Российские правители всегда обожали спортивные победы, потому что считали, что эти победы укрепляют их власть. Российские правители также всегда обожали наказать свой народ в порядке "ответной меры". Мода на антисанкции – это еще из 80-х, когда Кремль не пустил на Олимпиаду в Америку своих спортсменов, потому что это Америка инициировала бойкот московской Олимпиады. Понимали тогдашние советские люди, почему, за что был этот бойкот? В разговоре участвуют спортивный журналист Сергей Микулик, который, будучи военнослужащим, в гражданской одежде изображал в олимпийской Москве "болельщика", политик Леонид Гозман, который тоже находился тогда в этой "комфортной зоне концлагеря", и журналист Дэвид Саттер, который исследовал тогдашнюю реакцию советских людей на события в Афганистане. Ведет программу "Лицом к событию" Елена Рыковцева.
Видеоверсия программы
Елена Рыковцева: Ровно 40 лет назад ровно в этот день, 3 августа, Москва попрощалась с этим ласковым Мишей. Москва потом еще не раз прощалась с разными Мишами: улетал Михаил Горбачев в московское небо, сейчас еще один Михаил есть, которому говорят "до свидания, наш ласковый Миша", но он никак не улетит. С нами Сергей Микулик. Вы, наверное, до сих пор помните эту строчку: "До свидания, наш ласковый Миша, возвращайся в свой сказочный лес". Ни олимпийский Миша не вернулся больше никогда в Москву, ни Горбачев в Советский Союз, ни Советский Союз.
Сергей Микулик: Если не считать, что олимпийский "приземлился" в Сочи. А того Мишу разыскивают до сих пор, видимо, с концами нас покинул, как ни печально.
Елена Рыковцева: Интересно, за сколько его распилили и продали олимпийского Мишу 80-го года. С нами уважаемые гости, которые помнят эти истории. Это, вообще-то, был первый зримый бойкот, первые санкции, которые наложили на Советский Союз западные страны. До сих пор советские люди с таким очевидным отторжением не сталкивались. Все знали про холодную войну, но так, что "мы к вам не приедем", такого не было.
Сергей Микулик: Не было. И потом люди в столь расширительном смысле на это смотрели. То есть они не связывали политику со спортом никак. Нам всегда твердили, что спорт вне политики, никакой холодной войны с этим не связано. Чтобы сложить один плюс один, ввод войск наших в Афганистан и за это такое неприятие, бойкот капиталистического лагеря спортивного с неприездом на Олимпиаду в Москву. Надеялись до последнего, что это рассосется. Мы же к ним приехали зимой за полгода до этого, почему же они не ответят? Переговоры шли буквально до последнего, но они оставались непреклонны. Хотя было непонятно, как же не воспользоваться нашим гостеприимством, шансом выиграть медали, испортить себе олимпийскую историю. Но поскольку это был прецедент, никто не знал, не просчитывал последствия. Единственное, что можно было предсказать, что наши старцы из политбюро постараются сравнять счет, что они, забегая вперед, и сделали.
Елена Рыковцева: С нами на связи Леонид Гозман. Вы, наверное, все это помните. Когда было объявлено, что бойкот и они не приедут, вы поверили в это? С какими чувствами вы восприняли саму историю, что как же так, как же к нам не приедут, за что?
