Подкаст "Вавилон Москва", цикл тревел-архива "Далеко от Москвы". Это путешествие произошло в сентябре 2002 года, но мало что за эти годы по смыслу изменилось в городе и регионе, который связан с историческим прошлым Восточной Пруссии и с военно-морским флотом России, близостью погранзоны и возможностью (до коронавируса) безвизовых поездок в Польшу. Разве что достроен православный собор, осуществлен амбициозный план по установке самого большого в Европе органа в Кафедральном соборе и появился богатый, стилизованный под немецкую старину квартал на набережной реки Преголи. Противоречия между консерваторами и европейски ориентированной общественностью продолжаются в форме нелепой, но истерично-агрессивной борьбы неопатриотов с "ползучей германизацией". Центр современного искусства три года назад сделал грандиозную научную конференцию "Прощай, оружие?". Конкурс органной музыки имени Таривердиева в следующем году отметит свое 20-летие. Теперь к нему присоединился ежегодный фестиваль, который называется ORGAN+ , он сегодня начал трансляции из Кафедрального собора.
Вера Таривердиева, музыковед, президент Фонда М. Таривердиева:
...Меня отвозили в гостиницу, и мы заехали на остров, где находится кафедральный собор Кенигсберга. Была зима, все было заледеневшее вокруг, город был совершенно пустой, и я почувствовала, что в этом городе живет Иммануил Кант, я почувствовала, что это тот самый город. Какой-то взнос, что называется, в конкурс делают разные люди, и это признак определенной ментальности. Мне один человек, который помог мне сделать первые шаги в этом городе, сказал: "Я хочу, чтобы в этом городе был именно этот конкурс". Мало кто знал, что Михаил Таривердиев писал музыку для органа. Он написал три концерта для органа, симфонию для органа о Чернобыле, цикл хоральных прелюдий. Этот репертуар очень нужен нашим органистам. Когда они приезжают на Запад и играют Баха, их упрекают в том, что они играют Баха с акцентом. А это наша отечественная музыка, и никто их не упрекнет в том, что они ее неправильно произносят.
Ганс Дюфик, издательство "Сикорски": Отличие органной игры между Западом и Востоком уменьшается. Это связано с контактами. Важно, что русские органисты приезжают на Запад, учатся, встречаются с коллегами. Такой конкурс в России помогает, чтобы возникли новые встречи между западными органистами и русскими. У нас на Западе есть долгая и хорошая традиция в области барочной музыки. Орнаменты, динамика – как была барочная традиция во Франции, в Италии, в Германии и так далее. У нас есть больше опыта в этой области, это просто вопрос сближения. Шнитке, Денисов, Щедрин, конечно, Шостакович, Ковалевский, Прокофьев – их произведения все в наших каталогах. Губайдулина, Фирсова, Смирнов, Эшпай.
Ирина Цейтлина, органист: Органная музыка – это пространственная музыка, как правило, церковная музыка. Ты строишь музыкальное пространство внутри большого собора. Я не могу отозваться о калининградском органе очень тепло. Он не сразу отвечает тебе любовью, с ним надо долго говорить. Любовь не с первого взгляда. Я видела органы гораздо более отзывчивые. Здесь в Светлогорске хороший инструмент "Майер", очень домашний, теплый.
Михаил Романенко, главный настройщик КЗ имени Чайковского: Интонировка, интонация – это голос органа, голос инструмента, который придает ему фирма. И у каждой фирмы свой почерк. У "Ригерклоссов" обычно резкие микстурные высокие регистры, кому-то нравится, кому-то нет. Мой основной орган, на котором я работаю, – это "Ригерклосс" зала Чайковского, поэтому мне калининградское звучание достаточно родное, близкое и милое.
Вера Таривердиева: Первые калининградцы, которые приехали в Кенигсберг, переселенцы, там были люди, которые приехали по заданию партии и правительства, и были люди, которые лишились после войны своего дома, таких крестьян было очень много, например, в Белоруссии. А вот их дети совершенно другие, они действительно европейцы. Это такая российская Европа. Калининград никогда не переставал быть Кенигсбергом в каком-то смысле. Это город, который находится на каком-то разломе, ты чувствуешь здесь борьбу жизни и смерти, когда тело разрушено, а душа есть. Она есть, потому что души не умирают, душа Кенигсберга живет, я ее чувствую.
Елена Фанайлова: В середине 90-х годов Московский проектный институт объектов культуры готовил реконструкцию центральной части Калининграда. Из-за смены градоначальников дело до конца не довели, но главный архитектор проекта Алексей Сержантов серьезно изучил историческую часть Калининграда-Кенигсберга и события более чем полувековой давности.
Алексей Сержантов, архитектор: Когда в 1945-м сюда пришли, город был порушен, за исключением каких-то аристократических кварталов, окружающих центральную часть. Это все осталось нетронутым. Нетронутой осталась даже мебель, потому что эвакуация была до такой степени скорой и быстрой, никто не верил, что уедут из этого города, что никто и не торопился собираться. Аристократическую окраину Кенигсберга заняла публика российская, в коммунальные квартиры превращают особняк, делят его на четыре части. Дом, естественно, каждый красит в свой цвет. Город достался российскому населению, которое обживало его как могло. Скорее всего, портило. Не знали, как жить в таком городе, устроенном, там были все коммуникации, инфраструктура столетиями создавалась. Каналы, шлюзы – это все работает до сегодняшнего дня. Богатый город был, морской, и каждый житель этого города имел возможность привезти себе какие-то экзотические растения, и вот этими деревьями засажены аллеи, они растут у домов, парки создавали какие-то на своей территории. В центральной части каскад прудов существует. Центральная часть была утеряна вследствие налетов английской авиации. Единственный остался чудом не тронутый Королевский замок, но его снесли в советский период, и на его месте был этот райком, горком воздвигнут, который до сих пор не освоен, кубическое здание в центре в самом стоит. На нашей памяти там было конкурсов 10–15, и немцы привлекались, и датчане, и австралийцы, но, видимо, условия этих сделок были неприемлемы для городской власти, и проекты не состоялись.
