купил; вещи для своей мамы, он ее любил больше всех в жизни; материалы, которые он купил, для того чтобы, вернувшись, станцевать Солора в "Баядерке". Он обожал этот балет, он покупал себе всяческие блестки для украшения для костюмов. Все это оказалось в его багаже, который прилетел в Ленинград. И это служит подтверждением того, что он не планировал тогда остаться за границей.

Я просто очень хорошо помню, когда Нуреев приехал в Ленинград в 1989 году, он же останавливался у Нинель Александровны, и он говорил: "Я понял тогда, что меня не выпустят больше и что мне нужно будет танцевать только то, что мне позволят танцевать". Он был одним из немногих, кто ходил по музеям, музицировал, кто очень любил музыку, кто коллекционировал пластинки. У него, например, был Дебюсси, который вообще был тогда под запретом. И Рудольф понял, что он будет всего этого лишен. И он понял, что, если его не берут в Лондон, а он узнал об этом прямо перед отлетом из Парижа в Лондон, узнал, что его документы отправлены уже в Ленинград, он станет невыездным. А это своенравный был человек, свободолюбивый человек.

Все были в шоке, когда сюда пришли эти известия. У Пушкина вообще было плохо с сердцем. А Неля сказала: "Как же так? Я лишена такого партнера! Лучше партнера, ближе по духу, по восприятию танца у меня не было". Потом пришло осознание, что она лишилась друга. Они были очень близки духовно, и они нашли в танце друг друга. Но чтобы Нинель Александровна хотя бы раз подумала о том, чтобы уехать? Нет, никогда этого не было, несмотря на то что потом на гастролях были предложения. Например, Баланчин через своего помощника передавал, что он бы очень хотел ее увидеть в своей труппе. Она феноменальным была педагогом, регулярно ездила по приглашениям преподавать на Запад. Я говорила: "Давайте сделаем там вашу школу, и тогда вам не надо будет никого слушать, не надо будет выполнять какие-то циркулярные распоряжения и прочее". Она всегда отвечала: "Нет, никогда".

Цветы от Рудольфа

– Но Кургапкина поддерживала контакты с Рудольфом Нуреевым в то время, когда еще в Советском Союзе не началась перестройка?

– Он уехал в 1961 году, первый раз они встретились во второй половине 1970-х. Но во время любых гастролей, где бы Нинель Александровна ни была, обязательно раздавался звонок Рудольфа и он очень просил о встрече. Зная, что если она сделает что-нибудь не так, ей будет так же, как и всем остальным, заказан путь на Запад, она вела себя очень осмотрительно. Даже когда он звонил и говорил: "Я приду к вам на сцену, я хочу вам подарить цветы!", – она отвечала: "Рудик, пожалуйста, не приходи". Звонок раздавался в гостинице, а вы сами прекрасно понимаете, все это было известно кому надо и кому не надо, и потому она не скрывала: "Мне звонил Рудольф". Каждый раз разговор у них заканчивался словами Рудика: "Ага, не приедете на встречу… Ну да, понимаю, еще рано".

Когда встречаться было еще нельзя, он цветы передавал через своих знакомых. Как-то Нинель Александровне вынесла цветы Карла Фраче, это известнейшая балерина, и на ухо ей шепнула: "Рудольф".

Когда они первый раз встретились за границей, он позвонил, пригласил ее приехать на встречу, она взяла с собой Аллу Сизову, с которой жила в одном гостиничном номере, и они встречались первый раз втроем. А после этого уже как-то пошло послабление, пошла оттепель, и он каждый раз, когда они были где-то на гастролях, звонил, приезжал, смотрел.

В первый раз Нурееву разрешено было приехать в СССР в 1987 году. Ему разрешили приехать – попрощаться с умирающей матерью, на два дня. С Кургапкиной они не виделись, только поговорили по телефону. А потом он, наконец, добился разрешения и приехал в 1989 году танцевать на сцене Кировского. Нуреев добивался этого очень долго. Это была его самая большая мечта. Он очень любил Мариинскую сцену, он вообще говорил: "Мой дом – это сцена". А Мариинскую сцену он считал своим родным домом. Он приехал, и, хотя он предполагал танцевать совсем не "Сильфиду", а другой спектакль, Олег Виноградов ему не разрешил. Виноградов тогда был руководителем Кировского театра.

Рудольф поселился то ли в гостинице "Советская", то ли "Ленинградская". А уже вечером он был у Нинель Александровны. Он сказал, что он будет жить у неё. И он жил у неё.

Когда Рудольф умер, то над его гробом Кургапкина прочитала несколько строф из "Евгения Онегина", заканчивающихся словами:

"Пора покинуть скучный брег/Мне неприязненной стихии/И средь полуденных зыбей,/Под небом Африки моей,/Вздыхать о сумрачной России,/Где я страдал, где я любил,/Где сердце я похоронил".

Нинель Александровна часто вспоминала Нуреева. Однажды она заметила: "С русским балетом Рудик никогда не был в разлуке. Он дарил его всему миру, и мир осиротел с его уходом".