Леонид Гозман: Это было и ежу понятно, они русским языком сказали, за что они не приезжают. А поскольку я понимал, что афганская война — это страшное преступление, я не понимал, конечно, что она приведет к уничтожению государства вообще, к краху государства, но то, что это преступление, я понимал. Поэтому для меня это было совершенно очевидно, я понимал, что они действительно не приедут. Более того, сейчас уже, что у меня изменилось, сейчас санкции дело привычное, и мне совершенно очевидно, что никакими санкциями, кроме персональных, когда лично дяденьку берут за какое-то место, у него начинаются проблемы, потому что ему в замок в Испании не приехать, собаку не повидать, как Сечин говорил в интервью, и так далее – эти санкции могут действовать. Все остальные санкции – им плевать. Они пойдут на любые потери для страны и будут делать то, что хотят. Но тогда это понятно не было. Тогда у меня, у дурака, была какая-то надежда, что, может быть, они не то чтобы прямо сейчас возьмутся за ум, но что у них что-то такое щелкнет, что так хамить и начинать войны не пойми зачем, может быть, это как-то подействует. Что интересно, действительно вы правы, вы с этого начали, что наши граждане как тогда, так и сейчас не считают, что наша страна хоть в чем-то виновата. Сейчас люди понимают, что из-за Крыма санкции, еще из-за чего-то, но это все равно несправедливо, это смотрится как какая-то ужасная несправедливость, совершенная Западом. Руссо когда-то говорил про метод разумных последствий: ты так сделал и поэтому так получил, – этого у наших сограждан как не было тогда, так нет и сейчас.
Елена Рыковцева: Все-таки, я думаю, тогда почти все сограждане считали, что это несправедливо.
Сергей Микулик: Тем более я был юный воин Советской армии. Во-первых, я боялся двух вещей – что меня пошлют в Афганистан, к чему на каком-то этапе все это подходило, и что я не увижу Олимпиаду, а она, может быть, раз в жизни в твоей стране. В итоге я попал в другую страну защищать социализм, а на Олимпийских играх тоже поприсутствовал, но это отдельная история, расскажу.
Елена Рыковцева: Вы в итоге не попали в Афганистан, но попали на Олимпиаду, две ваших мечты сбылись. Вы не считали, что несправедливо – наказать СССР за Афганистан?
Сергей Микулик: Мне все-таки было 18 лет, да и в нынешнем своем возрасте я туда тоже не захотел бы. Это была учебная рота, где готовили для посыла в непростые войска, внешние данные для этого подходили. Просто я видел, насколько все это топорно делается. В подмосковных болотах нельзя, наверное, было грамотно подготовиться к ведению боевых действий в горах. Нас настраивали не на боевые действия: просто мы поедем и поможем местным мирным жителям, которые сами слезно просили этой помощи, а у кого же, как не у нас.
Елена Рыковцева: Когда наказали СССР бойкотом, вы считали, что все-таки не стоило?
Сергей Микулик: В свои 18 лет я не связывал спорт с этим.
Елена Рыковцева: Дэвид Саттер, журналист, американец, автор фильма о том, как рассыпался Советский Союз. Я правильно скажу, что Афганистан — это и было начало конца Советского Союза?
Дэвид Саттер: Начало конца была гласность, естественно, когда начали разоблачать историю Советского Союза. Но когда они отказались от Афганистана – это был, конечно, большой удар против идеологии. Потому что все-таки коммунизм должен всегда побеждать. Когда случилась ситуация, где коммунизм не только не победил, но испытал поражение, уже сохранить эту идеологию было очень сложно.
Елена Рыковцева: Вы помните свои эмоции, когда ваша страна стала инициатором бойкота? Вы считали, что она права или что не нужно путать спорт и политику?
Дэвид Саттер: Я тогда был корреспондент "Файнэншл Таймс" в Москве. Я скорее интересовался, как реагируют на это советские люди. Как я реагировал? Я считал, что что-то надо делать, потому что на самом деле вторгнуться в чужую страну, такой явный акт агрессии, конечно, нельзя просто игнорировать. В принципе это было не единственное, они запретили продажу зерна.
Елена Рыковцева: Давайте мы посмотрим сюжет о том, как этот бойкот был оформлен, кто его поддержал, кто не поддержал.
Елена Рыковцева: Нужно тут понимать действительно, что это было ваше личное дело. Приехало очень много британских спортсменов. Они не шли под флагом своей страны, но они в командном зачете получили высокое место, много медалей завоевали. То есть вы имели право как угодно относиться к этому государственному бойкоту. Сергей, как вы попали на Олимпиаду, расскажите эту историю прекрасную, как раз через свою воинскую часть?
