Подкаст “Вавилон Москва”, из архивной серии “Далеко от Москвы”, 2003 год.
В передаче – ветеран МВД, полковник Данциг Балдаев (1925–2005), собиратель и владелец уникального архива тюремных татуировок, автор альбома "Татуировки заключенных", и культуролог Алексей Плуцер-Сарно, автор предисловия к альбому. Корреспондентами Радио Свобода записаны свидетельства заключенных и правозащитников, работников правоохранительных органов, мастеров тату.
Данциг Балдаев, автор архива тюремных татуировок: Я сейчас могу с вами разговаривать, а ведь за наши разговоры раньше и вы бы загремели, и я. Ну, я старый, меня бы сразу расстреляли, а вас... ну, самое меньшее – червонец получили бы.
Я посетил десятки колоний, в том числе лагеря военнопленных. Я приходил в комендатуру, там обыск: раздевают донага, а я смотрю татуировки. Память у меня хорошая, выходил в туалет и быстро перерисовывал, а после уже обрабатывал.
Я никогда не спрашивал у осужденного фамилию, имя, отчество, его бригаду, отряд: осужденный замыкался. Иногда даже приходилось в те годы, если очень хорошая татуировка, познакомлюсь, говорю: "Ребята, я татуировками интересуюсь". Они любят, когда татуировка хорошо сделана, когда похвалят: "Ну, слушай, это редкая татуировка". Лагерники любят выпить, ну и потом в результате они мне рассказывали. Страшные рассказы слышал, жуткие. У нормального человека шерсть дыбом поднялась бы. Вот я так добывал материалы. Человек без татуировки за человека не считался в местах заключения.
Николай Богунов, бывший заключенный, “авторитет”, Саратов: Я относился к блатным, два тюремных режима за плечами. Воровские зоны стали переделывать под "красные" зоны. Я два раза уезжал на тюремные режимки, вразрез шел с администрацией, неповиновение было. Поэтому при каждой ходке возрастал авторитет, и, соответственно, делал какую-то наколку, как тот же пропуск. Вот вы проходите через КПП, вам выписывают разовый пропуск. Вот так же и у меня было, я мог в какой-то круг определенный войти: не надо было бояться.
Каждый из "перстней" имеет свое значение: "Не подам руки ментам", "Свети ворам, а не ментам", "Полжизни свет, полжизни тьма", "Неисправимый", "Веселая жизнь", "Несчастливый", "Лучше быть в рядах СС, чем рабом КПСС". Это церковь, тут купола, сколько я отсидел: раз, два, три, четыре, пять. Но это не все. Я в общей сложности сижу двадцатый год. Люди сидели старые, мы-то начинали... я вот начал с 1981 года сидеть, мне было 15 лет. Кто уже с особого режима ехали, по 30 лет, по 40 лет отсидели, все были в этих "тутырах". Некоторые из них вообще всю жизнь не выходили на свободу.
Леонид Моисеев, пенсионер, бывший сотрудник МВД: Наколки полагались в свое время не только авторитетам, но и низшим кастам заключенных. У насильника – погибшие розы, ангел со сломанными крыльями или сердце, пробитое поломанной стрелой. Многие блатные носят так называемые "погоны". За это в колониях наказывают, "погоны", как правило, носили эсэсовскую тематику. Это в основном люди, которые долгое время были в помещении камерного типа, они подчеркивают полную отстраненность от администрации, нежелание сотрудничать с тюремщиками.
Алексей Плуцер-Сарно, культуролог: Есть тюремные татуировки, относящиеся к будущему человека. Есть татуировки, относящиеся к прошлому. Есть татуировки, которые должны влиять на настоящее. Основной тип татуировок, который влияет на настоящее, – это так называемые "послания в зону". Воровской мир очень осторожно относится к письменности на бумаге, и вор в законе, когда хочет послать в зону важное послание, выкалывает его на собственном теле. Вор специально совершает преступление по определенной статье, чтобы попасть в определенную зону и послание донести до воровской сходки.
Еще один тип татуировки, относящейся к настоящему, – это так называемый автограф, когда на теле человека написано его имя, некий знак или просто крестик. Этот тип татуировки близок к молитве: человек произносит свое имя, которое должен услышать мир, а на деле он обращается к потусторонним силам.
Татуировки, относящиеся к прошлому, – биография вора в законе, своего рода мундир. Это может быть охарактеризовано как своего рода коллективная память воровского сообщества. И третий тип татуировок – относящиеся к будущему. Заговоры типа "Храни раба твоего" могут на воровском языке звучать совершенно иначе.
Имя какого-нибудь вождя, вытатуированное на теле вора, является аббревиатурой, когда первая буква фамилии, скажем, первого президента означает неприличное слово. Подтекст этой татуировки совершенно не политический.
