Подкаст "Вавилон Москва", из архивной серии "Далеко от Москвы", 2003 год.
В передаче – интеллигенция страны: журналисты, философы, правозащитники, инженеры, переводчики, музыканты. Слушатели "голосов" и запрещенных бардов, читатели Ленинской библиотеки и религиозного самиздата. Поклонники Цветаевой, Гумилёва, Булгакова, Набокова и Мандельштама. Солженицын и Шаламов на фотокопиях. Как самиздат подготовил "перестроечную" Россию? Голоса изготовителей, хранителей, распространителей и читателей самиздата записаны корреспондентами Радио Свобода. Идея программы – Сергей Хазов, Самара.
Юрий Линник, доктор философских наук, Петрозаводск: Будучи еще студентом, я скопировал запрещенного Гумилева. Я копировал Бродского, я следил за судьбой Солженицына. Меня волновала судьба русского духовного андеграунда. То, что ушло в эмиграцию, там было издано. А люди, которые остались здесь, в России, – вот их судьбы. Меня привлекали 20-е, переломные годы. Я выслеживал людей, молодость которых пришлась на это время и которые дожили до тех дней, когда я стал мыслить.
Копирование делалось на машинке прямо в редакциях советских газет. И в Ленинской библиотеке, и в Публичной библиотеке в Петербурге в отделах ксерокопирования были умные и добрые люди, которые принимали наши заказы на литературу, которую фактически нельзя было копировать. А они ее копировали для нас, и мы платили за нее те же самые деньги, которые полагалась по прейскуранту, был такой недосмотр. Я имею ксерокопии книг совершенно антисоветского характера, полученных абсолютно легально через этот канал.
У Владимира Паремского, члена НТС, есть брошюра "О молекулярном типе подпольной организации". Ее сущность такая: эти молекулы, эти звенья друг от друга изолированы, цепь выстроена так, что по ней движется информация с минимумом риска для тех, кто эту работу осуществляет.
Я мог получить пакет, книгу от человека совсем незнакомого. Вот мне говорят: "Юра, приди в магазин "Академкнига" на Горького, тебя встретит девушка и передаст сумку". Я приходил, брал сумку, и эту девушку больше никогда не видел. В этой сумке мог быть Набоков, мог быть журнал "ИМКА-Пресс", "Вестник РХД", что угодно.
Эта система была как бы затопленной, невидимой. Она работала надежно, и провалы были редкими.
Павел Галочкин, журналист, Чебоксары: Был такой поэт Николай Глазков. Так вот Глазков в конце 40-х годов собрал все свои стихи, на машинке их напечатал, переплел и поставил в издательство: "сам себя издал". Глазков считается родоначальником самиздата и автором самого слова "самиздат".
В Чебоксарах он сильно распространен не был, узкий круг людей интересовался. Можно сказать, единственным в те годы был мой брат Юра. Вся публика, интересующаяся этим, крутилась вокруг него. Он потом за это жестоко поплатился, его судили по статье 193, был показательный процесс к юбилею этой статьи: ее в 1961 году в Уголовный кодекс ввели, а его судили в 1985-м. Мы тогда впервые, где-то в середине 70-х годов, прочитали "Доктора Живаго", Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ". Юра любил слушать "вражьи голоса", и он прослушал Солженицына "В круге первом", записал главу "Улыбка Будды", он ее переписал, перепечатал, и она пошла по рукам.
Андрей Берман, иерей, Чебоксары: Традиция церковного самиздата древняя у нас в стране, старинная. Мне недавно принесли три тетрадки, переписанные где-то примерно одна в конце XVIII века, остальные – в XIX веке, старообрядческие тетрадки. Попадались экзотические вещи, напечатанные на машинке, со ссылкой на какое-то зарубежное издание, что в Брюсселе построен некий центр, где помещен компьютер "Зверь", который будет ставить всем номера. Наверное, поэтому, когда началось ведение ИНН и новых паспортов, возникли некоторые проблемы.
Одним из важных источников информации церковной, религиозной жизни при советской власти были передачи Радио Свобода, "Голоса Америки", Би-би-си, там передавали службы церковные. На Пасху ведь нельзя было попасть на службу в церковь – включали радио и слушали, как бы были на пасхальной службе.
Татьяна Котляр, правозащитница, Обнинск: Вся моя ненависть к советской власти началась в ранней юности именно с того, что какие-то гады пытаются запретить мне книжки читать. Такого насилия над своей личностью я допустить, конечно, не могла и значительную часть своих усилий тратила на свободное распространение запрещенной литературы. Не напишешь на заборе, что "можно почитать запрещенную антисоветскую литературу, заходите тогда-то". Просто давала друзьям книжки читать, всем, кто хотел.