B порту мы тоже побывали. Это промышленная зона, и мне казалось, что там видны следы более мощной какой-то культуры. Строились на века, основательно. Все эти набережные до сих пор служат, портовые сооружения, элеватор, все это с германских времен. Стадион. В общем, что там ни перечисли, построено до нас. Нами там оставлены только, наверное, эти вот пятиэтажки, 12-этажки серийные. Нетронутыми оставались города-спутники Кенигсберга. Это владения Восточной Пруссии, дачи Люфтваффе, Геринга.
Елена Фанайлова: Проекты, которыми занимается Калининградский центр современного искусства, традиционными не назовешь. Один из них – под названием "Искусство пыток и казней. Искусство против пыток и казней" – собрал участников со всего мира. Искусствовед Ирина Чеснокова рассказывает, как одна из участниц проекта раскрывала его название.
Ирина Чеснокова, искусствовед: Это польская художница Сузанна Янин. Она представила шесть аудиоверсий различных проклятий, ругательств. То есть слово – это тоже насилие, словом можно убить, словом можно ранить. Вот у нее такая аудиоинсталляция, когда она одновременно включает шесть версий – на английском, польском, немецком, русском, словацком, мата русского, и все это действует на психику, это страшно ведь агрессивно. Это неприятно слышать в быту, а когда это сконцентрировано, и когда это очень лобово, эмоционально ты очень чувствуешь слово.
Дмитрий Булатов, художник, куратор: Художники, они на то и художники, что решали эту задачу опосредованным художественным путем. Самый показательный пример – это Ванесса Бикрофт, которая выстроила взвод солдат, офицеров, они стояли минут 20, наверное, не шелохнувшись вообще, а она снимала. То есть это вариант видеокамеры как пыточного оружия. Ничего не происходило на экране, просто менялись точки съемки, но видно, что эти офицеры стоят, дышат. Если раньше у нас искусство представлялось в галереях и музеях, в журналах, то сейчас это можно представить везде, вплоть до того, что сделать проекции на облака. В заброшенном цехе, в клубе, на улице, на рынке. Если говорить, как на меня место влияет: в той информационной сфере, где я работаю, границ я не вижу. Место жития никоим образом не влияет на творчество и никоим образом не дает путей реализации. Только внутренняя сила определяет меру творчества, эстетические установки. Здесь мне очень хорошо работается. Информацию я всю получаю регулярно, 20 минут – и на море, пять часов – и в Варшаве. Добраться до Москвы зачастую сложнее, чем до Европы.
Евгений Уманский, арт-директор Калининградского ЦСИ: Мне нравится этот город. Он совершенно ненормальный с точки зрения российскости и в то же время он ненормальный с точки зрения европейскости. Мы сейчас переедем в Гданьск отсюда, тут два часа: нормальный европейский средневековый, местами восстановленный город. В Калининграде этого нет. Вот этот микст, который происходит между культурами, это все проявляется в архитектуре, знаменитые фортификационные сооружения, которые вокруг всего города, и эти ворота, всякие разные… Смешно, наверное, об этом говорить – о какой-то метафизике города, пятьдесят раз про все это говорили. Я скажу о другом – о положении, о политической ситуации, о большом интересе сегодня европейского сообщества. Мы же как бы отрезаны от России, Литва входит в ЕС и в НАТО, Польше тоже, поэтому постоянно какие-то эмиссары из Европы, постоянно какие-то люди из Москвы.
Дмитрий Булатов: Православный собор рядом с Лениным, рядом с рынком. И вот эти два гриба растут. А надо сказать без обиняков, что здесь конфессиональная война развернулась со страшной силой. Везде в России уже официально, что там говорить, православная религия возведена в ранг официоза. Здесь в советские времена ничего такого не было, все пресекалось на корню. Форпост страны, милитаристское, рыбацкое сознание. После этого пошли ростки всякие, а потом грибы такие, монстры. И исторические амбиции через них проглядывают, одна – немецкая амбиция, а здесь – другая амбиция.
Евгений Уманский: Нам ближе мышление европейских кураторов и художников, хотя мы всегда работаем с контекстом. Мечта – реализовать здесь семинар-пленэр, чтобы к нам приезжали кураторы и художники балтийского региона или какого угодно европейского, из континентальной России. У нас Куршская коса замечательная, и там есть орнитологическая станция, которой сто лет, она, естественно, немцами построена, одна из лучших, там впервые начали кольцевать птиц. Наш проект так и называется – "Фрингилла", это с латыни "зяблик", там максимальное количество зябликов в свое время водилось, и так называется станция – "Фрингилла".
Подписывайтесь на "Вавилон Москва" на сайте Радио Свобода.
Слушайте нас на Apple podcasts Google podcasts Yandex music