"Любовные" тату – это тоже статусные татуировки. Их два типа: татуировки проституток, и татуировки так называемых "чуханов", или "чмо", опущенных, мужчин-заключенных, которые в зоне выполняют функцию женщины. Это не проститутки, их статус ниже. Проститутки тоже часть воровского мира, они выполняют определенную работу. На их тело наносятся татуировки, которые людьми, не знакомыми с воровским миром, воспринимаются как любовные. На самом деле это знак, который означает профессиональную принадлежность, опыт работы, заслуги. Все это опять же оказывается своего рода женским мундиром, с орденами и регалиями.
Данциг Балдаев: Меня шокировали шовинистические и националистические татуировки. Особенно антисемитские. Они настолько ядовиты, настолько ехидны, настолько подлые. И шовинистические русские татуировки против национальных меньшинств. Те, в свою очередь, тоже отвечали. Сколько бы я ни собирал среди нерусских татуировки националистического характера, они русских именуют только свиньями. Делалось это ночью, наказывали, особенно за антисоветские татуировки, которые были с изображением вождей с подписями: "Наша Госдума думает задницей". Я, конечно, не стеснялся. Если есть мат, мат пишу. Материал должен быть честный.
Евгений Меркулов, начальник Елецкой пересыльной тюрьмы: В основном татуировались люди, которые прошли много колоний, Сибирь прошли, не одну зону топтали, "в зоне чалились". Художнику-татуировщику могут "предъявить". Если не ту татуировку наколол, то могли на счетчик поставить. Обиженный, опущенный, "проткнутый" – если провинился перед уголовным миром, делали татуировку на лице в виде розочки.
Конец 70-х – начало 80-х. Многие татуировки относились к элите преступного мира. Есть положительной направленности, желают побыстрее освободиться. А которым терять нечего, статьи тяжелые, по 15, 10 лет, они были закрыты, придерживались воровских традиций. Эти группировки отрицательной направленности, которые могли противодействовать администрации, татуировали на левом предплечье, на груди оскаленную пасть льва, тигра, что означает угрозу администрации, неподчинение. Где-то в 1984–85 году, когда за средней тяжести преступления люди шли в колонии усиленного режима, деревенские, все подряд татуировали. Видя, что татуировка имеет вес, начинают: крест во всю грудь, во всю спину горный орел. Пошла молодежь с драконами, татуировали драконов, чего никогда не было.
Нанесение татуировок считалось грубым нарушением режима. Мне приходилось, будучи еще лейтенантом, ночью накрывать специалистов, изымать у них машинку. Я слышал от старших товарищей, что если свежую татуировку находили в тюрьме, то обязательно ее или прижигали, или вырезали.
Марк Гольдман, правозащитник, Липецк: Я два раза находился в лагерях. У меня была статья 58-10, 11, антисоветская агитация, пропаганда. Среди политических были люди, которые немножко примыкали то ли к "ворам", то ли к "сукам", была такая масть, небольшой процент. Наколки среди политических не котировались. Достигли они пика в сталинских лагерях, поскольку уголовники, воры в законе наколками определяли принадлежность к своему сообществу. Наколоть на лбу "Раб КПСС" определяло протест человека против режима. Когда человек на лбу выкалывает "Раб КПСС", с такой наколкой его выпустить не могли, и даже на свидания не пускали. В лагере были три масти: "воры", "суки" и "мужики". Политические относились к категории "мужиков". Их называли "мужик колымский", "мужик, ломом подпоясанный" или "мужик набушлаченный". Это человек, который старался всем противостоять, насилию и со стороны "сук", и со стороны "воров", но сам он не был агрессивным. Принадлежность к касте "мужиков" и свою независимость они демонстрировали наколками.
Алексей Плуцер-Сарно, культуролог: Сообщество людей, находящихся в зоне, в значительной степени лишено письменности и вещественности. Один вор другого не может наградить орденом. Награда выкалывается на теле, тело профессионального вора в законе – мундир с орденами, на его теле нанесены его регалии, его жизнь, где сидел, за что, воровские специальности. Тело вора в законе – это его воровской паспорт, автобиография, за истинность которой он отвечает жизнью. В классические времена, если вор наколет татуировку, не соответствующую действительности, это каралось смертью.
В 1941–45 году произошел непоправимый перелом. Во время Великой Отечественной войны огромное количество воров, которые по воровским законам не имели права сотрудничать с государством, занимать должности, служить в армии, вообще где-либо служить, вынуждены были пойти на фронт, их отправляли туда из лагерей, часто насильно. И с точки зрения воровских законов, эти воры вместе с их татуировками оказались вне закона, оказались так называемыми "суками", "ссученными". Таких "ссученных" оказались миллионы, и воровской мир после 1945 года, после демобилизации, был расколот, началась так называемая страшная "сучья война", которая продолжалась много лет. Законы в воровском мире изменились. Сейчас больше свободы в нанесении татуировок, меньше кар за нанесение ложных татуировок.