Сергей Микулик: Я попал в "олимпийский" призыв так называемый, потому что Москву расчищали всеми возможными способами. Надо было, наверное, учиться в институте чуть получше, потому что отчисляли нещадно, директива была: детей – в пионерлагеря, взрослых – в другие лагеря, за 101 километр, кого можно – в армию. Я думаю, что все было расписано таким образом, ни одного билета нет загодя, советские трудящиеся все получили, все хорошо и замечательно. Единственное, я мог складывать два и два, потому что Москва была закрытым городом для иногородних, я не думал, что столько иностранцев приедет, чтобы все это заполонить, а если Москву расчистили, какая-то логика должна была здесь быть. В итоге нами, солдатами, затыкали всякие дыры. Я был на экзотическом виде спорта – женский хоккей на траве. Во-первых, он впервые был на Олимпиаде. Во-вторых, из-за бойкота переделали все критерии отбора. Например, олимпийским чемпионом в итоге стала команда Зимбабве, а там за месяц до Олимпиады была одна проблема – там было очень мало травы и совсем не было хоккея. То есть их собирали по местным гольф-клубам. Но беда в том, что наши девушки, которых тоже мало кто учил, они играли еще хуже, в итоге мы проиграли. Если бы мне предложили сто вариантов посещения Олимпиады, это был бы сто первый. Советские люди, как бы ни преподносилось, жили не так весело и богато, чтобы человек в здравом уме и трезвой памяти купил билет на женский хоккей на траве. Но раз нас выдернули на это посмотреть, надо было как-то соответствовать, где-то хлопать. Был инструктаж: Зимбабве – это нейтральная страна, она в тот день играла с Чехословакией, надо поддерживать чехословацкую команду. Самое смешное, что они сыграли вничью. Трагедия была в том, что наши проиграли австрийкам, в итоге заняли третье место. Это был полупровал: среди шести участников, но все-таки была медаль. Потом нам, людям из казармы, посмотреть на девушек в мини-юбках, пусть они и махали клюшками – это было, конечно, удовольствие. Я на всю жизнь запомнил: нас переодели в гражданское, рядом, поскольку советские люди в те две недели ни в чем не нуждались, продавалось пиво "Золотое кольцо" по 35 копеек – это было счастье. У нас была полубольничная-полуспортивная форма, мы ее всю залили пивом, потому что банки никто открывать не умел, это был наш дебют, то есть мы больше пролили, чем влили в себя, но все равно это был глоток воздуха. И потом я до сих пор могу говорить, что я был на Олимпиаде. Более того, в такой пиковый момент, когда сборная Зимбабве практически обеспечила себе первое место. А учитывая, что это единственная медаль тогда была их, по-моему, какая-то девушка через 50 лет завоевала вторую, пловчиха, то это эксклюзив. Я до сих пор не понимаю, почему посольство Зимбабве так редко приглашает меня на свои праздники.
Елена Рыковцева: Когда вслед за Танзанией откроют Зимбабве, вас нужно делать почетным гостем этой страны, отправлять первым рейсом, и в честь 40-летия победы этой сборной вручать вам почетную медаль. Давайте вспомним об этом городе, походил он на лагерь, не походил на лагерь. Я была в Москве закрытой в 1985 году на Фестивале молодежи и студентов. Я не могу сказать, что это был совсем концлагерь. Но, конечно, когда вы хотели пообщаться в гостинице со своим иностранным другом, к вам подходил молодой человек в строгом костюме и спрашивал: а почему вы хотите с ним пообщаться? Леонид, вы 1980 года Москву помните? Это правда было что-то зловещее, не впрямую за колючей проволокой, но очень режимное и пустое?