Антон Неверовский, правозащитник, Обнинск: Обыск продолжался где-то до ночи. Они перетрясли все, собрали мешка два-три бумаги, собирали любую бумагу, на которой хоть что-нибудь написано. Перебрали все книжки, отобрали все, в чем есть какие-нибудь пометки. Как мне сказали: "Если здесь есть ваши пометки, это уже считается книжка не того автора, а ваша". Ну, мне, конечно, понравилось, что произведения Ленина, программа КПСС – это уже мое авторство. На следующее утро велели прийти на допрос. В основном мне инкриминировалась тогдашняя 104-прим, "изготовление и распространение материалов клеветнического характера".
Михаил Авдеев, поэт, Самара: Я был сотрудником у Анатолия Александровича Черкасова. Он сейчас живет в Америке. Толя Черкасов издавал журнал "Самара". Я брал интервью у ветеранов деникинского движения. Я любил Окуджаву, любил старую интеллигенцию. Александр Аркадьевич Галич – я плакал, когда Александр Аркадьевич эти вещи рассказывал свои: "У микрофона Галич".
Валерий Павлюкевич, политолог, Самара: Журнал "Самара" печатали за пределами Куйбышева, в частности, в Литовской ССР тогда. Возить старались конспиративно, не светиться. Просто перевозили в саквояже. Это была по тем временам антисоветская литература, и соответственные санкции. То есть такой человек уже был бы на крючке у компетентных органов. Нужно было иметь к этому интерес, и нужно было рисковать.
В Самаре в 60–70-е годы распространенным видом "магнитофонного самиздата" были записи Владимира Семеновича Высоцкого. Судьба этих записей достаточно драматична, поскольку после первых приездов Владимира Семеновича записи его выступлений были изъяты сотрудниками КГБ.
Место было в Самаре, так называемый Пушкинский скверик за Драмтеатром, или в простонародии "Пушок". Кто-то говорил так мягко: "Пушок". А кто-то говорил "Пушка". Там собирались студенты-диссиденты.
Александр Барышев, тележурналист, Самара: Мне принесли "Собачье сердце" Булгакова, помню, хохотал дико. Мне стало грустно и обидно, что такая литература, такая книга может циркулировать только в неформальном виде. Меня просто зло взяло, думаю: да что же это за жизнь, что это за страна, что это за дела вообще такие, что нормальные смешные вещи – а можно смеяться только себе в кулак.
Евгений Молевич, профессор Самарского университета: Обнаружение Фрейда, допустим. Фрейд не Шаламов, не сидел. Но поскольку считался литературой подпольной – снимали с работы, исключали из аспирантуры.
Анатолий Кац, профессор консерватории, Саратов: Мы в четыре руки перепечатывали с покойным Юрием Леонардовичем Болдыревым роман Солженицына "Раковый корпус". Я издавал в одном экземпляре альманах, который назывался "Вечер воспоминаний". Это перепечатки из откуда-то неожиданно появившихся в руках воспоминаний Ирины Одоевцевой, воспоминаний Ольги Ивинской. Это рассказы Варлама Шаламова лагерные, которые ходили в рукописях. Это песни Галича. Я сидел ночами в ванной, включал магнитофон, слушал текст, перепечатывал его на машинке – и составил том песен Галича, который назывался "Песни, слышные за пять шагов", переплел. Один из моих друзей взял у меня этот том и поехал в Москву повидаться с Галичем. И нашел его в Болшево, в Доме творчества писателей, и по приезде рассказывал мне, что он носился по всему Болшеву и говорил: "Вот как меня издают". Сделал трогательный автограф, но, к сожалению, он не сохранился, это все у меня изъяли при обыске.
Светлана Кекова, поэт: Владимир Эрль, он известен как исследователь, издатель творчества обэриутов и самиздатовских журналов, в частности "Часы", "Обводный канал", питерских. Он приезжал в Саратов, привозил самиздатовские журналы, в которых были не только авторы, которые писали в это время, но и публикации стихов, мемуаров Серебряного века. Колоссальный ускоритель развития, и не только профессионального, поэтического, прозаического, но и человеческого прежде всего. Те искания, которые были в литературе, и в философии, и в искусстве начала века, давали возможность почувствовать совершенно иной воздух, воздух иного мира. И это то, что позволяло держаться в той жизни.
Борис Петелин, педагог, Липецк: Доставать мне приходилось автобиографию Евтушенко, я ее дал почитать выпускнице, а та своей подруге – и прихватили, КГБ. Официально отказались печатать автобиографию Евтушенко в нашей прессе, она была напечатана на Западе, в Германии. Такой прием кагэбэшный: "Кто дал вам читать эту автобиографию, которая не напечатана в Советском Союзе?" Эта женщина, подруга, отвечала: "Я не могу сказать". И в конце концов они ее ночью брали на допрос. Девчонки ко мне прибежали: "Что делать, Борис Николаевич?" Это было в 1959–61-м, в эти годы. В Москве, на Пушкинской, из-под полы продавали эти биографии. Я сказал: "Вы говорите вот что: была в Москве, у Пушкинской лавки купила автобиографию Евтушенко". И мне эта женщина рассказывает: "Когда меня вызвали и стали спрашивать: "Где ты взяла? Кто тебе дал? Мы знаем, кто тебе дал. Это Петелин, да?" – "Я была в Москве и купила у Пушкинской лавки". Следователь как загогочет: "Научил, гад, тебя ведь он!"