"Лопаткина не стала бы Лопаткиной"

– В 1989 году Нурееву оставалось жить всего несколько лет, но он успел пригласить Нинель Александровну помочь ему ставить балет "Баядерка" в Гранд-Опера в Париже. У нее ведь было и балетмейстерское образование…

– У неё были балетмейстерские работы и в Петербурге. К творческому вечеру Ирины Колпаковой она поставила очень любопытный номер – о том, каков был танец в конце 18-го – начале 19-го века. Балетмейстерский талант дается далеко не всем, и даже не всем тем, кто оканчивает балетмейстерское отделение. Очень многие "балетные" в те времена оканчивали и получали высшее образование, потому что деньги платили другие за репетиторство. Есть такой фильм-балет "Конек-горбунок", Кургапкина его поставила вместе с танцовщиком Николаем Остальцовым – премьером характерного танца. Очень интересный фильм, очень любопытный, и танцы прекрасно были сделаны. Там танцуют все её ученицы второго выпуска. А балетмейстерство – это было в крови у нее. Это очень немногие могут. И неслучайно она прекрасно вела уроки, это все отмечали. Потому что таких интересных уроков, таких интересных танцевальных комбинаций ее ученицы практически не помнят ни у кого из педагогов.

– А кто из ее учеников стал известным танцовщиком?

– Целая плеяда! Давайте начнем с первого выпуска. Жанна Аюпова, ныне художественный руководитель Вагановки. Марина Ковеленова, ведущий педагог большой школы в Палермо. Во втором выпуске – Анна Поликарпова, прима-балерина у Джона Ноймайера. Прима-балерина Бостонского театра Лариса Пономаренко. Прима Дрезденского балетного театра Ольга Мельникова, ныне профессор Школы Грет Палукки. В театре ее ученицами были практически все солистки. Ну, и Ульяна Лопаткина, которая не была бы Ульяной Лопаткиной, если бы Кургапкина ее не сделала.

Талант как оружие против "холодной войны"

– А когда Нинель Кургапкина стала народной артисткой СССР? И мешала ли как-то получению этого звания ее дружба с Нуреевым? Ведь о ней КГБ не могло не знать.

– Нет, это совершенно не мешало. В 1974 году она народную получила, так что понятно, настолько это все не мешало. Потому что Нуреев уехал в 1961-м, он невъездной, он находится под следствием. У него, кстати, даже статья не была снята, когда он сюда приезжал. Он не побоялся приехать, настолько это был неординарный человек в любом смысле. В 1974-м на Западе остался Барышников, и в 1974-м же Неля получает народную СССР.

Ее ценили – за высочайший уровень танца. То, что о ней писали мало, это не влияло совершенно на число ее многочисленных поклонников. Я не привру, если скажу, что на ее бенефис люди стояли и просили билетик на Невском проспекте, около автобусов, которые шли в сторону театра. Или, например, она танцевала в опере "Фауст", в балетной сцене "Вальпургиева ночь". У нас опера тогда была не на очень высоком уровне, зал полупустой. Эта балетная вставка, а она была в последнем акте, – театр был переполнен, гроздья людей свисали со всех балконов, отовсюду.

И ее ценили не только обычные театральные зрители. Ее очень ценили в верхах. Я присутствовала, когда ей позвонил председатель Ленинградского горкома КПСС Григорий Романов. Раздался звонок, и ей говорят: "С вами сейчас будет разговаривать Романов". Что обычно люди делают при таких звонках? Встают! Неля растянулась на столе, ей было так удобнее дотянуться до телефона, потому что она раскладывала в это время пасьянс, который обожала, и так разговаривала с Романовым. Который спрашивал у нее, что он может для нее сделать перед своим переводом в Москву.

Она могла завести кого угодно, ей достаточно было выскочить на сцену – и все, и зритель от восторга вообще вскакивал со своих мест.

Как я рассказала, в 1953 году она получила золото на конкурсе в Бухаресте. Это был трамплин наверх и одновременно начало их расхождения с Сергеевым и Дудинской. Потому что те, как известно, это ни для кого не секрет, они оба совершенно не терпели никакой конкуренции. В 1954 году было совещание министров иностранных дел в Берлине, это были очень тяжелые переговоры, тогда все было тяжело, все, что было связано с Берлином. И раздается звонок из Москвы – Кургапкина едет в Берлин, участвовать в концерте. Помните, партийные круги прибегали к этому известному приемчику: надо расположить к себе иностранцев – давайте мы им покажем наш русский балет, наше искусство? И вот был устроен для этого совещания министров иностранных дел концерт. Там были величайшие артисты, там был Ойстрах, там был Гилельс, Башкиров, многие другие. А в качестве балетной вставки пригласили Нинель Александровну и Геннадия Васильевича Ледяха станцевать па-де-де из "Пламени Парижа". Тема-то хорошая – "Пламя Парижа", революционный народ. И когда они были приглашены, многие спрашивали, а почему едет Кургапкина? Мол, у нас много заслуженных, и даже более заслуженных людей. Даже была статья в газете с вопросом: "Почему едет Кургапкина? Почему, например, не Дудинская? Почему не Уланова?"

Но поехали Кургапкина и Ледях и станцевали там потрясающе. Там был предусмотрен банкет. Они с Ледяхом тихонечко там себе переодеваются, прибегает довольно высокий чин и говорит: "Банкет не начинается из-за вас!" – "Почему из-за нас?" – "Пока вы не придете, банкет не начнется". А ведь их ждали госсекретарь США Джон Даллес, министр иностранных дел Франции Жорж Бидо, министр иностранных дел Англии Энтони Иден, Вячеслав М. Молотов! Неля едва успела причесаться. Они прибежали в банкетный зал, там все стоят с фужерами, и слово берет Жорж Бидо. И Бидо говорит: "Если революция так же прекрасна, как мадемуазель Кургапкина, то я голосую за революцию". И, обращаясь к Молотову, пошутил: "Вам надо было с самого начала поставить её на стол переговоров – мы бы быстро договорились!"