Леонид Гозман: Это выглядело замечательно. Я очень хорошо помню Москву 1980 года, она была пустой, она была чистой, она была с наполненными магазинами. Не то, что сейчас, естественно, но на порядок лучше, чем до нее, и на порядок лучше, чем после нее. Олимпиада закончилась, все тут же, естественно, исчезло. А тут в магазинах лежала колбаса и не было очередей. В магазинах продавались вещи, которых мы не видели никогда. Вот эти соки маленькие, которые сейчас на каждом углу, двухсотграммовые такие штучки с приклеенной соломкой – этого ведь мы никогда не видели. Продавалась "Фанта" и даже, кажется, продавалась жвачка, но может быть, это я придумываю. Москва была, когда-то говорили, что в Москве от каждой церкви видно было еще три церкви как минимум, мы специально считали: от каждого милиционера было видно еще минимум три милиционера. Кроме того, все время проезжали автобусы, груженые абсолютно одинаковыми в светлых костюмчиках молодыми людьми, аккуратно подстриженными. Был ли это концлагерь? Да, конечно. Но это не был концлагерь с колючей проволокой, потому что это была комфортная зона концлагеря. Это было то, что уже потом, когда я читал Солженицына и прочее, я думаю, это было похоже, помните, у Солженицына в "В круге первом" есть, когда посещала Элеонора Рузвельт тюрьму, то для нее специально сделали показательную камеру, в которой были постели, туда батюшка зашел с регулярным обходом и прочий бред. Тогда мне Москва очень понравилась, хотя я понимал, что война преступна, а санкции – это абсолютно справедливо и правильно. Тогда у меня уже было понимание аналогии с мюнхенской Олимпиадой 1936 года, что нельзя повторять такие вещи.
В Москве я, по крайней мере, не поклонник спорта, я идеологически плохо отношусь к большому спорту, я совершенно не рвался попасть на какое-нибудь олимпийское мероприятие, но тогда не было праздника. Если сравнивать с футбольным чемпионатом в 2018 году – это был праздник, а тут праздника не было. Были негативные ожидания по отношению к иностранцам. Надо понимать, что молодой человек, который подходил к вам в гостинице и говорил – чего это ты с ним хочешь пообщаться, он на самом деле проник в вашу голову и в мою голову, вообще в головы он проник, это молодой человек кагэбэшник. Потому что я сам слышал от таксиста, мне таксист рассказывал, что ты вообще будь осторожен, потому что они, американцы, засылают специально агентов чернокожих, которые будут наносить на стаканы с газированной водой бесцветные пленки, невидимые пленки, которые заражают сифилисом. Требовалось быть крайне осторожным. Я понимал, что это бред, но я боюсь, что я был в меньшинстве. Представление о том, что иностранцы на самом деле враги – это тогда было. Было то ощущение, которое сейчас возникало у людей, когда, допустим, Путин говорит: а там не было наших войск. Про Крым, например. Он когда это говорит, он как бы подмигивает своим зрителям и говорит: ну, мы-то с вами все понимаем, это мы для них говорим, для дураков, чтобы они понимали, чтоб они так думали. Мне кажется, что у очень многих наших соотечественников было это ощущение, что мы это делаем для них, дураков, мы это не для себя делаем, это не для нас праздник. Это показуха, мы им показываем, как у нас классно. К сожалению, сейчас люди одобряют, что мы для них, дураков, говорим, так и тогда, мне кажется, многие одобряли, что да, такая показуха – это нормальная вещь. Красиво было, комфортно было, праздника не было.
Елена Рыковцева: Зато был анекдот после Олимпиады-80: в Советском Союзе появилась новая игра "Шаром покати". Если возвращаться все-таки к восприятию войны, что это связанные абсолютно вещи, ты считаешь справедливой войну, значит, ты считаешь несправедливыми эти санкции. Дэвид сказал, что он ездил в Шадринск, он говорил с молодыми людьми, которые воевали, с их товарищами. Давайте эпизод посмотрим его общения с ними, как они объясняли сами для себя необходимость войти в Афганистан.