Александр Сидоров, майор внутренней службы, Ростов, исследователь тюремной антропологии: Раньше уголовники были отсечены от власти, такой мафии не было в советское время, это было практически невозможно. Воровской закон запрещал общаться с ментами, с чиновниками, подкупать кого-либо. Вор сам по себе, власть сама по себе. Бывало, убивали за неправильные наколки, срезали, стирали наждаком. Сейчас это меняется. Многие воры в бизнес пошли. Поэтому наколка теряет свой смысл как символика принадлежности к уголовному миру. Многие прикидывают, что могут вернуться, раскрутиться, идти куда-то наверх, а идти с наколками типа "Свети вору, а не прокурору"... Сейчас существует понятие в зонах: за наколку нет ответа.
Алексей Плуцер-Сарно, культуролог: Второе по количеству татуировок социальное пространство после воровского мира – Советская армия и доблестный Военно-морской флот. Такое количество татуировок, наносимых там, связано с тем, что в начале 60-х годов из-за недостачи призывников разрешили призыв людей, побывавших в зонах. Последствия были катастрофические. Если Советская армия до 60-х годов в значительной степени не знала, что такое "дедовщина", неуставные отношения, татуировки, насилие, пытки и прочие прелести, пришедшие из воровского мира, то армия с 60-х годов уже не подлежит реформированию, по-прежнему царят воровские законы, которые были введены зэками. Я в 1982–83 году служил на Северном флоте, в отдельном десантном батальоне морской авиации, и когда лежал в Североморске в госпитале, был свидетелем нанесения "увечий" на тела матросов. Кроме традиционных армейских татуировок, которые наносятся на плечевую часть руки, на грудь (в частности, группа крови), есть несколько типов распространенных татуировок, которые наносятся на пенис и которые являются своего рода заговорами, дающими их носителю особое качество мужской силы. К татуировкам обычно полагается еще несколько "увечий", наносимых на член.
Андрей Дружинин, воин-афганец, Улан-Удэ: Наколка у меня в виде орла, нарисованы годы службы по мусульманскому календарю. Служили в этой стране, и чтобы осталась память. Ну, это было в юности, естественно. Какой-то след должен остаться, раз на теле нет ранений. Ну, видимо, наколки в экстремальных условиях присутствуют. Дух поддерживают, в устрашение, или успокоение и поддержка. В основном группу крови в районе сердца старались выколоть, чтобы при медицинской помощи знали.
Ольга Сараева, прапорщик женской колонии, Самара: Меня потрясла тюремная татуировка во все тело. Была как короткий рукав, на руке заканчивалась, и как кончается платье, чуть выше колена. Молодая женщина, года, наверное, 22.
Андрей Лисицкий, студент: Знакомый любит, у него много татуировок. Он делает их раз в полгода. Начинал с обложки любимой группы Bad Manners, потом у него был кельтский узор, потом сделал что-то наподобие дракона.
Алексей Плуцер-Сарно, культуролог: Сегодняшняя мода в области татуировок заимствует все, как и воровской мир оказывается заимствованным в бардовской песне, в романах массовых писателей. Воровской мир проникает в моду, в светские татуировки, которые наносят молодые мальчики. Воровская мода сначала оказывается взятой на вооружение дизайнером или владельцем элитного салона тату, а затем становится общим достоянием масс, откуда на самом деле и вышла.
Сергей Потекин, мастер тату, Москва: Тюремные татуировки к тому, чем я занимаюсь, имеют очень далекое отношение. Люди, которые делают татуировки? Да какие угодно люди. Кто угодно может сделать татуировку. На одной татуировке мало кто останавливается. Если сделал одну татуировку, то велика вероятность того, что сделаешь вторую, третью.
Алексей Плуцер-Сарно, культуролог: Сегодняшние татуировки, которыми покрыты заключенные, – а в нашей стране через тюрьмы прошло, как известно, около половины населения, – имеют древнюю историю и восходят к магическим ритуалам, к представлению о мире как о сложно устроенном тексте. Пару миллионов лет назад человек воспринимал собственное тело как послание богов, то есть сам человек оказывался лишь письмом в руках Господних. И его тело, поверхность его кожи, испещренной знаками, татуировками, – это часть Книги жизни, божественной книги, на которую нанесены триллионы сложнейших текстов. Татуировки – это не что-то уникальное. Тело любого человека покрыто сложными знаками. Часы, браслет, кольцо, галстук – это тексты, посылаемые одним человеком другому. Мужчина, который на теле пишет имя любимой женщины, указывает, что его отношение к ней – не что-то мимолетное, а имя, которое умрет вместе с ним. Это попытка влиять на отношения, записав их в Книгу бессмертной жизни.
Подписывайтесь на "Вавилон Москва" на сайте Радио Свобода
Слушайте нас на Apple podcasts Google podcasts Yandex music