Сергей Хомутов, журналист, Оренбург: Я сделал порядка 20 копий с книги Гумилева парижского издания 1952 года. Причем там была достаточно злая антисоветская статья Николая Оцупа. Позже я в ФСБ спросил: "А если бы они узнали, что я таких 20 экземпляров наделал, переплел их даже и друзьям раздал, что бы они со мной сделали?" На что они – уже в период свершившихся реформ – посмеялись и сказали, что было бы задание, посадили.
Ближе к 90-м годам появилось несколько самиздатовских журналов. Группа молодых людей, куда входили архитекторы, студенты или только что окончившие институты молодые люди, издавали литературный журнал "Гражданин Ъ" в 1087–88 годах.
Олег Кривенко, редактор журнала "Гражданин Ъ", Оренбург: Политический момент отрицался. Хотя первый номер "Гражданина" заканчивался "Гимном гражданина", и там была такая фраза: "Пусть план весь горит синим пламенем, мы будем махать красным знаменем". Но это была просто шутка.
Олег Ольгин "Тьфу" раз в год выпускал, литературно-музыкальный журнал. Он тогда со Славой Бутусовым и "Наутилусом", и с "Чайфом", которых еще никто не знал, ездил в Питер. И отчет был об этой поездке в Питер, когда там выступал "Наутилус", выступал "Чайф" и сидели мэтры из питерского рок-клуба, о которых сейчас только специалисты что-то скажут. Сейчас это читать интересно: где они – и где сейчас "Наутилус":
Сергей Мингазов, журналист, Хабаровск: Мы делали ряд изданий, в том числе вошедший в анналы неформального самиздата журнал "Окраина". По этому поводу проводились специальные партбюро. Тебя вызывали в приемную ректора, где сидел какой-нибудь кагэбэшник, представляющийся очередным куратором, и рассказывал всякие пакости про твоих друзей. Каждый раз, когда стенды снимались и создатели этой газеты возвращались домой, они бывали забираемы в милицию, получали штраф за несанкционированные митинги, потому что практика не предполагала никакого уличного и вообще публичного выражения мнений. Номера были достаточно стебными в отношении советской власти, Коммунистического партии.
Это было жизнью тогда. Представить себе Мухосранск наш времен 1985 года, 1987, 1988-го: ничего не происходит, а тут вдруг где-то на Пушкинских площадях начинают митинги проводить. Потом это все медленно дотекает до Хабаровска, и здесь начинается уже брожение. Публика, которая пришла в самиздат, в неформальные движения, была совершенно разная. Там были и геологи со стажем, и вообще задвинутые люди на каких-то идеях, были просто преподы политологии, студенты. Там происходила такая мешанина, и в этом рождалась новая Россия.
Александр Сидоров, журналист, Ростов: Я столкнулся с самиздатом, уже будучи в университете, это был 1973 год. Была такая группа, решили делать самиздатовский рукописный журнал литературно-художественный, назвали "Кровавая Мэри". То есть там должен был быть коктейль из всего: у меня там рассказ вышел, у кого-то стихи, и так далее. Первый номер вышел в нескольких экземплярах под копирочку. Неожиданно оказалось, что этот практически безобидный журнал вызвал бурю ужаса в ректорате Ростовского госуниверситета. Сразу начали вызывать инициативную группу, нехорошие какие-то пошли волны. И мы только позже узнали, что, оказывается, до нас, в 1972 году, студенты отделения журналистики начали выпускать журнал, он, видимо, был политизированным. Было громкое дело, и нескольких студентов, которые участвовали в этом, просто выгнали из университета. И тут вдруг на следующий год, ни с того ни с чего, опять то же самое. Они даже не разбирались, но ужас в их глазах был: рассадник вольнодумства какой-то, что это такое? Они запретили нам дальше выпускать журнал.
Владимир Кобякин, журналист, Ростов: Я и ещё несколько друзей начали записывать программы "Рок-посевы" на громадный бобинный магнитофон.
По пять копеек за форматный лист писчей бумаги мы размножали это на громадном... даже ксероксом не поворачивается язык назвать, это напоминало установку для запуска космических кораблей. После чего листы добросовестно пересчитывались, сброшюровывались, переплетались и раздавались друзьям. И какое-то время они ходили по городу.
Один-два экземпляра этого самиздатовского издания я оставил себе. А потом, когда в Ростове были "севаоборотовцы", сначала Леонид Владимирович Владимиров, а потом приезжал и сам Сева, я показал им эти вещи, которые мы получали, продираясь сквозь "глушилки". У авторов это вызвало состояние, граничащее с умилением. А Сева человек деловой, он, кроме того, написал без ложной скромности, что со временем эта штучка на аукционе будет стоить тысячи долларов.
Подписывайтесь на "Вавилон Москва" на сайте Радио Свобода
Слушайте нас на Apple podcasts Google podcasts Yandex music