Елена Рыковцева: Извините, что скажу о себе, я не помню своей реакции школьной на бойкот, но я отлично помню, когда я была студенткой, война была в разгаре афганская, конечно, все были в ужасе от того, что мальчики гибнут, все это понимали, прекрасно знали. Но у меня в 1982 году не было ни грамма сомнения, что нужно было туда войти. Почему я запомнила свою реакцию, потому что я спорила со своей подругой и говорила: да, это ужасно – война, но если бы мы туда не вошли, туда бы вошли американцы. И она мне говорила: ну и что? У меня на это не было никакого ответа, я не могла дальше полемизировать. Сергей, вы помните точно совершенно, что средства массовой информации четко объясняли советским людям, что причина бойкота Олимпиады – в Афганистане, это точно знали люди?
Сергей Микулик: Они знали. По телевизору было очень короткое сообщение официозное, что не очень ясно, чем мотивирует это западный блок враждебный капиталистический. Потому что мы готовы были к приезду всех спортсменов, мы радушные, гостеприимные, они бы узнали тут настоящий Советский Союз, а они вот так себя ведут. До этого нам все время объясняли, что противостояние между СССР и США, хотя оно доходило до нервических пределов на всех спортивных аренах, ничего общего не имеет с политикой. Тогда были еще ГДР и ФРГ, были перебежчики туда-сюда, которые то за одну страну хотели выступать, то за другую. Замалчивалось, что человек вчера выступал за ГДР, вдруг он вышел за ФРГ, спорт опять же был вне политики. Нам это все не вдалбливали. У меня две версии. Первая – 18-летнего мальчика: с этой стороны, а потом уже из-за забора объяснялось, что, действительно, если войдут американцы, то следующими они нападут на нас с тех же рубежей после Афганистана. Поэтому будьте готовы выполнить свой интернациональный долг на чужой территории и вообще будьте бдительны. На Олимпиаду отвлеклись бойцы учебной роты на две недели, а дальше уже все. Тогда было движение "Солидарность" в Польше, некая партия готовилась на помощь туда. Была еще чисто спортивная составляющая пропагандистская, что они просто испугались проиграть нашим спортсменам вчистую. Мы дико рекордное количество медалей завоевали, неприличное, но если бы даже они приехали, все равно мы бы выиграли, но не с таким отрывом. Может быть, они и правильно испугались.
Елена Рыковцева: Кстати сказать, я сразу отвечу Леониду Гозману по поводу праздника. Он говорит – праздника не было. Моя продвинутая подруга ездила на Олимпиаду-80, она говорила о какой-то абсолютной пустоте, которая ее поразила. То, что мы видели по телевизору, – это праздник, это рыдания, этот хохот, эти слезы. Сейчас Первый канал, когда началась неделя 40-летия Олимпиады, запустил несколько фильмов: "О, спорт, ты мир" Юрия Озерова, какие-то еще старые документальные. Если вы будете их смотреть, вы обрыдаетесь, какой праздник, как это трогательно, как это мило, какое единение Советского Союза со всеми спортсменами, которые приехали. Конечно, в описании телевидения советского, в его оформлении это был абсолютно искренний, душевный праздник. Кстати, я думаю, многие, кто там участвовал, тоже так это ощущали. Давайте мы посмотрим фрагмент из фильма Дэвида Саттера, где объясняют матери юношей, погибших в Афганистане, что им нельзя было никому об этом говорить.
Елена Рыковцева: Дэвид, вы помните, как советские средства массовой информации преподносили этот бойкот, что они объясняли своей аудитории, почему не приехала Америка и другие страны?
Дэвид Саттер: Я больше помню, как они объяснили про ввод советских войск в Афганистан, что это братская помощь, что они не воюют, они только какие-то строят дороги, помогают. Они откликнулись на просьбу помочь афганского правительства, которое сопротивлялось какой-то внешней агрессии. По поводу олимпийского бойкота, как они это объяснили, они часто говорили, что политика и спорт должны быть отдельно. Это повторяли многие люди в разговорах со мной, когда я был в Москве, когда я путешествовал по Советскому Союзу. Я думаю, они не очень вникали в причины, почему Америка может так реагировать или внешний мир может так реагировать, потому что они не хотели, естественно, чтобы советские люди начали об этом думать.
Елена Рыковцева: Я предлагаю посмотреть наш опрос, который мы провели на улицах сегодня, спрашивая современных людей, помнят ли они, почему был бойкот.
Елена Рыковцева: Это интересно, что люди в общем помнят, что был Афганистан. Наш корреспондент сознательно не спрашивал молодых, потому что, видимо, это должен быть очень продвинутый молодой человек, который ответит.
Сергей Микулик: Пользуясь случаем, хочу Леониду напомнить, что жвачка действительно была. Она была почему-то армянского производства. Эти стаканы легендарные с газированной водой, их надо было мыть, потому что они как только расставлялись рано утром, тут же исчезали для контингента особой категории, которые другие напитки туда наливали. Поскольку их в основном депортировали за 101 километр, стаканов было очень много, у них просто бы не хватило темнокожих агентов для того, чтобы каждый стакан обклеить.
Елена Рыковцева: Москва закрывалась не в день открытия игр, а за 10 дней или даже две недели. В 1985 году эта история повторилась, мне для того, чтобы встретиться с моим другом в Москве датским, нужно было приехать в Москву за две недели до открытия фестиваля, чтобы меня туда впустили.
Сергей Микулик: Из-за таких, как вы, она и закрывалась.
Елена Рыковцева: Леонид, с какими чувствами вы смотрели наш опрос? Вам тогда казалось, что все понимают, из-за чего, а сейчас просто забыли? Как ваше окружение относилось к этой истории с бойкотом и с вводом войск?
Леонид Гозман: Мои друзья думали так же, как и я, естественно, одна компания, мы все всё понимали. Сейчас точно так же люди группируются по общности мироощущения. Поэтому я, естественно, все понимал тогда. Большинство, очевидно, не понимало. По поводу этой войны, через пару лет после Олимпиады мы были с женой и с дочкой маленькой тогда в Крыму, там во дворе был парень практически слепой, ему было 20 лет, он потерял зрение в Афгане. Его мать объясняла нам, зачем мы туда вошли, что там, оказывается, в афганских горах очень много золота. Если бы мы туда не вошли, то это золото забрали бы американцы, и так далее. Люди не могли примириться с бессмысленностью потерь. Эта женщина не могла примириться с тем, что ее сын стал глубоким инвалидом, практически слепым ни за что, просто по дури этих, которые нами тогда управляли. Сергею хочу напомнить для разрядки, что, возможно, он был законопослушный человек, а я неоднократно стакан этот использовал, мы с друзьями использовали по прямому назначению, то есть брали его в автомате и использовали его в скверике. Это делали очень многие, а вовсе не только выселенные за 101 километр бомжи.
Елена Рыковцева: Вы его возвращали в автомат после этого?
Леонид Гозман: Если честно, я не помню.
Елена Рыковцева: Вы производите сегодня впечатление человека, который возвращает стаканы на место, выпив из них в скверике. Дэвид, я хочу переключить вас на четыре года вперед, потому что это отличная параллель – санкции и контрсанкции. Советский Союз через четыре года наказывает своих спортсменов тем, что они не участвуют в Олимпиаде-84 в Лос-Анджелесе. Ничего не изменилось в афганской повестке, ничего нового не произошло, это просто был ответ за то, что вы к нам не приехали. Дэвид, тут какой была ваша реакция?
Дэвид Саттер: Что это бессмысленно. Это скорее всего напоминает сегодняшнюю Россию, как они реагировали на "акт Магнитского": сделали запрет на усыновление русских детей. Они наказывали собственных людей, чтобы выразить недовольство тем, что Америка бойкотировала московскую Олимпиаду. Надо сказать, что это событие не было очень заметно на Западе и в Америке. Такой жест был, скорее всего, для советских людей, чтобы они видели, что нельзя оскорблять Советский Союз. Реакция внешнего мира на это была довольно слабая, потому что люди почти это не заметили.
Елена Рыковцева: Разве для вас лично Надя Команечи не стала героиней, которая приехала, несмотря на то что румынская сборная приняла решение такое же, как другие социалистические страны? Вы ее не боготворили?
Дэвид Саттер: Я должен признаться, что я не очень увлекаюсь спортом. Это только, когда имеет какое-то политическое значение. Я помню это, но я думаю, это не для многих было большое событие.
Елена Рыковцева: Может бы,ть для вас действительно это событием не было, но нам объяснялось, что это для вас огромное событие, вы ее просто на руках носили за предательство по отношению к социалистическому лагерю.
Дэвид Саттер: Советские люди очень преувеличивали значение спорта. Россия унаследовала эту тенденцию. Потому что спорт для многих – это символ национального величия. Не все так относятся к Олимпиаде, к спорту вообще.
Елена Рыковцева: Давайте теперь поговорим о реакции вашей, Сергей, и Леонида на 1984 год, на это решение. Вы как тогда на него отреагировали, что это справедливо, правильно или вот дураки какие?
Сергей Микулик: Я уже начинал шевелиться немножко в нынешней профессии, у меня уже появились друзья среди спортсменов. Это было поколение, которое выкинуто было действительно из серьезной спортивной жизни, если не брать футбол и еще пару видов спорта. Этот шанс бывает у пловцов, гимнастов, людей, чей век на международной арене длится максимум один-два олимпийских цикла. Это было страшно видеть вблизи, потому что всех же заставили подписать коллективное письмо, ходить на всякие выступления, митинги, говорить: да, нам не гарантируют безопасность, поэтому мы не едем. С другой стороны, было ясно, что кремлевские старцы сравняют счет, все было подготовлено. Потому что заведомо было расписание игр альтернативных так называемых "Дружба-84", где были очень хорошие денежные призы с нашей стороны нашим спортсменам, эквивалентные тем, что они могли бы завоевать в Лос-Анджелесе. Если говорить о твоей любимой Наде Команечи, то все очень радовались ее конкурентки, что ее не было здесь, потому что она бы могла занять первые места. Пусть она тогда феерит там, а мы свое возьмем здесь. Хотя, конечно же, хотелось с ней посоревноваться там, где надо. Потому что ее уже ненавидели и так две Олимпиады у нас, гимнастика была наша вотчина, до сих пор Латынина, Корбут, Турищева у нас девушки-кумиры. Она не дала той же Нелле Ким стать рекордсменкой на долгие века, поэтому Надю не любили отдельно. Шут бы с ней, ей туда и дорога, в Америку. Спортсмены ее не обвиняли, а, наоборот, были довольны тем, что ее нет здесь.
Елена Рыковцева: Значит, ни вы лично, ни спортсмены, с которыми вы были знакомы, не считали, что это правильный и адекватный ответ, а считали, что это дурь и блажь?
Сергей Микулик: Потому что вы играйте в свои политические игры, но пустите нас туда. Известна история, сейчас уже не спросишь, потому что Александра Гомельского нет в живых, но что он рвался на самый верх и говорил: давайте сделаем как они – в Москве, пусть отдельные поедут. Я очень хочу поехать с баскетбольной сборной, она действительно была очень сильная, я чуть ли не гарантирую вам, что мы вернемся с золотыми медалями.
Елена Рыковцева: Леонид, я прекрасно понимаю, что вы адекватно относились, ждали, наверное, этих контрсанкций. А у вас было тогда переживание за спортсменов, которых лишают этой Олимпиады?
Леонид Гозман: Спортом я не интересовался никогда, никогда его не любил, я его не люблю идеологически, я против большого спорта на самом деле, но ребят мне было жалко. Потому что я понимал, что это такое. Люди готовятся всю жизнь свою сознательную к этому бою, а дальше им говорят: нет, ты не поедешь. Так что это была дурь, это была жестокость, это была глупость полная. Понятно, было то, что говорил Дэвид: что не заметят, всем плевать на это дело. Мне тоже было понятно, что всем плевать на это дело. Ты вот пузыришься, а всем начхать. Это как наши контрсанкции: нам рассказывают, как вся Европа переживает из-за контрсанкций, а потом мы смотрим, что меньше 1% в сельскохозяйственном экспорте Европы то, что можем закупить мы, и они все это компенсировали своим фермерам и так далее. Осталась действительно стабильность, действительно скрепа, как чуть что плохо, давай наказывать собственное население, давай бомбить Воронеж. Вот это тогда было и сейчас то же самое, на самом деле, ни черта не меняется. Нет давно той страны, нет давно той партии, а такая идиотская совершенно и унизительная для нас политика. У американцев была идея правильная – нельзя повторять Олимпиаду 1936 года мюнхенскую, которая фактически не то чтобы одобрила Гитлера, но, конечно, это было Гитлеру очень выгодна эта Олимпиада, этого нельзя повторять, этого нельзя делать. А мы что сделали? А при чем здесь спортсмены, при чем здесь спорт? Так что нет, все было достаточно противно.
Елена Рыковцева: А если вернуться в 2014 год, вы как считаете, если бы Олимпиада в Сочи по срокам была запланирована после крымских событий, то, конечно, это был бы стопроцентный бойкот?
Леонид Гозман: Да, конечно. Больше того, я хочу поделиться неосуществленным намерением, когда готовилась Олимпиада сочинская, то я очень боялся того, что в случае успеха, я не знал, что будут мочу менять и так далее, кто же мог догадаться, но я понимал, что что-то они сделают. И я искренне боялся того, что этот успех развяжет им руки, они устроят какую-нибудь авантюру. Я, конечно, не ожидал захвата Крыма – это уже совсем перебор, но я боялся авантюры. Я даже начал писать, но не закончил текст, обращение к нашим спортсменам, что, ребята, с одной стороны, я понимаю, это ваша личная борьба, в этом смысле, конечно, вы будете драться за результат, но ваш хороший результат приведет к плохим последствиям для страны. К сожалению, когда такой режим, который был у нас в 1980-м, который у нас сейчас после 2012-го, его отвратительность еще и в том, что индивидуальные победы, в которых нет ничего плохого, кроме хорошего, если ребята прыгнули выше, чем другие, – это здорово на самом деле, но обязательно это режим использует во зло. И как во зло были использованы результаты сочинской Олимпиады. Вы знаете, если бы в Сочи не было такого триумфа, который, конечно, был не только результатом моченосцев кагэбэшных, конечно, спортсмены там бились классно, может быть, Путин и не решился бы на захват.
Елена Рыковцева: Это действительно совершенно удивительно, что, наверное, советская власть сначала, а потом российская власть, в отличие от Америки, где всем все равно, использует спортивную победу для того, чтобы сказать, что это наша власть укрепляется, это мы. Вы, наверное, знаете в своем окружении людей, которым иногда не хочется болеть за российскую сборную, потому что если они победят, то власть скажет – это мы победили.
Сергей Микулик: Полно, просто не все это афишируют. Я даже больше скажу, не все им верят, говоря языком советской молодежи, прикалываются. Потому что, например, в Сочи полно народу болело за Канаду в хоккей. Более того, все знали, что в Ванкувере канадцы выиграли чисто, не доказано было никаких случаев допинга. У меня до сих пор ощущение, что меня обокрали, не хочу говорить, баночки не видел, дырки в стене тоже имени Родченкова, но, тем не менее, когда 49 километров лыжники едут все вместе большой толпой, потом вдруг на последней выезжают три лыжника из одной страны, почему-то даже у меня, который приверженец чистого спорта: как это? Хотя бы один из них был швейцарец, немец и так далее, пусть двое. Как трое уехали, а остальные остановились – так не бывает.
Елена Рыковцева: Мы закончим на этом прощание с олимпийским мишкой. Думаю, он улетел уже безвозвратно.
